Франц Энгел - Мера Любви
— Ничего они не понимают! И понимать не хотят! — вскричал аббат, но перевел все, что сказал Джованни.
Каноники возроптали. Джованни поднял руки, призывая к тишине.
— Если вы считаете себя правыми и моему суду не доверяете, давайте обратимся к третьим лицам. Кого вы почитаете достойным большего уважения? — Джованни подождал, давая аббату возможность перевести, чтобы последняя фраза прозвучала весомее.
Каноники молчали, потупившись, и Джованни знал, что им нечего ответить.
— Полагаю, мы могли бы положиться на справедливость графа Честерского, — произнес он.
Вновь имя графа возымело действие. Не успел аббат перевести, как каноники уже повиновались и освободили монахов.
— Хорошо. Теперь, я думаю, инцидент можно считать исчерпанным. Не так ли, господин аббат? спросил Джованни.
— Да, конечно, сир епископ, — ответил дом Бернард, искоса бросив ненавидящий взгляд в сторону обиженных каноников.
— Ступайте, — Джованни было неловко обращаться к каноникам «дети мои», а как их по-другому назвать, он не знал, поэтому получилось пренебрежительно, хотя он этого и не желал.
Каноники удалились, недовольно бурча.
Аббат тоже отослал своих монахов, и когда они остались с Джованни наедине, доверительно приблизился к нему:
— Тяжело вам с ними?
— Не то слово, — согласился Джованни.
Аббату такая откровенность пришлась по душе.
— Спасибо вам за моих братьев, — растаял он. Джованни кивнул, принимая благодарность:
— Не мог же я поступить иначе.
— Вы благородный человек, сир епископ, — высокопарно изрек дом Бернард, уже позабыв, что совсем недавно думал совершенно обратное. Потом немного помолчал, собираясь с мыслями, и вдруг сказал то, чего Джованни никак не ожидал от него услышать, — вы, как я вижу, попали в беду?
Джованни лишь пожал плечами. Он понятия не имел, куда может завести подобный разговор, и ему приходилось соблюдать осторожность.
— Если вам нужна моя помощь, — продолжал дом Бернард, — то есть, я хотел сказать, если я со своими скромными силами в состоянии оказать вам поддержку в каком-нибудь вашем начинании, я готов содействовать.
Джованни боялся превратно понять слова аббата, но дом Бернард, кажется, предлагал именно то, в чем Джованни нуждался, причем делал это из добрых побуждений, в благодарность за освобождение своих братьев. Джованни колебался, прилично ли ему жаловаться аббату, но решился наконец рассказать все, без околичностей: каноники его не слушают, денег ему совсем не дают, и он никак не может убедить их в том, что его епископский долг — объезд епархии. Джованни тяжко вздохнул.
Пока он рассказывал, дом Бернард сочувственно кивал: «Какой кошмар, какой ужас!» А потом предложил:
— Не взять ли вам с собой моих братьев? Они и места эти знают, и в переводчики годятся.
— И защитники хорошие, — улыбнулся Джованни, — сердечно вас благодарю, господин аббат, и, конечно же, принимаю вашу помощь. Вы не представляете, как она своевременна! Если немного перефразировать латинскую поговорку: bis dat, qui in tempore dat.[3] Так что спасибо вам вдвойне.
Дом Бернард, видно, не любил, когда выражались по-латыни, Джованни заметил тень неудовольствия, пробежавшую по его лицу, но аббат поторопился отогнать ее.
— О, я в вас, кажется, не ошибся, — дом Бернард сделался совершенно масляным, — вы так просто приняли мою помощь. Это свидетельство чистой души, сир епископ, у вас прекрасные задатки.
Джованни было неприятно слышать, как аббат дает ему оценку, но дом Бернард понял его неудовольствие по-своему.
— Не смущайтесь, — аббат растрогался чуть ли не до слез, — если уж я кого хвалю, так это от души, не просто так, из любезности. Правда, правда! Ведь принимать помощь так сложно, это под силу только праведникам.
Кажется, аббат нарочно старался, чтобы Джованни почувствовал себя неловко, и наконец добился своего.
— Хорошо, хорошо, — дом Бернард просто цвел и благоухал от своей благости, — я прямо сейчас оставлю вам человек пять, идет?
— Да, конечно, как вам будет угодно, — согласился Джованни, желая только одного, чтобы весь этот разговор поскорее кончился.
— А как завершите визитацию, милости просим в нашу скромную обитель. Вы должны мне обещать! — сказал на прощание дом Бернард.
Джованни согласился. Когда аббат уехал, Джованни вздохнул свободнее.
