Евгений Салиас - Названец
Через несколько мгновений явилась маленькая, худенькая старушка, прилично одетая, и спросила, что ему нужно.
— Вы ли здесь распорядительницей? — спросил Зиммер по-немецки.
— Я! — отвечала старушка.
— Есть ли у вас в числе прачек одна дворянка, присланная сюда в виде наказания?
— Есть две! — отвечала немка.
— Знаете ли вы их фамилии?
— Знала, да, признаюсь, забыла! Я по-русски очень плохо говорю, недавно приехала в Петербург.
— Покажите мне их обеих. Я с ними должен переговорить по делу! Я из канцелярии герцога.
— Пожалуйте! — почтительно заспешила старуха и повела Зиммера в угол третьей горницы, к открытому окну.
Здесь за особым столом стояли две молодые девушки в простых крестьянских платьях, но тем не менее резко отличались от всех других, и, казалось, не одной лишь чистотой и опрятностью одежды. Помимо их платья, видно было, что это не мужички. К тому же они были на босу ногу, и на земляном полу виднелись чистые, белые, не загорелые и не грубые ноги. А руки, занятые утюгами, были точно так же руки барышень, а не мужичек.
Зиммер, быстро окинув их взглядом, тотчас признал сам, которая из двух молодых девушек внучка Бурцева. У девушки был тот же нос с горбинкой, только маленький, и были те же прелестные, большие глаза. При появлении Зиммера она смутилась от его пристального взгляда, и видно было, что она даже испугалась, как бы ожидая, что над ней сейчас стрясется новая, пущая беда.
Зиммер приблизился к ней.
— Ваша фамилия Бурцева? — сказал он насколько мог мягче.
— Да-с! — отозвалась девушка едва слышно.
— Я недавно чуть не силком познакомился с вашим дедушкой, — улыбнулся Зиммер. — Вероятно, он говорил вам об этом. Следовательно, вы не должны меня опасаться.
— Господин Зиммер?! — удивилась молодая девушка.
— Точно так!
— Да, дедушка мне говорил про вас…
— А вас зовут Елизаветой… но как по батюшке?
— Андреевна!
— Так вот, Елизавета Андреевна, я пришел сюда узнать вас лично, видеть тоже, каким способом и при каких условиях вы отбываете свое наказание.
— Вот здесь, как видите! Всякий день до сумерек! — печально отозвалась девушка.
— Вас не заставляют мыть?
— Нет, благодаря Бога! Только гладить! И это по милости Анны Эдуардовны! — показала она на старушку. — Она бы могла заставить нас стирать простые грязные тряпки. Единственное, что было не в ее воле, а было строго указано — это заставлять нас снимать обувь. Как мы только приходим сюда, мы разуваемся! И при этом Бурцева, вспомнив о своих голых ногах, покраснела.
— Вы приходите? — спросил Зиммер. — Не приезжаете? — И молодой человек почти нежно взглянул на девушку.
— Нет! Первый раз я приехала сюда. Меня привез сам дедушка. На другой же день ему было объявлено, чтобы он не смел меня провожать. А в особенности привозить в карете. Было приказано, чтобы я приходила из дома пешком, в сопровождении одной горничной, а не лакеев в ливреях.
«Какая ты прелестная! — думалось между тем Зиммеру. — Личико светлое, какие на иконах пишут. Ангельское или херувимское».
И задумчиво смотревший, почти не спускавший глаз с лица девушки Зиммер вдруг невольно, бессознательно и глубоко вздохнул. Это повело к тому, что немка Анна Эдуардовна, ничего не понявшая из разговора, обратилась к нему с вопросом на своем языке:
— Эта девица — ваша родственница?
— Да, родственница, дальняя! — ответил Зиммер по-немецки. — Мне захотелось видеть, в каком положении и как она здесь работает.
— О, я делаю, что могу! — сказала догадавшаяся немка. — Мне ее жаль! Я уверена, что не нынче завтра ее простят.
— Да, я точно так же надеюсь! — ответил Зиммер, и затем, смущаясь, сам не зная почему, он поклонился молодой девушке и, слегка взволнованный, направился вон.
Вернувшись в канцелярию, а затем сидя уже дома, он все время не переставая раздумывал, как ухитриться, чтобы заставить Шварца помочь старику и ей… милой девушке. Ему, однако, казалось, что хотя дело это простое, но вместе с тем и очень важное, так как Бурцева была послана на прачечный двор по личному приказанию разгневанной государыни. В подобное дело вмешиваться посторонним могло оказаться прямо опасным. Тем не менее он все-таки решил переговорить кой с кем и посоветоваться, как в данном случае поступить. Писаного «дела» об Елизавете Бурцевой не было. Было личное и устное приказание государыни. Как тут взяться? К чему прицепиться?
