Жорж Бордонов - Вильгельм Завоеватель
— Да, ибо засим он отбыл в мир иной и мы вскоре его похоронили. Мастеровой как раз прилаживал петуха к шпилю Вестминстерского собора, когда мы в сопровождении святых отцов, факельщиков и всех придворных несли Эдуарда в приготовленный для него склеп. Он так и не увидел величественного храма — детища всей своей жизни в законченном виде.
— И на следующий же день Гарольд получил корону?
— По единодушному согласию собравшихся сеньоров. И архиепископ Стигант благословил его.
Наш обратный путь был ужасен: мы мчались, не разбирая дороги, и бока наших коней, истерзанные шпорами, покрылись кровавой пеной. За всю дорогу герцог не проронил ни слова. Лицо его было бледнее савана, а черты заострились — поглядев на него, любой самый отчаянный смельчак похолодел бы от ужаса. Вильгельм, всегда являвший собою образец учтивости, даже забыл поблагодарить старшину за его усердие. Он летел словно стрела, не обращая внимания на удары ветра и снега, бивших прямо в лицо, и мы едва за ним поспевали. Через Сиену мы переправились в ладье. Лодочникам Вильгельм также не сказал ни слова. Он стоял на носу ладьи и, яростно сжимая поводья испанского скакуна, мрачно взирал на берега реки, несшей в бескрайнюю даль свои стальные воды.
Войдя во дворец, он не поприветствовал ни стражу, ни находившихся там сеньоров, ни дам — никого, кто попадался ему на пути. Пройдя к себе, он упал на скамью и закрыл лицо плащом.
— В точности как великий Цезарь, когда был оскорблен, — проговорил Герар. — Помнишь, про него нам рассказывал мэтр Ансельм? В знак скорби великие императоры древности всегда закрывали лица плащами.
Мы оба застыли, словно стражи, у дверей, готовые к тому, что нас вот-вот в любой момент прогонят прочь. Но герцог на нас и не взглянул, просто не заметил. Ему ни до чего не было дела. Мы услышали, как он зарычал, подобно кабану, угодившему в ловушку и силящемуся вырваться из нее. Но вот появился сир де Бретэй, наш сенешал Фиц-Осберн. Приблизившись к герцогу, он мягко сказал ему:
— Сир, сир, зачем скрывать от нас дурные вести?
— Мне так тяжело вымолвить эти слова, друг мой! И так тяжело сознавать, что Эдуарда больше нет, не говоря уже об оскорблении, какое нанес мне Гарольд!
Сенешал был не робкого десятка. И вот что ответил он герцогу:
— Негоже великому властелину и победителю, тем паче уверенному в своей правоте, печалиться, как женщине. Собирайтесь в поход. Переплывите море, и пусть Гарольд сам отдаст вам корону!
Епископ Одон, узнавший вскоре о случившемся, дал герцогу тот же совет и потребовал от него немедленных действий, призвав ему в защиту само Провидение! Однако сир Вильгельм, уважавший установленный порядок и обычаи, не пожелал ничего предпринимать до полного выяснения обстоятельств дела и направил в Англию посланника с требованием, чтобы Гарольд отрекся от короны и впредь оставался верным клятве, данной в Байе!
Гарольд же не только дерзко отказался выполнить сие требование, заявив, что не страшится Вильгельма, но и прогнал из дворца последних нормандцев из окружения усопшего короля Эдуарда, лишив их всех прав и привилегий. Более того: прилюдно отказавшись от своей невесты, дочери соперника, он взял себе в жены сестру графов Эдвина и Моркара, сделав их своими союзниками. Так, отказавшись повиноваться воле Вильгельма, нанося ему тем самым жестокое оскорбление, он превратился в клятвопреступника, не подумав о том, что это может стать его роковой ошибкой!
Сир Вильгельм собрал в Лиллебонне высшее духовенство и самых знатных сеньоров герцогства. Он объявил им о своем желании наказать Гарольда за клятвоотступничество, чего бы ему сие ни стоило, и сказал, что для этого ему нужны большое войско и добрые корабли, чтобы доставить его к берегам Англии.
Бароны попросили у Вильгельма позволения обсудить его просьбу между собой. Обсуждение, во время которого верховодил сенешал Фиц-Осберн, оказалось весьма бурным. Одни говорили, что такие расходы им не по силам, другие — что ежели каждый честно исполнит свой долг, то награда и приобретенные выгоды превзойдут все мыслимые расходы. Бароны разбились на противостоящие группы, и каждая из них тщетно старалась перекричать другую. Но тут их спор прервал громкий голос сенешала:
— Что вы подняли гвалт, точно торговки на рынке? — воскликнул он. — Негоже вам предавать своего повелителя, когда он думает, как вернуть попранную честь и славу и — больше того — восстановить свое законное право на английский престол. Ведь унижение, которому подверг герцога Гарольд, есть оскорбление всех нормандцев.
Спорщики отвечали путано и на разные лады.
— Сир, мы боимся моря! — говорили одни.
Другие заявляли:
— Мы не обязаны нести службу за морем.
А третьи — их было большинство — перешили так:
— Хорошо, говорите вы за нас, сенешал, мы вас просим.
