Мор Йокаи - Сыновья человека с каменным сердцем
Что касается атмосферы, царившей в часы приемов в доме Планкенхорст, то она была безупречна даже с точки зрения самых строгих светских правил. И еще одно обстоятельство содействовало популярности этих вечеров: там можно было повеселиться и чувствовать себя совершенно непринужденно, хотя общество было самое изысканное; такие вечера – явление редкое; обычно, если гости непринужденно развлекаются, то сама компания оставляет желать много лучшего, если же компания собирается изысканная, то все смертельно скучают.
На вечерах же в доме Планкенхорст счастливо сочеталось одно с другим.
Когда Енё в новом вечернем костюме, надушенный и радостный, заехал в девять часов вечера за Рихардом, чтобы вместе с ним отправиться на бал, он застал брата в полном неглиже. Рихард, лежа на тахте, читал какой-то роман.
– Ты еще, сказывается, не готов? Ведь пора ехать на бал.
– Что за бал?
– У Планкенхорст.
– Гм… Совсем из головы вылетело, – ответил Рихард, вскакивая на ноги. – Эй, Пал!
– Скажи правду, Рихард, почему ты всегда так неохотно ездишь туда? Они ведь так учтивы и предупредительны по отношению к нам. Да и вообще там можно отлично повеселиться.
– Ну, что еще? – проворчал показавшийся в дверях господин Пал.
– Побрей меня, да поживее, – приказал Рихард старому слуге, который исполнял обязанности не только повара, по и брадобрея.
– Вот ведь! Давно спрашивал, чего мешкаете? – проворчал старик. – Все-то я должен помнить, иначе половину дел пропустили бы. Горячая вода готова, Садитесь.
Рихард покорно уселся на стул и позволил повязать себя полотенцем.
– Почему ты не отвечаешь на мой вопрос? – не отступал Енё, пока господин Пал взбивал мыльную пену. – Почему ты чураешься дам Планкенхорст?
– Шут их знает! – досадливо поморщился Рихард. – Больно уж они спесивы.
Енё снисходительно улыбнулся.
– Я этого за ними не замечал.
– Выше подбородок! – рявкнул господин Пал, намыливая щеки своего господина.
Когда, наконец, мыльная пена облепила подбородок и щеки Рихарда, а господин Пал отвлекся на минуту, чтобы направить бритву, молодой офицер принялся рассказывать брату притчу:
– Знаешь, Енё, однажды, путешествуя вблизи Венеции, познакомился я на берегу моря с одним бездельником, у которого была длинная проволока с крючком на конце. Спрашиваю его, что делает он здесь. «Жду обеда», – отвечает бездельник. Был отлив, и в прибрежном песке, отчетливо виднелись небольшие круглые ямки. Мой бездельник достал из банки щепотку соли и бросил в ямку. Из нее тут же высунулась улитка, которую итальянцы зовут «pesce canella», а по-нашему «морской фрукт». Незнакомец молниеносно подцепил улитку крючком и вытащил бедняжку из ее раковины. Это был крохотный червячок, не больше мизинца. «Ну, друг, скромный же у тебя обед», – сказал я итальянцу. Он только улыбнулся, привязал к другому концу проволоки длинный шпагат, направился к ближайшей скале, где море было уже глубже, забросил в воду крючок с извивавшейся на нем улиткой и некоторое время спустя вытащил своей самодельной удочкой большую глупую рыбину.
– Почему ты вдруг об этом вспомнил? – удивился Енё и пожал плечами.
– Сам не знаю.
– Лучше бы помолчали, а то порежу! – недовольно проворчал Пал. – Поехали бы вы, барич, вперед, а я уж как-нибудь сам доставлю господина капитана, когда он будет готов. Найдем дорогу и без вас. Знаем, небось, что к Планкенхорстам через двери входят, а не взбираются в окно по веревочной лестнице.
Енё счел этот совет вполне разумным и, взяв с Рихарда честное слово прийти как можно скорее, оставил брата во власти цирюльника, так и не дождавшись объяснений насчет того, почему так глупо вел себя «морской! фрукт», неосторожно высунувший щупальцы из своего надежного укрытия под действием одной лишь щепотки соли.
Спустя полчаса оба брата уже встретились в залах дома Планкенхорст. Енё поспешил было представить Рихарда хозяйке дома и ее дочери, но они с улыбкой ответили, что уже имели удовольствие встретиться с ним раньше. Баронесса прибавила, что очень рада видеть господина капитана у себя.
Капитан сказал хозяйке дома несколько комплиментов и уступил место вновь прибывшему гостю.
– Хочешь, я познакомлю тебя кое с кем из гостей? – спросил Енё.
