Фаина Гримберг - Хей, Осман!
Если всё равно спасения нет, стоит ли быть сдержанным по-мужски?!.. Черты детского круглого лица искажаются, кривятся в плаче, лицо и глаза краснеют... Мальчик прижимает кулачки к глазам и заливается тем отчаянным, безысходным ребяческим плачем, рёвом, который большим так трудно остановить, который даже угрозами и побоями не прекратишь...
Мальчик уже ничего не видит, не различает кругом себя. Всё кругом искривлено, искажено щипучим туманом горьких, отчаянных и безысходных слез... Но вот ладонь отца на маковку ложится тяжёлым теплом... И мальчик замирает в бурном всхлипе, зажмуривает глаза... Плач прерывается...
- Ступай, Тундар, — произносит отец сумрачно, однако сдержанно. - Я после пришлю за тобой. После будем говорить. Напрасно ты так, зря... - Отец не договаривает.
- Шутка ведь это, — нехотя оправдывается Тундар. - Разве наш отец не шутил так с нами?
- Не помню такого, таких шуток не помню, — отвечает Эртугрул.
Тундар кланяется и выходит из юрты.
Эртугрул склоняется к сыну.
- Твой дядя и вправду пошутил. Я не хвалю подобные шутки, но это и вправду всего лишь шутки. В жизни своей ты услышишь и испытаешь над собой ещё много жестоких шуток... - Отец вдруг протягивает сильные руки, подхватывает мальчика и сажает к себе на колени... Как теперь хорошо, как тепло и защитно. И в тысячу раз лучше, чем на коленях у толстой кормилицы! Она - всего лишь женщина, она часто сажает маленького Османа на свои толстые колени; а отец - так редко... потому что отец - мужчина, храбрый воин, вождь, набольший!..
Мальчик борется с собой. Хочется всё-всё высказать, рассказать отцу; тяжело ведь носить в себе, в своей душе все страхи и подозрения, правды и неправды, запретное и полузапретное... Но, может быть, всё равно не нужно говорить, не нужно рассказывать, открывать... даже отцу!.. Но уже не осталось сил сдерживаться!.. Лицо, глаза ещё горят после плача...
- Это не шутка! - выпаливает мальчик. - Не шутка! - повторяет...
Глаза отцовы полнятся внимательной, сдержанной добротой, ласковостью...
- Отчего не шутка? Отчего ты так решил? - спрашивает отец серьёзно; как будто сыну и не пять лет, а много больше...
Мальчик собирается с силами, вздыхает глубоко, - переводит дыхание, всхлипывает невольно... И вдруг обращается к отцу смело, необычайно смело:
- Ты спросил, хочу ли я сделаться вождём...
- Да. Но ты ответил отчего-то, что не хочешь... - Голос отца серьёзный и тёплый...
- Я, может быть, и хочу, только не будут выбирать!..
- Отчего ты думаешь такое? Почему ты решил, что не придёшься по душе людям нашего рода?
- Потому что никого и не будут выбирать! Сыновья Тундара такое говорили... Никого не будут выбирать. А когда мы вырастем, а ты будешь старый, ты всем велишь, прикажешь такое... чтобы все сделали вождём Гюндюза! Потому что ты любишь его мать! А мою уже давно не любишь!.. Только Гюндюз всё равно не будет вождём, потому что сыновья Тундара убьют его и будут сами...
Глаза отца строги, взгляд твёрдый, прямой...
Но мальчик уже не может остановиться, прервать свою откровенную речь:
- Никто не будет вождём! И Гюндюз не будет, и Тундар, и сыновья Тундара! Никто не будет! Я их всех убью! Вождём буду я! И все мои сыновья будут вождями! А мою мать я всё равно люблю, и я всегда буду любить её!..
- Ты всё мне высказал? - строго спрашивает отец.
Мальчик осекается и смолкает мгновенно. На душе тревожно и уже тоскливо. Это страшное чувство, чувствование, когда отвечаешь сам за себя, за все свои слова... Только ты один, сам за себя отвечаешь! И не переложишь этот ответ на другого, даже на отца!..
- Ты много дурного наговорил, - звучат строгие слова отца. - Много дурного, такого, что хуже, чем самые дурные персидские непристойности... — По отцову тёмному лицу, в глазах чёрных глубоких скользит тень улыбки, усмешки... — Настоящий, истинный вождь — тот, кто умеет предотвратить смуту среди своих людей; тот, кто держит их в своих руках крепко, но для их же блага. А если уж нет иного выхода, кроме как убить близкого, надобно тогда обдумать сотню раз, тысячу раз повернуть мысль об этом убийстве в голове своей...
- Гюндюз, и дядя Тундар, и Сару Яты, и все сыновья дяди, все будут переворачивать свои мысли в своих головах, а только потом убьют меня, да?!