И тогда сенешал, думая, что выражает общее мнение, объявил сиру Вильгельму:
— Вы можете положиться на них. Они уже не раз доказывали свою преданность вам, всегда шли за вами. Они готовы служить вам и впредь.
Однако, заслышав сие заверение, бароны вновь заколебались и решили, что их предали. Они принялись роптать и браниться, а потом чуть ли не в один голос заявили, что не станут выполнять обещания, данные сенешалом от их имени. Смятение охватило даже самых безропотных — и бароны так ни о чем и не договорились. Сир Вильгельм удалился под их ропот, так и не добившись своего. Засим, как будто ничего не случилось, каждый из баронов получил от него приглашение на пир.
Пиршеству этому, казалось, не будет конца, зато удалось оно на славу, так что скоро все и думать забыли про давешние обиды и треволнения. Там-то и были скреплены печатями все необходимые договоры.
На другой день герцог призвал к себе самых влиятельных баронов, причем разговаривал он с каждым наедине и к каждому обратился с просьбой:
— От вас я жду помощи больше, нежели от кого бы то ни было, ибо вы самый храбрый из всех. И я прошу вас оказать ее из милости и любви ко мне.
После таких речей каждый из приглашенных, не долго думая, письменно обещал дать герцогу и воинов, и корабли. А за помощь и поддержку Вильгельм посулил им, также письменно, земли и замки в Англии — в том случае, разумеется, если он одержит победу. Епископ Одон, обратившийся к баронам с речью, решил показать пример и обязался оснастить три десятка кораблей. Таким образом он уязвил самолюбие самых тщеславных, и многие пообещали даже больше, чем могли. В то же время сир Вильгельм уже разослал верных людей по всему Французскому королевству, направил гонцов в Бретань, Пуату, во Фландрию и Аквитанию, дабы тамошние сеньоры, соблазнившись его щедрыми посулами, поставили под его знамена свои отряды, кроме того, он привлек на свою сторону немало странствующих рыцарей, коих, как известно, нанять довольно легко.
Из Реньевиля я не получал никаких вестей, но времени для переживаний у меня не было. Дни напролет мы проводили в седле — сопровождали герцога, сенешала и особо важных гостей либо развозили послания, скрепленные камергерской печатью. Герцог подарил нам с Гераром кольчуги, обшитые медными пластинами, с капюшоном.
— Видал? — сказал мне Герар. — Так что не надейся отсидеться за юбкой герцогини Матильды, пока остальные будут в походе, — хвала Небу! При мысли об англичанах мне просто не терпится схватиться за меч или копье — руки так и чешутся. А у тебя?
А у меня руки не чесались вовсе. К англичанам я не питал никакой ненависти. Тяжкое оскорбление, нанесенное ими герцогу, взволновало меня меньше всего. Однако нам предстоял поход, и я стал готовиться к нему с воодушевлением!
Глава XI
СТРОИТЕЛЬСТВО ФЛОТА
К сожалению, многие события так и не нашли своего отображения на Байейском полотне. Впрочем, это немудрено: ведь его развесили на колоннах собора, в ограниченном пространстве, а стало быть, и длину полотна пришлось ограничить, так что на нем запечатлено далеко не все, что могло бы там быть. Хотя епископу Одону, человеку весьма горячего нрава, Роберу де Мортену, графу д'Э и нашему сенешалу Фиц-Осберну не сиделось на месте, и они порой корили Вильгельма за медлительность, герцог же ни за что не желал торопить события, несмотря на терзавшие его душу гнев и муку. Он все больше походил на того шахматиста, который, прежде чем продвинуть фигуру, долго разглядывает игральную доску, протягивает было вперед руку, но тут же отдергивает ее и, наконец, делает ловкий, основательно продуманный ход, приводя соперника в полное замешательство. От гонцов, коих было несметное множество, от челяди на приемах посланников и из разговоров, там услышанных, я сам — ибо Герар был в отлучке — узнал главные замыслы сира Вильгельма. Хотя, отвергнув дочь герцога, Гарольд нанес ему еще одно жестокое оскорбление, наш властелин, презрев бурные увещевания и пламенные призывы епископа Одона, решительно отказался от вторжения в Англию без заблаговременной подготовки к походу. У него было немало причин остерегаться дальних и ближних наших соседей, от которых не раз исходила угроза его владениям. Он не забыл свои юные годы, когда после отбытия Роберта Великолепного в Святую землю и после смерти его Нормандское герцогство охватывали кровавые смуты. И, дабы подобное не повторилось впредь, он обратился за поддержкой к французскому королю — но тот отказался вмешиваться в «чужие дела», чем сильно прогневил Вильгельма. Однако ему удалось заручиться нейтралитетом графа Фландрского, отца герцогини Матильды, и императора Германского. Засим он отправил посланника к датчанам, и датский принц Гадрада, величайший из воителей, каких только знала земля, стяжавший себе славу непобедимого, заключил союз с графом Тостигом, одним из братьев Гарольда-узурпатора, которого тот, на свою беду, изгнал из Англии. Гадрада с Тостигом должны были захватить Английское королевство с севера, а нам предстояло завоевать его с юга.
![Жорж Бордонов - Мольер [с таблицами]](/uploads/posts/books/47372/47372.jpg)