Наталья Павлищева - Дочь Роксоланы. Наследие любви
– Я сказала, что ненавижу, вы ответили, что тоже. И не отказывайтесь от своих слов. Это недостойно!
Снова глаза Рустема блестели насмешкой, но голос журчал ласково:
– Я не отказываюсь. Я полагал, что вы о выступлении женщин-акробаток, а вы, оказывается, говорили обо мне… Печально.
– Я… – чуть растерялась принцесса, – я тоже не о вас…
– Хвала Аллаху! Я бы предпочел…
Он не договорил, притянув Михримах к себе и нежно, призывно коснувшись ее губ. Она лишь коротко вздохнула в ответ.
Через мгновение его губы уже овладели ее губами, а руки – ее телом. Михримах подчинилась, чувствуя, что тонет в потоке ласки и страсти, исходящем от Рустема.
– Так лучше… – шепнул Рустем на ухо, увлекая жену на ложе.
Михримах уже не думала о необходимости подчиняться ему как мужу, она просто поддалась собственному влечению. Рустем – опытный мужчина, прекрасно знающий, как доставить удовольствие не только себе, но и женщине, которую держит в объятиях, владеющий наукой любви и сладострастия, к тому же он действительно желал Михримах и был особенно бережен и горяч одновременно.
Она забыла обо всем, о том, кто он и кто она, о своем намерении держать мужа на расстоянии, о своей холодности… о том, что за пределами этой спальни и этого ложа существует жизнь. Во всем мире остались только они вдвоем, только горячее, страстное тело Рустема, его зов и ее плоть, откликавшаяся на этот зов волной желания и наслаждения. Внутри билась только одна мысль: неужели такое возможно?!
Михримах шептала что-то горячее, в чем-то признавалась, чего никогда не сказала бы за пределами этого ложа… Он уговаривал чуть потерпеть, обещал райские кущи …
Принцесса не могла понять, о чем это муж, что терпеть, если несет волна неведомого удовольствия? Губы, руки, сильное тело, бесстыдные ласки – она с восторгом принимала все.
Заснула в объятьях мужа – проснулась одна.
Некоторое время лежала, прислушиваясь не столько к звукам извне (их почти не было), сколько к самой себе, и пытаясь вспомнить события и, главное, ощущения и слова ночи. Если это и есть любовь, то она согласна любить мужа каждую ночь.
Но Михримах не была бы Михримах, если бы размышления не закончились совсем иным. Сердясь сама на себя за то, что поддалась порыву страсти, строптивая принцесса сердито засопела: теперь этот Рустем будет думать, что властен над ней!
Но как ни старалась, злиться на мужа не получалось, хоть плачь! И вместо «этого Рустема» в мыслях упорно получалось просто «Рустем», а тело ощущало прикосновение его рук, губы – власть его губ, внутри рождалось желание повторить… И бороться с этими ощущениями вовсе не хотелось.
Михримах принялась вспоминать не свое подчинение, а удовольствие, которое получила; это было куда приятней. Чем дольше вспоминала каждый волшебный миг, тем больше понимала, что жаждет повторения, готова на что угодно, чтобы снова почувствовать горячее тело и столь же горячие ласки.
Услышав, что принцесса зашевелилась, в спальню заглянула Хикмат.
– Госпожа, вы проснулись?
– Да. Помоги мне.
Служанка ловко обернула госпожу простыней, быстро прикрыв две другие, на которых расплылось красное пятно.
– Хикмат, а где Рустем-паша?
– Его вызвали к Повелителю, госпожа.
– Давно?
– Сразу как встал.
Не спрашивать же служанку, когда встал паша! Михримах только плечиком дернула.
– Вели приготовить хаммам!
– Все готово, госпожа.
Принцесса старательно делала вид, что ночью ничего не происходило, служанки тоже. Ее осторожно вымыли, умастили тело благовониями, одели во все чистое и новое.
Хикмат не выдержала, языком зацокала:
– Как вы хороши, Михримах Султан! Рустем-паша, небось, и глаз не мог сомкнуть?
Михримах только фыркнула:
– Что ты язык распустила?
Но раздражения в ее голосе не заметно, значит, служанка права.
– Рустем, тебе удалось покорить Михримах? – чуть улыбнулся Сулейман. Рустем, мысленно отметив его родственное обращение, покачал головой.
– Она покорилась, но не желает этого признавать. Буду делать вид, что пока нет…
– Сочувствую, – рассмеялся султан. – Я знаю свою дочь и могу представить, сколько сил и терпения понадобится тебе, чтобы справиться с этой красавицей.
– Результат того стоит.
Рустем постарался скрыть блеск в глазах; не признаваться же султану в ночном сумасшествии, когда они были близки трижды? Это ненормально для девушки, только что ставшей женщиной, но Михримах была так горяча и прекрасна, что муж просто не выдержал.
