Борис Васильев - Ольга, королева руссов
– Я привез его, отец.
– Пусть войдет, – донесся старческий голос.
Дружинник посторонился, и Свенди вошел в опочивальню один. Два ярких светильника вырывали из тьмы стол и глубокое кресло перед ним, в котором полулежал старый боярин с длинной седой бородой. Свенди поклонился и молча замер перед креслом. И почему-то вдруг застучало сердце. Не от страха – от надежды что-то узнать.
– Твое имя?
– Свенди. Сын боярина Сигурда и приемной дочери князя Олега Нежданы.
– Я принял последний вздох твоего отца.
Все будто оборвалось. Мысли, чувства, даже сердце вдруг перестало стучать. Если христианин ничего не напутал, то перед ним полулежал сейчас убийца, которого он вместе с друзьями намеревался покарать за великое преступление.
– Твой отец не был убит десять лет назад на княжеской охоте, как о том шептались в Киеве. Он был схвачен, перевезен в Любеч и заточен в порубе навсегда. Мне было велено кормить и поить его, никого более не допуская.
Столь длинное объяснение отняло остатки сил умирающего. Он замолчал, тяжело дыша, и Свенди молчал тоже.
– Сядь, – еле слышно сказал боярин.
Свенди послушно сел напротив. Он жадно внимал каждому слову, свято веря, что умирающие говорят только правду. И очень боялся, что старик не успеет ее сказать.
– Откинь рядно.
Рядно что-то прикрывало на столе. Свенди откинул. Перед ним лежали меч в простых ножнах, кожаный мешочек с трутом и огнивом и поясной охотничий нож. То, что обычно сопровождает в походе воина. Но голова у него на какой-то миг закружилась.
– Этим мечом князь Рюрик когда-то опоясал твоего отца. Это его огниво и его кремень. Это – его нож. И это – все твое наследство, сын Сигурда.
– Я никогда не видел своего отца, – тихо проговорил Свенди. – Я родился после его гибели.
– И он бы не увидел тебя, если бы сейчас вошел в эти покои. Он ослеп в вечной темноте поруба через два месяца после заточения, и я кормил его, пока он не привык ощупью находить миску и ложку. Князь Игорь предал его мучительной смерти, а меня лишил семьи и жизни. Я и твой отец Сигурд – побратимы по украденному счастью. И ты отомстишь ему за нас, а мой сын всеми силами поможет тебе. Его зовут Горазд, он умеет молчать и исполнять повеления. Войди, Горазд!
Вошел молодой дружинник.
– Слушаю тебя, отец.
– Вот твой господин, – дрожащая рука указала на Свенди. – Служи ему, и молчите оба, пока ты, сын Сигурда, не исполнишь нашего завета…
3Воевода осторожно, чтобы не разбудить уснувшую княгиню, вздохнул. Все, все запуталось в один сплошной клубок, все завязалось в один узел. А узлы легче рубить воинским мечом, чем развязывать женскими пальцами.
– Светает, – вдруг еле слышно шепнула княгиня.
Он посмотрел: глаза ее были закрыты, дыхание – попрежнему ровное и медленное. Ольга еще спала, но и во сне тревога не отпускала ее. Тревогу эту порождало его присутствие в ее опочивальне, и Свенельд невесело усмехнулся, поняв, что княгиня никогда не даст своего согласия на то, чтобы он посвятил Мстишу в великие тайны их рода. Власть дороже любых клятв, и пока у Ольги и Игоря нет прямого наследника, нет и не может быть никаких разговоров с сыном, которого он с такой надеждой назвал Мстиславом…
– Ты еще придешь? – тихо спросила княгиня, по-прежнему не открывая глаз.
– Когда повелишь.
– Теперь повелеваешь ты. – Она улыбнулась, широко распахнув свои удивительные глаза. – Я мечтала об этой встрече, Свенди. Именно о такой встрече.
– У меня есть старший сын, королева русов, – очень серьезно сказал он. – Когда мне рассказать ему о завете наших отцов?
– Когда придет время, мой воевода. – Ольга все еще продолжала улыбаться, но он, не видя в робком утреннем свете ее глаз, знал, что при этих словах они изменили цвет, став ледяными из нежно-голубых. – Мы оба ответственны перед этой землей и спокойствием племен, населяющих ее. Я почти уверовала во Христа, а Он сказал, что всему – свое время. Время собирать камни и время разбрасывать их. Сейчас время собирать. Обними меня на прощанье, мой Свенди, и… И отпусти иноходку в поле, когда доберешься до своего шатра. Когда будет надо, она прибежит к тебе снова.
Свенельд поцеловал княгиню и вышел. Он когда-то охранял этот дом, а потому шаги его были легки и беззвучны. Вышколенная челядь не попадалась на глаза, он пересек сад, открыл калитку и еле слышно свистнул. И иноходка тотчас же вышла к нему из кустов.
