Мария Романова - Екатерина Великая. Сердце императрицы
– Сегодня большой праздник, ваше высочество. Позвольте мне причесать вас так, как это принято при дворе великой императрицы.
Фике, которая до сего дня прически себе творила сама, заметно растерялась. Но лишь на миг. Уже через мгновение она подняла голову и, чуть заметно кивнув, пересела ближе к огромному зеркалу, повинуясь жесту куафера. Однако глаза все же закрыла – немного страшно было от ожидания, что же сотворит с ее кудрями этот серьезный господин.
Чего ждать от большого торжества во дворце, Фике представить себе не могла. Ей вспомнились записки графа де ла Мессельера. В те дни, когда он служил помощником у французского посланника, он повидал немало празднеств. Вот каким был обычный бал, даваемый по четвергам.
«Знатные лица обоего пола наполняли апартаменты дворца и блистали уборами и драгоценными камнями. Красота апартаментов и богатство их изумительны; но их затмевало приятное зрелище четырехсот дам, вообще очень красивых и очень богато одетых. К этому поводу восхищения вскоре присоединился другой: внезапно произведенная падением всех штор темнота сменилась в то же мгновение светом тысячи двухсот свечей, отражавшихся со всех сторон в зеркалах. Заиграл оркестр из полусотни музыкантов, и бал открылся. Во время первых менуэтов послышался глухой шум, имевший, однако, величественное объяснение: дверь быстро отворилась настежь, и мы увидели императрицу, сидевшую на блестящем троне. Сойдя с него, она вошла в большую залу, окруженная своими ближайшими царедворцами. Зала была очень велика, танцевали за раз по двадцати менуэтов, что составляло довольно необыкновенное зрелище… бал продолжался до одиннадцати часов, когда гофмаршал пришел доложить ее величеству, что ужин готов. Все перешли в очень обширную и изящно убранную залу, освещенную не менее чем тысячей свечей; в сей зале красовался фигурный стол на несколько сот кувертов. На хорах залы запели люди и заиграли инструменты – прекрасная музыка сопровождала все перемены блюд до самого десерта. Кушанья были всевозможных наций, и служители были русские, французы, немцы, итальянцы, которые спрашивали у единоплеменных им гостей, что они пожелают».
– Готово, ваше высочество! Вы прекрасны! Никогда еще мои руки не украшали куафой столь изысканной красавицы!
В словах куафера звучало подлинное восхищение. Фике открыла глаза и посмотрела на свое отражение. В зеркале была не она! Куда исчезла тоненькая девушка с серьезными черными глазами и бледной кожей? Перед собой София видела юную даму необыкновенной, утонченной красоты, созданную для того, чтобы пленять сердца мужчин одним только взглядом из-под пушистых ресниц.
– Ваше искусство необыкновенно, сударь мой!
– Оно лишь зеркало для отражения вашей несравненной красоты! – с поклоном ответил парикмахер. Он видел, какое впечатление произвело на девушку дело его рук, чувствовал ее восхищение. А что может быть приятнее мастеру, чем восхищение плодами его усилий?
В феврале темнеет рано. В пять пополудни бал по случаю дня рождения великого князя был уже в разгаре. О, он превосходил не только все виденное Фике ранее, но и все описания балов, о которых она когда-либо читала. Свет от тысяч свечей отражался в роскошных драгоценностях, играл в огромных бриллиантах перстней и диадем, платья нарядных взволнованных дам соперничали друг с другом богатством отделки и смелостью кроя. Придворные кавалеры лорнировали дам, не столько избирая себе спутницу на ближайшую ночь (о чем, конечно, Софию неоднократно предупреждала матушка в дороге, сетуя на свободные нравы елизаветинского двора, – кто бы говорил…), сколько любуясь делом рук мастеров ювелирного и пастижерского дела. Да и сами кавалеры (на вкус Фике, разумеется) порой выглядели разряженными, как павлины.
Шепотки, тихий смех, шарканье бальных туфелек… Все ждали императрицу. Иоганна от волнения, не показного, истинного, сжала пальцы дочери с такой силой, что София застонала.
– Простите, дитя мое. – Да и шепот выдавал, насколько Иоганна сейчас не похожа на себя обычную. – Я не могу унять сердцебиения. Столь большой праздник…
София перевела дыхание – о да, праздник и в самом деле нешуточный. К тому же в воздухе разлито какое-то странное беспокойство, словно двор не знает еще – радоваться или горевать.
И вот, как вчера, распахнулись двери в дальнем конце зала и на затейливые мраморные полы ступила императрица. Общий вздох восхищения как нельзя лучше подтвердил, сколь хороша она сейчас.