– Хороша? – снова с трудом спрятал в бороде улыбку Сулейман.
Султан очень скромен в интимной жизни, об этом знал весь гарем, и то, что он расспрашивал, означало особое отношение отца к дочери. Рустем понимал, что болтать не следует, потому лишь кивнул:
– Лучше не бывает…
Больше разговоров на эту тему не было. Но султан распорядился:
– Сегодня же отправляйся в Бурсу, там нужно решить несколько вопросов.
– Сегодня?
– Да. Не бойся, такая разлука ненадолго только поможет.
Знать бы ему, чем все обернется, сказался бы больным, забрал Михримах с собой, просто отказался ехать, рискуя навлечь гнев Повелителя, но Рустем согласно кивнул:
– Как прикажете, Повелитель.
К тому времени, как он пришел домой, Михримах уже побывала в хаммаме, пришла в себя и с замиранием сердца ждала следующей ночи. От одной мысли о ее приближении султаншу бросало в жар.
Она провела полдня в таком возбужденном состоянии, готовая в любую минуту перейти от смеха к слезам. Рустем куда-то ушел, не сочтя нужным сказать ей куда. Это было обидно, хотя принцесса понимала, что так будет; но не в первый же день!
Михримах уже немного опомнилась, когда к ней вдруг приехала мать. Роксолана немного беспокоилась за неуравновешенную дочь и правильно делала.
– А где твой супруг?
– У него с утра дела! – пожала плечами Михримах.
– Был ли он бережен с тобой? Горяч?
Михримах стала пунцовой, страшно на саму себя досадуя:
– Да!
Роксолана улыбнулась:
– Не стыдись, это у всех так впервые. Ты довольна?
Не успевшая отхлынуть от лица кровь снова бросилась в щеки Михримах:
– Да.
– Ну и хорошо, значит, будут красивые дети. Только мужа не разглядывай, чтобы ребенку не навредить.
– Какому ребенку?! – ахнула дочь. – У меня уже будет ребенок?!
– Все в воле Аллаха, доченька. Главное, что тебе близость с мужем не противна.
– А бывает противна?
Роксолана вздохнула:
– Бывает и так…
– У вас было? – Глаза Михримах подозрительно сузились.
Вот теперь полыхнула, хотя и не так заметно, мать:
– Нет, я была влюблена в Сулеймана.
Михримах обратила внимание на то, что мать назвала отца по имени, это было крайне редко, вернее, никогда. Принцесса смутно помнила с детства, что дважды слышала такое, когда была совсем маленькой.
Договорить не удалось, вернулся Рустем. Хотя о чем говорить? Роксолана убедилась, что у любимицы все хорошо, все сложилось с мужем. Не знала она, что до «сложилось» еще далеко.
– Хуррем Султан… Михримах Султан… – приветствовал женщин Рустем.
Роксолана не закрылась при нем яшмаком, как делала раньше, все же теперь нечужой. Но у Рустема хватило ума не обращать на это внимания, лишь глаза скосил.
– Рустем-паша, зачем вас звал к себе Повелитель? Или это государственная тайна, недостойная женщин?
Рустем склонил голову:
– Что вы, Хуррем Султан, разве от вас могут быть тайны в нашей империи? Единственная тайна – вы сама.
Никогда Рустем не произносил столько льстивых слов сразу, но он и впрямь уважал эту непостижимую женщину.
– Повелитель приказал мне сегодня выехать в Бурсу и решить несколько насущных вопросов.
– Когда? – ахнула Михримах.
Рустем перевел взгляд на жену, вздохнул:
– Сегодня.
Роксолане достаточно было мимолетного взгляда, чтобы понять, как этим двоим не хочется расставаться хоть на день, что нельзя их разлучать.
– Я поговорю с Повелителем, попрошу, чтобы поехал кто-то другой или чтобы Рустем-паша смог отправиться через несколько дней. Не думаю, чтобы там были столь срочные дела.
Но тут уже взвилась Михримах:
– Зачем? Рустем-паша вполне может ехать, не настолько устал! Зато отдохнет от торжеств.
Вот зачем сказала? Пусть бы мать попросила за них. Но досадовать поздно, слово не птица, обратно в клетку, за зубы, не вернешь.
Визирь, который без конца в поездках, собрался быстро. Роксолана ушла, предоставив супругам прощаться самим.
– Михримах, я вернусь скоро. Завтра разберусь с делами и сразу обратно.
– А что я буду делать?
Он поднял ее голову за подбородок, посмотрел в глаза:
– Ждать. Будешь ждать?
– Буду…
– И скучать. – Его губы коснулись, только коснулись ее губ, потом щеки и прошептали это на ухо. Рустем словно обещал те самые райские кущи, когда вернется.
