Василий Кучерявенко - Перекоп ушел на Юг
Медленно тянется день, еще медленнее выпаривается вода из поддонов. «А может, ничего и не получится?» — сомневался Илья. Но вот в двух поддонах сначала поднялась шапкой белая пена, затем опустилась, облепив пузырчатой коркой днище и бока поддона. Бахирев высыпал белый осадок из поддона на доску, бросил поддоны и нетерпеливо взял пальцами щепотку горячего порошка, попробовал на вкус. Приятнее, кажется, нельзя было ничего представить себе в этот миг. Вкус соли Илья ощущал кончиком языка. Попробовал снова — и опять ощущение соли! Настоящая соль, только чуть горьковатая.
Илье не терпелось поделиться с кем-нибудь своей радостью. Соль здесь, на острове Натуна, начали добывать они, советские моряки! И ему казалось, что выварены не граммы, а целые пуды тончайшей, белой, вкусной соли.
— Соль! Соль! Настоящая соль! — радостно закричал Бахирев.
Но на его крик никто не отозвался. Он глянул туда, где только что сидели Бакалов, Бердан, Макаренков, однако их уже не было — верно, ушли. Илья досадовал. Потом достал из огня клубень испекшегося убикаю, щедро посолил и съел с большим аппетитом.
Вскоре и в других поддонах вода испарилась. Илья и оттуда высыпал соль в общую кучку. К вечеру, когда почерневшая в океане вода двоила и покачивала багряные точки огней, он собрал в мешочек, как ему казалось, около килограмма соли, залил огонь в печах и вернулся в хижину.
Пробуя соль, словно лакомство, моряки оживились. Ужин прошел шумно. На циновке, где сидели моряки, в середине стоял мешочек соли. Все солили пищу и похваливали Илью. Дневальная Дуся и Евдокия Васильевна подали на зеленых листочках соль больным, и те тоже очень обрадовались.
— А ведь дома мы и не замечаем, что такое соль, — сказал Бударин. — Здесь же, на острове, соль для нас лучшее лакомство. И так всегда: живем, не ценим того, что имеем.
Илья, поглядывая на товарищей, мечтал вслух:
— Вот мы с ними, — он кивнул в сторону своих помощников, — теперь столько выпарим соли, что ее девать некуда будет. Мы и малайцев научим добывать соль.
Пусть голландские купчики убыток потерпят. Ишь, не могут сообщить нашему правительству, что мы здесь, на Натуне! Верно, заодно с немцами. Только и думают, как бы поживиться за счет малайцев — забрать у них каучук, кукурузу, бананы, копру…
Илья Бахирев, Алексей Бакалов, Василий Макаренков и Женя Бердан были героями дня. Капитан от имени коллектива объявил им благодарность, особо отметив настойчивость Бахирева и Макаренкова. Бударин крепко пожал руку Василию Николаевичу Макаренкову и Илье Бахиреву. Оба кочегара поняли, что Бударин рад. Ведь инициатива-то была его, Бударина! И всегда он такой: поддерживает хорошее в людях, их веру в себя, а сам держится в тени, будто все идет само собой.
Бахирев вспомнил свой разговор с Будариным у шлюпки и смутился, но промолчал. Счастливая улыбка не сходила с его лица, он думал: «Вот Бударин больше всех работает, тормошит, выдвигает других вперед, помогает им — так было и на судне, так и сейчас на острове… Он слабее других и лихорадкой болеет, а каждый день первым начинает работу и весь коллектив поднимает за собой, чтобы не раскисали. Всегда веселый, песни любит. Да и все коммунисты такие. Вот и Погребной такой, только тот молчаливый. Олейников тоже работает много, старательный, постоянно занят делом».
И Илье очень захотелось показать Бударину и другим коммунистам, что он тоже готов все сделать, что ни в чем не подведет товарищей.
Погребной, попробовав соль, молча размял комочки, сказал:
— Горьковата. Надо крупные кристаллы выбрасывать— от них горечь. Это, верно, примеси других солей. Попробуем растворять соль в пресной воде и повторно вываривать. Может быть, получим чистую столовую соль.
На следующий день, когда еще звезды сверкали на небе, Бахирев уже разводил под жаровнями огонь. У одного из поддонов возился Ефим Кириллович.
Рядом трудились Бакалов, Макаренков, Бердан и Радченко.
Бахирев, обнажив в улыбке белые зубы, говорил:
— Прямо как на пароходе вахта. Ефим Кириллович» наше дело с огнем, а с веревками пусть матросы возятся. Вот только Бакалова да Бердана перевести бы в наше кочегарское звание. Правильно, хлопцы, я говорю, что у нас не что-нибудь, а машина?
— Да где же твоя машина? — возразил Погребной.
— Кочегарка есть — значит, есть судно. Помнить надо, Ефим Кириллович. Ну вы, швабры, уразумели? — Бахирев кивнул в сторону матросов.