Роскошное платье шоколадного цвета удивительно подчеркнуло цвет кожи Елизаветы, богатая вышивка серебром заиграла в ярком свете, россыпь необыкновенных драгоценностей на шее, корсаже и в прическе отделила ее от всех в этом зале. За спиной императрицы София увидела высокого статного господина с правильными чертами лица, с манящим взором темных глаз, в расцвете истинно мужской красы. «Это Алексей Разумовский, – поняла девушка по тому, как к нему обращалась императрица. – “Ночной император”… Злые языки… Ими движет глупость и зависть… Но как сыскать место, где их нет?»
Императрица что-то прошептала графу, и девушка увидела на властном лице Елизаветы подлинное чувство.
«Могу спорить, что это не простой фаворит, как бы меня ни уверяла матушка… Наверняка эти двое тайком венчаны… И думаю, вовсе не вчера. Надо быть совсем уж глупой гусыней, чтобы не видеть, что их соединяет. О, если бы меня с моим мужем связало подобное чувство, если бы Петр испытывал ко мне такую же любовь, как сей достойный господин… Если бы я питала к нему чувства, похожие на те, что питает Елизавета к своему фавориту… Тогда бы я была счастливейшей из смертных!»
О да, тогда бы София Августа была самой счастливой из всех принцесс, которые выданы без согласия в дальние страны из политических соображений…
Елизавета сделала приглашающий жест.
– Идите, София, не стойте как столб! Императрица приглашает вас подойти поближе!
Такое знакомое, даже отрадное в эти минуты шипение матери отрезвило девушку. Она подошла к Елизавете, вновь поразившись тому, сколь мила и естественна ее улыбка.
– Хорошо ли почивала, девочка? – вполголоса произнесла императрица.
– Благодарю, матушка, отлично.
Елизавета вновь улыбнулась – девочка так старательно произносила по-русски столь трудное слово. «Да, – подумала императрица, – дурачку-то моему Петруше какой щедрый подарок достался. Удержит ли он сей цветок, достанет ли у него сил?»
Повинуясь едва заметному кивку, Разумовский сделал шаг вперед. Теперь было видно, что в руках у него синяя бархатная подушечка, на которой что-то ярко блестит.
– Герцогиня Ангальт-Цербстская, наша венценосная сестра, поди ближе!
В зале, полном народу, голос Елизаветы был, против ожиданий, слышен великолепно. О, юной Фике стало ясно, сколь многому ей придется учиться. И отрадно, что, взяв за образец императрицу, удастся выучиться всему, что умеет это необыкновенная женщина.
«Именно все, что присуще ей! Мне половины не надо!»
Новое платье Иоганны, на взгляд Фике, не очень ей шло, однако сама герцогиня, было видно, просто в восторге от столь щедрого подарка Елизаветы. Смелый вырез, рукава-буфы, фижмы, шлейф. Портные постарались на совесть.
– Сестрица наша, сердце не в силах скрыть той радости, что кипит в нем. Отрадно, что именно в день рождения великого князя дано мне лицезреть тебя, матушка, и твою прекрасную дочь. Ваше путешествие через половину Европы достойно самого щедрого вознаграждения! А сии безделицы – лишь малая часть оного!
«Безделицами» оказались ордена Святой Екатерины, украшенные эмалевым портретом мученицы и бриллиантом изумительно чистой воды. Статные дамы, которые все это время были за спиной императрицы, вышли вперед и, аккуратно взяв в руки сию немалую награду, прикололи их герцогине и Софии. Фике поразилась тому, какое облегчение отразилось на лице матери. Однако сейчас было не время вдаваться в расспросы – уж слишком торжественным был момент. И сама императрица, и ее приближенные были явно взволнованны.
Лишь поздно вечером попав в отведенные им покои, София смогла расспросить мать.
– Что это за награда, матушка? Отчего столь сильно взволновала она тебя?
– Дитя, это вторая по важности награда Российской империи. Утверждена она была самим Петром Первым.
Знак сей вручается только, слышите, дитя мое, только членам императорской фамилии!
– Но ведь мы же родственники, матушка…
– О, как же вы все-таки глупы, дитя! Теперь я, а значит, и вы – члены российского императорского рода!..
(Иоганну было не перевоспитать, она опять все приняла только на свой счет. Фике улыбнулась этим словам, вспомнив, каким взглядом одарила императрица «свою венценосную сестру», увидев «приданое» Софии.)
– И это значит, что теперь вы наверняка станете женой великого князя! А я стану вашей первой конфиденткой, ибо кто лучше матери даст дочери мудрый совет.
