Джирджи Зейдан - Аль-Амин и аль-Мамун
Когда письма были прочитаны, стали советоваться, что делать: сохранить ли верность аль-Мамуну и примкнуть к нему в Хорасане, или же взять сторону аль-Амина. Аль-Фадль считал, что нужно держаться аль-Амина. «Я бы пока не доверил власти другому братцу, ибо не знаю, чего от него можно ожидать», — признался он и отдал приказ идти в Багдад.
Так что, Сельман, не пройдет и нескольких дней, как они прибудут сюда. Таким образом, они лишили аль-Мамуна прав на престол, ссылаясь на то, что он рожден персиянкой, — послушать эту шайку, так она неусыпно печется о благе арабов, а на самом деле они этими лицемерными речами лишь прикрывают свои корыстные устремления. Но они забыли про родичей матери аль-Мамуна, и те с ними еще рассчитаются!..
Бехзада душил гнев, ему было трудно говорить. Сельман страшился даже взглянуть на него: несмотря на неизменную доброту и дружелюбие своего господина, слуга не переставал его побаиваться, особенно, когда того охватывала ярость. Через несколько минут Бехзад поднялся с подушек, на которых сидел. Сельман вскочил вслед за ним.
— Главное, это то, — произнес Бехзад, — что никакой беды не случится с сыном нашей сестры, пока он в Хорасане и окружен своими родичами. И визирь его, аль-Фадль Ибн Сахль, там же. Так что можно не опасаться за судьбу аль-Мамуна.
— Что же мы будем делать, господин?
Бехзад задумался, потирая лоб.
— Сейчас мне придется поехать по важному делу, которое, пожалуй, уже нельзя откладывать.
— Мне ехать с тобой? — спросил Сельман.
— Нет, не стоит. Пожалуй, мне лучше ехать одному, а почему, объясню после.
— Вот уж поразительно, как ты умеешь хранить свои тайны и выведывать чужие! — Сельман восхищенно затряс головой. — Джинны тебе, что ли, помогают!
— Ничего особенного я не делаю, — проронил лекарь, поправляя шапку и сдвигая в сторону меч, чтобы он не мешал при ходьбе.
— Коль скоро я тебе не нужен, — заторопился Сельман, — я отправлюсь завершить то, что сегодня начал. Все было бы уже в порядке еще до нашей встречи, если бы я так не торопился передать тебе весть о кончине халифа. Откуда мне было знать, что ты неким сверхъестественным образом уже проведал сокрытое от всех?
— О чем ты болтаешь? — прервал его Бехзад. — Позднее поймешь, как мне все удалось узнать. Но я не привык к пустым разговорам, когда дело не доведено до конца. Одни глупцы любят много болтать — раззвонят, растрезвонят на весь свет, а толку никакого. Для истинного же мужа разгласить свои намерения — значит тут же их исполнить. Погоди, настанет время, и ты услышишь от меня решительные слова! И вот что запомни: «Тайна способствует исполнению желаний!»
Сельман слушал эту речь, почтительно склонив голову, и, когда господин его закончил, сказал:
— Прекрасная проповедь! А посему срочно отправляюсь исполнять дело, начатое мной перед заходом солнца. Я доложу тебе о нем только, когда все будет закончено. Тогда надеюсь прочесть одобрение в твоих глазах. При условии, конечно, что ты опять меня не опередишь…
Бехзад, слушая Сельмана, надевал сандалии.
— Ступай, да хранит тебя господь, — сказал он. — Встретимся здесь же завтра. Если я не приду, ты долго не жди.
С этими словами он вышел, покинув Сельмана, который должен был запереть дом, и направился в залу, где оставил женщин одних.
Глава 18. Терзания Маймуны
После ухода Бехзада Дананир отправила в постель Зейнаб и спросила Маймуну, не хочет ли та отдохнуть. Девушка ответила, что она лучше останется и послушает, о чем они будут говорить.
Дананир распорядилась подать ужин, и пока они с Аббадой ели, разговор шел только о Бехзаде. Каждая рассказывала то, что ей было известно о причудах характера и необычайном образе жизни лекаря. Особенно старалась Аббада, расписывая щедрость и благородство их друга, которого жители аль-Мадаина глубоко почитали, хотя подчас не могли скрыть своего недоумения, видя, какой таинственностью окружены все его поступки.
Впрочем, с другой стороны, это-то еще больше возвышало Бехзада в их глазах, вызывало к нему большее почтение. Людей всегда влечет к себе тайна, пока они не откроют ее. Именно поэтому немногословный собеседник вызывает к себе уважение, а речистый отталкивает. Пока человек молчит, вам кажется, что он таит в себе нечто важное, но вот он заговорил и вы убеждаетесь в скудости, приниженности его мыслей. Иное дело, когда после долгого молчания вам удастся услышать умную речь. Мудрые не бросают слов на ветер. Таким образом, умение приберечь слова для нужного случая — вот что украшает речь, а не только мысли, в ней заключенные.
