Наталья Павлищева - Клеопатра
Было видно, что Клеопатру сильно задевает зависть сестры и брата, глаза ее горели возмущением, а на скулах даже выступил румянец. Цезарь молчал, давая ей выговориться.
– Птолемей только и знал, что есть сладости, а Арсиноя наряжаться. Разве правительница может думать лишь о нарядах и побрякушках?! Отец учил меня, что правительница должна видеть прежде всего выгоду для своего государства.
Цезарь все же не выдержал:
– Отец учил тебя? А что же он сам так не поступал?
Она чуть задумалась, потом вздохнула:
– Пониматьто он все понимал, только не хватало твердости делать так, как нужно. Отец был прекрасным советчиком, но не правителем сам. Если бы он не умер, мы бы с ним хорошо правили.
– Скажи, почему в Египте началась гражданская война?
– Это все Пофин и многие с ним. Я тоже не сама правила, и у меня много советчиков. Мои советчики не поладили с его советчиками…
– А… что было бы, не появись в Александрии я?
Клеопатра пожала плечами:
– С Птолемеем? То же, что и с Помпеем. Я не собиралась всю жизнь сидеть в Аксалоне, немного погодя мои войска разбили бы войско Птолемея.
– Ты так уверена?
– Не один ты соображаешь, куда направлять удары копий. Ахиллас был достаточно умен, чтобы не класть тысячи жизней ради удовольствия проклятого Пофина. На все нужно только время.
Цезарю стало слегка обидно, получалось, что он лишь ускорил ее приход к власти? Хотел напомнить о своей заслуге в ее нынешнем положении, о том, что без римлян Клеопатре не быть царицей. Уже открыл рот и вдруг вспомнил… Цицерона.
Марк Туллий Цицерон, будучи консулом, раскрыл заговор Катилины, и в первую очередь его стараниями угроза Риму была предотвращена. Римляне этого не забыли, но Цицерону оказалось мало просто памяти о его деяниях, боги, щедро наградившие философа всеми возможными достоинствами, на погибель дали ему два недостатка – неуемное тщеславие и потрясающую невоздержанность языка, приводившую к поразительному умению наживать себе врагов даже среди вчерашних друзей. Язык Цицерона был главным его богатством и главной его бедой одновременно. Умение говорить логично и складно, с одной стороны, дало всенародную славу и любовь, с другой – стало причиной вражды и даже ненависти обиженных им. А тщеславие сыграло дурную шутку, ни одно заседание сената не обходилось без выступления Цицерона с упоминанием о том, как он разоблачил заговорщиков и уничтожил Катилину. Его книги и речи писались с единственной целью – воздать похвалу самому себе. Подробный рассказ о своей прозорливости Цицерон в сотый раз повторял любому, даже случайному собеседнику, и собеседников с каждым днем становилось все меньше. Человек, который часто повторяется, не может вызывать симпатию, когда же он постоянно занимается самовосхвалением – вызывает просто отвращение!
Цезарь сам не раз твердил, что, содеяв чтото, ни к чему постоянно требовать себе восхваления, смеялся над Цицероном, правда, беззлобно, что взять со старика? А теперь получалось, что сам ожидал постоянной благодарности от Клеопатры за помощь? Как бы не уподобиться Цицерону…
Понимала ли она, что рано или поздно, но им придется расстаться? Конечно, понимала, но старательно гнала от себя такую мысль. Казалось, что стоит только родить сына, и Цезарь навсегда останется в Александрии. Зачем ему оставаться и что он будет делать, сидя в чужом городе, Клеопатра почемуто не задумывалась. Вернее, тоже гнала такие размышления.
Умная женщина не могла не понимать, что у них вместе нет будущего: Цезаря ждал Рим, а ее дела в Александрии.
Прекрасно видела его приготовления, слышала разговоры о том, что выйти в море нужно до смены ветра, пока он не начал снова дуть с моря. Но Цезарь не заводил разговор о расставании, и Клеопатра, как истинная женщина, предпочитала верить непонятно во что и надеяться, что все както обойдется.
Она радовалась каждому движению ребенка в утробе, стараясь не думать о будущем. Беспокойная натура царицы не позволяла ей сидеть без дела ни минуты, правда, пиров приходилось избегать, а в остальном никаких ограничений не было, Хармиона попрежнему едва поспевала за своей хозяйкой.
Иногда на Цезаря накатывали раздумья, хотя обычно он действовал быстро и решительно.
В его жизни было много женщин, но особенно Гай Юлий привязался к Сервилии. Когда та стала любовницей Цезаря, она уже не была молода, хотя для женщины в тридцать семь весьма и весьма хороша. Очарование Сервилии было особенным, оно скрывалось не столько в тонких, безупречных чертах ее лица и тела, в темных, глубоких глазах, сколько в остром и холодном уме. Именно честолюбие, трезвая расчетливость, любовь к власти и интригам привлекали к ней Гая Юлия.