На счастье Зиммера, в Петербурге появился вновь вернувшийся Адельгейм. Разумеется, он тотчас же обратился с делом к своему покровителю.
Приключение с молоденькой петербургской дворянкой удивило Адельгейма.
— Ничего подобного никогда не слыхал! — ответил он. — Впрочем, между нами сказать, государыня теперь вследствие своей болезни бывает иногда настолько раздражительна, что дает иногда и строгие приказания. Но, однако, она сейчас же смягчается, и если не забыла, то тотчас же прощает. В данном случае она, наверно, позабыла об этой Бурцевой. Все дело сводится к тому, чтобы напомнить и попросить об девушке. Ее сейчас же простят. Если вы с ними мало знакомы, то найдите кого-нибудь, кто их знает близко, и посоветуйте этому Бурцеву подать просьбу тому же Шварцу. Одна беда: у Бурцева этого репутация плохая.
Этого совета Адельгейма было достаточно для Зиммера, чтобы решиться. Впрочем, образ молодой девушки на прачечном дворе настолько преследовал его, что он и без того решился бы действовать в защиту ее.
Повидав снова Шварца, он снова заговорил с ним о Бурцеве, об крайнем уважении, каким он пользуется в своей среде, об его известном значении в обществе и, наконец, об упорном своем желании переманить старого служаку великого императора.
Через два дня Зиммер явился к начальнику ликующий и заявил радостно:
— Дело мое ладится! Бурцев будет даже распинаться ради нашего главного дела. Но для этого нужно его купить. Я свое дело сделал. Теперь все от вас зависит.
— Денег ему дать? — удивился Шварц.
— Нет, он человек с большим состоянием. Но если вы пожелаете, то через день или два он будет из благодарности верным слугой герцога. Купите! Торговаться не стоит, ибо цена, право, дешевая. Купите!
— Каким образом? — обрадовался Шварц.
Зиммер передал начальнику, что он, в своем мудреном деле переманивания разных важных лиц в столице на сторону герцога, всячески старается прежде всего разузнавать обстоятельства их жизни.
То же он сделал и теперь по отношению к Бурцеву.
По счастью, оказалось, что в данном случае имеющий большое общественное значение гордец дворянин случайно попал в исключительное положение. Он должен сделаться или самым отчаянным врагом немецкой партии, или слугою ее.
И Зиммер рассказал странную историю юной Елизаветы Бурцевой, которая по личному приказанию государыни была отправлена на прачечный двор для стирки. Приключение это до слез рассмешило Шварца.
— Государыня рассердилась, приказала, а потом забыла! — прибавил Зиммер. — А доложить о ней некому. А кто и помнит, тот боится.
— Дело простое, — ответил Шварц. — Но думаете ли вы, что мы такой дешевой ценой — прощением молодой девушки — можем закупить Бурцева?
— За это я берусь! — смело заявил Зиммер.
— В таком случае повидайте его и переговорите. Сторгуйтесь! И если он пойдет на наше условие, то через два дня его девочка будет прощена.
Разумеется, Зиммер, повидав старика, не стал убеждать его в необходимости регентства герцога Бирона и не поставил ему никаких условий. Он объяснил искренно, в чем дело, как он действует, и просил только Бурцева держать себя тише, не давать волю языку. А в крайнем случае, если кто-нибудь когда-либо спросит его мнение о будущем регентстве герцога, то отвечать осмотрительнее, не выражая ни особенного согласия и удовольствия, ни негодования и гнева.
Старик, конечно, обещал молчать. Это все, что он мог, и то с трудом.
На третий день после этого разговора в дом явился дворцовый офицер, и Бурцев узнал, что его внучка прощена государыней и наутро может на прачечный двор не ходить.
Между тем Зиммер, перейдя из-под начальства Лакса в другое отделение, где ведались подмосковные сыскные дела, деятельно занимался и по должности.
Однажды он попросил разрешения Шварца самостоятельно заняться кое-какими делами и сделать ему особый доклад. Были, по его мнению, арестованные и заключенные, которых следовало освободить немедленно, и были такие, которых следовало заключить в более надежные места, чем подвалы и сараи, прилегавшие к канцелярии. Шварц согласился и даже поблагодарил молодого человека, усердного мастера на все руки.
Занявшись несколькими сыскными делами, Зиммер представил доклад. Оказалось человек двенадцать, которых следовало отпустить немедленно, так как никаких доказательств их виновности не было. Вместе с тем оказалось человека три, которых, по мнению Зиммера, следовало передать Ушакову в Петропавловскую крепость для суда в Тайной канцелярии. Что касается до одного из арестантов, то дело его показалось Зиммеру настолько странным, загадочным, что он попросил Шварца разрешить ему заняться им исключительно. Сделать новый сыск, привлечь новых лиц к допросу, а подсудимого посадить пока в Шлиссельбургскую крепость. Этот последний был некто Львов.