Маймуна слушала этот разговор о Бехзаде, и сердце ее билось от неизъяснимого волнения. Впервые она увидала этого человека несколько лет назад. Его доброта по отношению к ней и Аббаде граничила с заботливостью родного человека. Девушка прониклась к Бехзаду глубоким почтением и сердечной благодарностью. Вскоре она так привыкла к его посещениям, что когда он долго не показывался в их доме, она места себе не находила. Она успокаивалась лишь тогда, когда видела Бехзада, идущего мимо по дороге. И, конечно, ее восхищение этим человеком росло из-за похвал, которые расточала ему бабка.
Потом пришло новое: стоило ей увидеть его или просто услышать его голос, как сердце ее замирало в груди, кровь приливала к голове, а на лице вспыхивал румянец. Потом сердце начало колотиться при одном звуке его имени; девушка жадно внимала разговорам о Бехзаде и, если слышала, что кто-то дурно о нем отзывается, ощущала острую душевную боль. Тогда она принималась пылко за него заступаться, не подозревая, что причиной этому — любовь. Если бы ее прямо спросили, любит ли она этого человека, Маймуна несказанно удивилась бы и, конечно, ответила отрицательно. Но не из-за лицемерия или ложной скромности, нет, она и в самом деле не догадывалась, что полюбила всем сердцем. Правда, Бехзад ничем не обнаружил, что он неравнодушен к Маймуне. Когда молодой лекарь приходил к ним в дом, он разговаривал только с Аббадой и, главным образом, об их нуждах. Если он сталкивался в дверях с Маймуной, то здоровался с ней, глядя при этом куда-то в сторону. Бывало, что он осведомлялся о ее здоровье, но в тоне его голоса не было особой заинтересованности.
Маймуна так бы и оставалась в неведении, если бы не внезапная встреча с Бехзадом этим вечером. Когда она услышала, как молодой человек шутит и заигрывает с Зейнаб, ревность больно ужалила ее, хотя было совершенно очевидно, что с его стороны это не что иное, как простая любезность. Словно невидимая стрела кольнула Маймуну в сердце. Она поспешила взять себя в руки: ну что она, в самом деле, тревожится, ревновать нет никаких причин; рассудок поверил этому, но не сердце: оно продолжало болеть. С этой минуты девушка не переставая думала, что же заставляет ее так волноваться, — благо теперь бабушка и Дананир были заняты ужином и беседой, и можно было спокойно обо всем поразмыслить. Но стоило Маймуне спросить себя, уж не любит ли она Бехзада, как ее охватил жгучий стыд и она поспешила отогнать от себя эту мысль: в конце концов, он вел себя с ней так сдержанно, его поведение не выходило за рамки обыкновенных приличий. Мысль об этом немного успокоила Маймуну, и она решила, что относится к нему, как к доброму, благородному другу.
Но потом она пришла к выводу, что это не совсем так: ее чувство было не похоже на то, что она испытывала, к примеру, к своей бабушке, а уж добрее той никого на свете не было! Да, пожалуй, она любит Бехзада не только за его доброту. Как только она об этом подумала, сразу поняла, что попалась. Но ведь с его стороны не было заметно ничего похожего на ответное чувство! Маймуна принялась вспоминать прошлое, вернулась к моменту их знакомства, перебрала в памяти все их встречи. Да, Бехзад был всегда ровен, невозмутим, замкнут. Но, может быть, за всем этим скрывается любовь?
Маймуну терзали эти думы, а Дананир и Аббада спокойно ужинали. Шла неторопливая беседа.
— Не желаете ли отдохнуть, ведь время уже позднее? — предложила Дананир, когда трапеза была окончена.
— Мне что-то не хочется спать, — отозвалась Аббада, — а Маймуна пусть ляжет.
При этих словах Маймуна сразу же вспомнила, что Бехзад, уходя, обещал вскоре возвратиться. В душе ее блеснула надежда, и ей страстно захотелось увидеть его прежде, чем она заснет: вдруг он подаст какой-нибудь знак или обронит слово, которые выдадут ответное чувство? Приказание бабки повергло ее в отчаяние. Нужно было повиноваться: Маймуну воспитали в строгом послушании. Впервые в жизни ей пришло в голову не подчиниться, но возразить бабке у нее не хватило смелости, и она лишь замешкалась в нерешительности.
Дананир увидела терзания девушки и сразу поняла, в чем дело. Аббада же, напротив, ничего не заметила: она ни минуты не сомневалась, что внучка немедленно встанет и уйдет.