Она любила роскошь и самые дорогие украшения, и он с радостью дарил ей такие. Одна жемчужина баснословной стоимости в шесть миллионов сестерций, преподнесенная Цезарем любовнице, наделала в Риме столько шума, сколько не смог бы сделать даже чейто триумф. Сервилия и Цезарь нашли друг друга, и уже много лет любовников объединяло всепоглощающее честолюбие, трезвый расчет и желание властвовать над другими. Но ни один из них и мысли не имел о браке, это было бы слишком, оба любили свободу. Она могла быть ему хорошей помощницей и даже советчицей, но никогда не сумела бы стать его соперницей. Это устраивало Цезаря, полезно иметь преданного, умного человека, а Сервилия была ему предана, потому как давно осознала, что другой защиты у нее в беспокойном Риме не будет. И никогда Цезарь не задавался вопросом, как долго продлится их с Сервилией связь и к чему приведет.
Почему же теперь вдруг стал раздумывать? Цезарь умел быть честным сам с собой, еще в юности уяснив, что лгать себе не просто бесполезно, но и крайне вредно. Себя надо любить и оберегать, а для этого нужно прекрасно понимать любые движения собственной души.
И вот теперь он пытался понять эти самые движения. Цезарь уже несколько месяцев ничего не писал в Рим, такого с ним не бывало. Собственно, не писал он именно с тех самых пор, как встретил Клеопатру. Крайне сухие сообщения о состоянии дел не в счет, ведь Цезарь всегда славился умением излагать мысли на папирусе или воске. Но на сей раз ни один из друзей и тем более Сервилия ничего не знали о душевном смятении консула и о том, почему он торчит в Александрии вместо того, чтобы твердой поступью шествовать по просторам Востока.
Сначала Цезаря просто снедал любовный пыл, египетская царица оказалась страстной любовницей. Но шло время, и он все больше и больше понимал, что привязан к Клеопатре совсем не изза ее жарких объятий. Было в царице чтото еще, не дававшее римлянину покоя и не позволявшее покинуть с легким сердцем. Никогда прежде Цезарь не переживал изза скорого расставания с женщиной! Сколько их было… Если бы изза каждой страдал, то давно утонул бы в потоке слез и горести.
В жизни Цезаря все было просто и ясно, даже тогда, когда ясно не было ничего и никому вообще. В самые трудные годы Республики он не терял головы, умел выпутываться из самых сложных ситуаций, настоять на своем, дождаться своего часа и не упустить единственный выпадавший шанс. Верный своей привычке быстро анализировать создавшееся положение, чтобы так же быстро принять решение, Цезарь попытался сделать это и сейчас. Казалось, если поймет, чем привязала его к себе Клеопатра, то сумеет освободиться от этой зависимости. И как бы ни хотелось Цезарю все оставить как есть, он сознавал, что сделать это давно пора, легионеры уже не первый день ворчат, что консул воюет только в постели, забыв о том, что есть и другие поля для битв.
Для начала Гай Юлий попытался сравнить Клеопатру с Сервилией. Обе умны мужским, острым умом, но насколько же этот ум разный! У Сервилии он холодный, расчетливый, направленный только на получение власти, на успех и бесконечные интриги ради этого. Клеопатра не меньше римлянки любила власть и расчетливой была тоже весьма и весьма, Цезарь отдавал себе отчет, что она появилась в его спальне вовсе не из покорности и с определенными намерениями. И жестокой египетская царица тоже была: отдай он ей несчастную глупую Арсиною, Клеопатра спокойно перерезала бы сестрице горло собственной рукой. Но к трезвому расчету примешивалось еще чтото, чего Цезарь никак не мог уловить.
Для Сервилии существовали два направления приложения ума: достижение власти и богатства и ее сын Марк Брут. Пожалуй, от власти она могла отказаться только ради ненаглядного сыночка, который никак не оправдывал материнских надежд, то и дело попадая в ситуации, из которых Сервилии приходилось вытаскивать его с помощью Цезаря. Однажды Гай Юлий даже посмеялся, мол, кто будет спасать твоего Марка Брута, когда я умру? Сказал и тут же понял, что это жестокая шутка, Сервилия и впрямь матерью была ненормальной, готовой за Марка выцарапать глаза кому угодно.
Возможно, изза молодости и неимения детей у Клеопатры, кроме власти, были весьма необычные для женщины интересы – наука. Этого оказался не в состоянии понять даже Цезарь: молодая женщина увлекалась не только литературой, музыкой, но и работами Архимеда, Евклида, философскими трудами, теологией… И не похоже, чтобы это было мимолетным капризом, слишком много Клеопатра знала и слишком глубоко для сиюминутной блажи вникала во все.