…Из джунглей тянуло испарениями. Черное в безлунной ночи море плескалось пенистыми волнами у коралловых рифов. Остро пахло водорослями, смолой и солью. Откуда-то доносился запах обкуриваемого каучука. В воде отражались рдеющие точки огней. Над морем светлело. Сегодня Илья решил выварить соли в два раза больше обычного. Пока выпаривалась вода, Радченко подбрасывал в огонь плавник. Остальные собирали сушник. Илья же, обойдя побережье, нашел еще одну банку и сделал из нее новые поддоны.
Поведя плечом, он сказал:
— Вот две новые жаровни есть. Значит, солеварню расширяем!
…Датук был очень удивлен, когда, принеся русским убикаю, получил взамен скорлупу кокосового ореха, наполненную солью. Он отсыпал себе всего граммов тридцать — пятьдесят соли, а остальную вернул морякам и быстро что-то заговорил, показывая на убикаю.
Все поняли, что он считает слишком щедрой плату, предложенную ему за принесенные клубни, и не хочет обманывать русских.
— У нас будет много соли! — успокаивал Датука Бударин. — Наш Илья делает соль там, у берега моря. — И он настоял, чтобы Датук взял всю соль.
За это короткое время моряки немного научились объясняться с малайцами на их родном языке, и это сейчас облегчало разговор Бударина с Датуком.
Датук пришел на берег моря и, усевшись на песок, долго молча смотрел на Илью, на поддоны, не в силах понять, из чего русский варит соль. Но каково же было удивление малайца, когда Илья, зачерпнув морской воды, налил ее в поддон, а через некоторое время получил белую соль. Внимательно следил он за тем, как моряк залил соль пресной водой, быстро слил раствор, вымыл поддон и снова начал кипятить опресненную выпарку в чистом поддоне, разведя под ним огонь.
На следующий день Датук опять пришел и уселся рядом с Бахиревым — молчаливый, удивленный и даже немного испуганный. Илья взял его за руку, подал ему скорлупу кокосового ореха, чтобы Датук сам зачерпнул воды из моря, затем подвел к печке и помог малайцу вылить воду в поддон.
Когда все было проделано, Датук снова уселся молча у огня. Илье хотелось понять, о чем думает малаец. Может быть, о море, которое хранит такой полезный дар— соль? Или о том, что они, островитяне, не знают, как щедра их земля? А может быть, совсем о другом — что вот голландцы забирают с острова ананасы, бананы, каучук, а как добывать соль, не хотят показать натунцам. Русский же человек не скрывает секрета…
Когда вода испарилась и соль подсохла, Датук бережно взял обеими руками щепотку и поднес к губам. Помедлив немного, он лизнул пальцы. И тут Илья увидел, что на глазах у старого Датука заблестели слезы.
— Когда русские уедут домой, Датук будет уметь делать соль, — произнес растроганный малаец.
— Датук, ты сегодня научишься делать соль, — торопливо ответил ему Илья.
Малаец отрицательно помотал головой.
Илья, показывая на поддоны, объяснил, что, когда русские моряки будут уезжать с острова, они оставят ему поддоны.
— Петер Энгерс, голландцы не разрешают, — нахмурился Датук.
Илья засмеялся и сказал:
— А вы у них и не спрашивайте разрешения…
ДАТУК ПРИГЛАШАЕТ В ГОСТИ
Илья Бахирев шел через поселок. Шел и думал: «Вот и март на исходе, а у нас по-прежнему ничего не изменилось. Четвертый месяц мы на острове. Но знают ли там, дома, о нас, где мы, что с нами? Нет, видно, не знают. Иначе нас вывезли бы отсюда».
Тоска закралась в сердце. «И всегда так, — продолжал про себя Илья, — едва окажешься один, сразу и грустно и тоскливо. А когда в коллективе, забываешься. Раньше и понятия никто из нас не имел, как тяжело быть вдали от Родины. И это тем тяжелее, что там идет война, а тут сидишь в бездействии. Наши гонят немцев, а мы, двадцать восемь человек, торчим на острове, ждем у моря погоды…»
Размышления Бахирева были прерваны внезапно раздавшимся возгласом:
— Руссия, Илья, заходи ко мне!
Илья повернул голову в сторону, откуда раздавался голос, и увидел Датука. Улыбнулся и повернул к его хижине. У входа стояли грубо вырезанные из бревен идолы. Лица их были уродливы: длинные уши, широкие рты, глубоко сидящие глаза под прямыми бровями, острые головы.
Илья вошел внутрь хижины.
Малайцы сидели, ели убикаю, приправляя клубни пальмовым повидлом.
Хижина была убрана всевозможными фигурками, — видно, изображениями божеств, — вырезанными из скорлупы орехов и напоминающими идолов, поставленных у входа. Среди других выделялась одна замысловатая фигурка из черного отполированного дерева, изображающая старика, рассматривающего краба. Казалось, что старик сейчас подымет голову, взглянет на вас и заговорит.