Он объехал плотину, на которой – он знал об этом – всегда дежурила стража, галопом проскакал по густому, серебряному от росы лугу и полузаросшей тропинкой выехал через лес к стойбищу своей дружины. Расседлал иноходку, хлопнул по крупу, велев идти в свой денник, и пешком направился к шатру.
У входа дремал молодой, еще безусый дружинник.
Он испуганно вскочил, как только Свенельд слегка коснулся его плеча, и сонно забормотал:
– Прости меня, мой воевода, я…
– Ты когда-нибудь проспишь своего воеводу, – усмехнулся Свенельд.
Он знал, как устают молодые дружинники, а потому и не рассердился на этого безусого юнца. Устают не столько от службы, сколько от обязательных многочасовых занятий с учебным, а потому особо тяжелым оружием. А ведь есть еще и девушки, к которым так хочется сбегать хотя бы на полчаса. Все правильно: молодость скачет по тому же кругу, просто на этом кругу у каждого – свои собственные препятствия.
– Скажи Горазду, что я буду завтракать в его шатре.
Горазд уже вошел в возраст, когда старых дружинников отправляют на покой, жалуя либо поместья, либо право охоты на прокорм. Но он был еще крепок, очень опытен и во всех сражениях держал левую руку своим отрядом, так как формально числился вторым помощником Свенельда. Первым до ранения всегда был Берсень, порою замещая и самого главного воеводу. Но завтракать Свенельд решил в его шатре не для того, чтобы лишний раз отметить заслуги старого воина. Ярыш был отослан погостить в охране княгини Ольги, стены шатра были тонкими, а уши могли быть чуткими, и без догляда Ярыша Свенельд не мог позволить себе откровенного разговора с Гораздом, так сказать, на своей территории.
Впрочем, он чересчур уж осторожничал, поскольку вполне мог допустить такой разговор, но только не на славянском языке. И он, и Горазд были полукровками, рожденными славянскими женщинами от русов, и оба знали древнегерманский с детства. Но слишком уж высокой была цена этого разговора…
– Любит? – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Горазд. Он был немногословен.
– Через двадцать лет – вспомнила? – Свенельд невесело улыбнулся.
– С женщинами это случается. Особенно когда их мужья после первой брачной ночи окружают себя пригожими молодцами.
– Единственно, кого она любит, так это – себя самое. Зато – верно и пламенно, – с горечью заметил Свенельд.
– А ты?
– Восторг – ощутил, – подумав, сказал воевода. – Бешеный восторг, как в юности. Только – от чего восторг, Горазд?
– Не замечали и – приметили. Лестно.
– Вопрос – зачем? – не слушая, вздохнул Свенельд. – Так просто королевы детскую любовь не вспоминают.
– Она – девственница? – неожиданно спросил Горазд.
– Она – двадцать лет замужем. Почему ты спросил?
– Слухи.
– Недостоверны.
– Однако детей нет. Не просто детей, наследника нет.
– Думаешь…
– Я не думаю. Я прикидываю меру.
Горазд замолчал. Но так как Свенельд молчал тоже, добавил:
– Она благоволит христианам.
– Да. Помянула об этом.
– У христиан есть сказка о непорочном зачатии.
– Сказка?
– Ты можешь поверить в непорочное зачатие?
– Нет.
– Значит, сказка. Но ее слушают, распахнув глаза настежь. Их Бог решил родить сына, избрал деву Марию и осеменил ее то ли светом, то ли дождем. И она – родила сына. Ты – дождь, по которому стосковалась земля, Свенди.
Свенельд угрюмо молчал. Горазд выпил кубок густого фряжского вина, вытер усы ладонью.
– Если ты и впрямь всего лишь дождь для нее, тебе надо беречься огня, воевода, – вздохнул он озабоченно. – Очень беречься огня, Свенди, чтобы не сгинуть в его пламени.
4Нож ударил в железный оберег, который носил Охрид на груди. Просто скользнул по нему, сорвав с ребра кожу, но дружинник даже не охнул.
– Прости, друг, – сказал тогда Ярыш, с силой оттолкнув его на стремнину.
И Охрид поплыл, полускрытый набегавшим сверху течением. Плыл на спине, не шевелясь, только чуть перебирая ногами, чтобы не прибило к берегу. И исчез среди тускло поблескивающих волн.
Он не держал никакой обиды на Ярыша– служба есть служба. Он и сам поступил бы точно так же со старым приятелем, точно так же постаравшись попасть в оберег, чтобы не убить. Так уж случилось, что теперь они служили разным князьям и разным воеводам, что не мешало им оставаться в добрых отношениях. А свое ранение и ночное купание в Днепре можно было легко объяснить начальнику стражи внезапным ударом из-за спины, не называя при этом имени нападавшего. Не стоило из-за таких пустяков лишаться полезного приятельства с любимцем грозного воеводы Свенельда. Знатные люди решали свои дела, мирились и ссорились, не посвящая простых стражников в свои тайны, но у этих стражников была своя жизнь и свои семьи, и подвергать близких господскому гневу не следовало ни в коем случае. Каждая рыба должна плавать на своей глубине.