ГЛАВА XVI
О том, чем закончилась визитация Джованни
Каноники так разобиделись на Джованни, что даже не провожали его, когда он отправился в поездку по епархии. Джованни это беспокоило, но он не смог с ними объясниться, они избегали его, не желали слушать никаких оправданий. Так что уезжал он с тяжелым сердцем, и поездка не задалась с самого начала. Монахи, оставленные аббатом Бернардом для эскорта Джованни, оказались спутниками столь же ленивыми как и строптивыми, ничем не лучше его каноников. Джованни из-за них приходилось довольствоваться малыми переходами и дольше чем требовалось оставаться на постой в приходах. Будь на то его воля, Джованни проделал бы визитацию вдвое скорее, тем более, что он меньше всего хотел обременять своим присутствием бедных местных священников. Но монахи постоянно спорили, заявляли свои претензии, и ему совсем не помогало то, что он в кои-то веки говорит с людьми на одном языке.
Епархия Джованни простиралась от реки Мерси на юге до реки Риббл на севере и от Холмов на востоке до самого моря на западе. Приходы были обширными, но малолюдными. Настоятели приходских церквей страдали от нищеты и невежества. Провинциальные священники стеснялись перед Джованни своего семейного положения, неприятно унижались, страшась кары, лишения сана. Напрасно. Джованни не был скор на порицание, уж тем более на наказание. Он, прежде всего, стремился всех понять, и оттого ему быстро становилось всех жаль. Как же иначе, когда все они были по-своему правы: лиши бенефиция человека, едва понимающего слова мессы, и вовсе некому будет служить; выгони из дома священника его жену и детей, куда они пойдут? Даже хуже, если он не ослушается приказания и не возьмет их назад, прогонит навсегда. Что с ними тогда станется? Джованни не мог так поступать, перед ним были живые люди, со своими радостями и горестями, причем он видел, — горестей на их долю выпадало куда больше. Они жили как могли, даже по-своему старались, они страдали, боялись, они верили в Божию справедливость, но уже не надеялись на Господне милосердие. Джованни экзаменовал их, говорил с ними, отвечал на их вопросы, извел всю свою бумагу, записывая для них молитвы и даже целые службы, он отпускал им грехи, и ему часто приходилось ободрять их. В итоге он оставил всех на своих местах.
Когда, во исполнение просьбы аббата Бернарда, Джованни подъехал к его «скромной обители», аббат со всей братией вышел встречать гостя, но сам принимал Джованни далеко не столь радушно, как можно было ожидать, скорее настороженно. Аббат спросил только, благопристойно ли вели себя его монахи.
Джованни предпочел ответить утвердительно, ибо понятия не имел, что по мнению аббата означает «благопристойность». По притонам братья не шлялись, да и притонов Джованни на своем пути не приметил.
— Да… Ладно… Я говоря откровенно, другого от них не ожидал, — удовлетворенно кивнул дом Бернард.
Джованни принялся благодарить аббата:
— Вы так добры, — беспомощно повторял он, пытаясь убедить в этом и себя и самого дома Бернарда.
— Оставьте ваши уверения, ваше… лицемерие, — остановил его аббат. — Отдыхайте, я пойду распоряжусь насчет трапезы, — тон дона Бернарда был холоден.
«Что случилось?» — чуть не вырвалось у Джованни, но дверь за домом Бернардом бесшумно затворилась, а Джованни так и не произнес ни слова. Оставшись один, он, несмотря на усталость, принялся ходить взад вперед по комнате. «Что могло произойти, пока меня не было?» — Джованни не на шутку испугался и решил во что бы то ни стало узнать всю правду, когда аббат вернется.
Однако узнавать ничего не пришлось, дом Бернард отсутствовал довольно долго, а когда явился, то сразу с порога заявил:
— Что, ваше Преосвященство, хорошую я вам предоставил возможность сравнить монахов с приходскими священниками?
Простите, мне нечего было сравнивать, ответил Джованни.
— Не скажите, — возразил аббат. — Разве вы станете отрицать то, что видели собственными глазами?
Джованни лишь молча пожал плечами, ему не хотелось говорить с аббатом о своей визитации.
— Какой Содом в провинции! — воскликнул дом Бернард.
— Содом — город, насколько я помню, а я был в деревне, — Джованни тяжко вздохнул.
— Шутки шутить изволите, сир епископ? — оскорбился дом Бернард. — Смешно вам? А где повод, я вас спрашиваю? Где повод для такого веселья?
Аббат соскочил с кресла, в которое едва опустился, и принялся нервно ходить.