- А ты, я вижу, упрямый и сердитый! Что тебе за дело до их голов! Или у тебя своей головы нет на плечах? Держи своих людей крепко, будь силён, умён, милостив, дальновиден, будь храбр, будь полезен для жизни людей нашего рода. Тогда никому и в мысль не вступит убивать тебя и самому вступать на место вождя. Быть вождём - тяжкий труд. Ты ещё узнаешь этот тяжкий труд!.. И не полагай себя наветником, который пересказывает слова других старшему над собой. Я и без тебя знаю мысли Тундара. Будь умным, сильным и храбрым. И Гюндюз, и Сару Яты, и сыновья Тундара подчинятся тебе безоговорочно и сделаются твоими верными...
- И Тундар?
- И Тундар! Только если они окажутся умнее, сильнее и храбрее, подчинишься им ты! А я умру ещё не скоро!..
- Не умирай, я люблю тебя! - Мальчик схватил руку отца, большую, и прижал тыльную сторону большой ладони к своим губам.
- Я умру не скоро, я долго проживу. А ты помни о своём желании сделаться вождём, но никому об этом желании не говори! Не будь спесивым, но и ни с кем не будь на равных. Настоящий вождь заботится и мыслит обо всех своих людях, о благе для них, а вовсе не об удовольствии приказывать! Люди должны подчиниться тебе для их же блага, а вовсе не потому, что тебе приятно видеть их подчинёнными тебе!..
Память старого Османа будто летит во мраке и выхватывает, словно большая когтистая птица — добычу, - картины - одну за одной - живые - то яркие, то смутные... Вот впервые снаряжают мальчика Османа, уже как большого, взрослого воина. Первая сабля, первый палаш, золочёный шлем со знаком трилистника, окованный серебром рог для питья на пиршествах воинских; украшения на поясе воинском кожаном и на поясной сумке - цветно украшенном по тёмной коже кошеле. Гюндюз, младший брат, заплетает отросшие волосы Османа в две чёрные косы... Тогда уже и Гюндюз, и Сару Яты, и сыновья Тундара слушались охотно, почитали Османа как своего старшего... Отец Эртугрул сказал, что у иных тюрок правители носят распущенные волосы и чёлки на лбу -
- Но у нас не так. У нас, у кайы, вожди ходят с косами, как все взрослые воины!..
Гюндюз тоже ведь не носил уже «кукель» - детскую коску на бритой голове, тоже ходил с косами воинскими; но по обычаю старому, должен был служить брату, и делал это с охотой...
Ни бороды, ни усов ещё не было ни у Гюндюза, ни у Османа, ни у Сару Яты, когда их снарядили как взрослых воинов. Надели на парнишек распашные, с запахом, кафтаны, рукава узкие длинные, книзу сужаются рукава, подол чуть выше колен, - верховые люди, конники. А на отвороты ворота нашиты канты, оторочки из меха и дорогих узорных тканей. Штаны с гашником, сапоги без каблуков. Удальством было - ходить в битву с непокрытой головой, без шапки, без шлема; об этом удальстве мальчишки с самого первого, раннего детства знали...
Когда избирали, подбирали украсу для кожаного пояса, сверстники - юная дружина - в один голос сделали Османа своим старшим; и тогда и пояс его украшен был соответно. На поясе - кошель-сумка, нож в ножнах, кресало... Бляхи поясные усажены перлами-жемчугом...
Но что одежда! Самое важное для воина - оружие и доспех. Без доспеха, оно, удальство - драться битвенно; а всё же совсем без доспеха нет возможности... Ещё ведь и добыть надобно доспех!.. Кольчуги хорошие и панцири делают далеко на Востоке, а то в странах холодных. Кузнецы кочевничьи только чинить мастера повреждённые в битвах доспехи и оружие. Наручи и поножи цельнокованые тоже не всякий воин добудет. А щиты большие и в племени изготовят - круглые, деревянные, кожей обтянутые, расписные или простые чёрные...
Щитами защищаться, борониться от нападения... А стрельбой из лука - нападать... Всё в украсах. Красив, красен воин. Бляшками-накладками сплошь выложены налучи и кожаные языки, прикрывающие наконечники стрел в устье колчана. Меч и короткий нож - клинки - на пояс накреплены. Застёжка - иглой...
Отец Эртугрул подарил Осману саблю с наведёнными на клинке золотом изображениями драконов. А на перекрестье палаша - выделан орёл...
Так хорошо, красно был Осман снаряжен, когда вошёл в возраст. Было ему двенадцать лет, когда снарядили его.
- Мы хорошо снаряжены воински, - говорил отец. - Но ведь и многобожнижи, и неверные снаряжены хорошо! Самая важная наша сила - в нашей правой вере! Помни, сын, ты назван по одному из четырёх праведных халифов, память коих чтится людьми правой веры! А власть халифа в мире людей правой веры заменила власть величайшего пророка Мухаммада после его смерти!..
И было четыре халифа праведных первых, почитаемых особо. И первым из них был Абу Бакр, и правил он правоверными с года 632-го по год 634-й. А принял власть над правоверными Омар, и правил десять лет. А за ним - Осман, и правил двенадцать лет. А после Османа - Али, и правил пять лет...