– Ради бога, не опекай меня. Думается, я не хуже тебя знаю здешнюю публику. Вон тот свирепого вида высокий военный, что громко разглагольствует о том, будто командовал бригадой, не кто иной, как высокопоставленный интендант: всю свою жизнь он только тем и занимался, что отпускал хлеб солдатам да сено лошадям. Как стреляют пушки, он слыхал лишь в день тезоименитства императора. Этот юный вельможа в очках, который так милостиво улыбается окружающим, – секретарь полицей-директора, влиятельнейший человек. А вот и достопочтенный банкир, способный поддерживать разговор на любую тему.
Енё кисло улыбался, слушая брата. Ему казалось, что Рихард был нелестного мнения о собравшемся здесь обществе.
– Вся эта компания не стоит одной служанки, с которой я сейчас столкнулся на лестнице. Эх, до чего хороша красотка! Интересно, у кого она служит? Только ради нее я готов посещать эти вечера. Когда она пробегала мимо, я успел потрепать ее по щечке. А она с такой силой хлопнула меня по руке, что рука до сих пор горит. Енё почти не расслышал последних слов Рихарда: в их сторону направлялся какой-то важный господин, которого полагалось еще издали приветствовать почтительной улыбкой.
То был вельможа, полный и рослый, с угловатой фигурой и плоским, невыразительным лицом, с поднятыми вверх бровями, горбоносый, с отвисшей нижней челюстью, с пышными стреловидными усами над верхней губой и маленькой остроконечной испанской бородкой под нижней.
Рихард силился вспомнить, кто этот человек.
«Должно быть, этот вельможа, которого Енё еще издали встречает любезной улыбкой, – испанский посол».
Но его догадка на сей раз не подтвердилась.
Вельможа с квадратным лицом, небрежно кивнул головой в знак приветствия улыбавшемуся Енё, подошел прямо к Рихарду, взял обе его руки в свои, дружески потряс их и на чистейшем венгерском языке заговорил с ним, как со старинным и близким другом:
– Сервус,[24] Рихард, сервус.
Рихард холодно ответил на приветствие.
– Сервус.
У пожилого господина шевельнулись усы, как бы давая понять, что столь холодный ответ пришелся ему не по вкусу; между тем Енё, услышав, каким тоном Рихард разговаривает с важным сановником, в замешательстве прикусил нижнюю губу.
Что касается Рихарда, то он решил, что человек, обратившийся к нему на «ты», – кто-либо из тех, что пили с ним на брудершафт на одном из придворных балов; теперь этому чудаку вздумалось напомнить ему о том, что он, Рихард, давно уже предал забвению. Таких приятелей у каждого немало!
– Ну, как живешь? – продолжал вельможа все так же фамильярно.
– Превосходно! – ответил Рихард. – Вижу, ты тоже.
Рослому господину опять не понравился ответ. Он подергал пальцами свою козлиную бородку.
– Завтра еду домой. Что передать твоей матери?
– Ты из наших краев?
При этом вопросе обе стрелки усов у вельможи приподнялись к носу; Енё делал брату отчаянные знаки, стараясь объяснить ему, что он попал впросак.
– Так что все же передать твоей матушке? – повторил вельможа.
– Передай, что я целую ей руки.
Плоское лицо неизвестного господина еще больше расплылось, что служило, видимо, признаком благодушия.
– Отлично. Исполню в точности, – проговорил вельможа, тряся обеими руками правую руку Рихарда. – Можешь быть спокоен, милый Рихард, я с величайшим удовольствием и благоговением исполню твою просьбу и самолично поцелую за тебя руку твоей дорогой и любимой матери.
– Зачем же? Вовсе необязательно с такой точностью выполнять мое поручение. Ведь я тебя прошу передать это на словах, а не in natura.[25]
– Гм… – промычал странный господин, так закусив нижнюю губу, что его козлиная бородка подскочила, чуть не до усов.
Продолжение этого разговора таило в себе множеств во опасностей. На невысказанный вопрос, готовый сорваться с уст вельможи: «Ты что не знаешь, с кем говорить?» – того и гляди мог последовать ответ: «Вот именно не знаю», – что выставило бы означенного вельможу в невыгодном свете; вот почему надо было каким-либо иным путем объяснить этому неотесанному юнцу, с кем он имеет дело.
– Ты не собираешься навестить родные края?
– Быть может, если наш полк отправится на маневры в Пешт.
– Мог бы испросить отпуск, если пожелал бы побывать дома.
– А что мне там делать?
– Там тоже идут грандиозные маневры. Правда, это не боевые маневры и не лихие гусарские подвиги, но ты мог бы узреть, как видные государственные мужи страны соперничают и состязаются в доблести друг с другом. Ты понял бы, что бои идут не только на полях сражений. И в этих мирных битвах испытывается истинная вечность и преданность нашему делу.
