Джеймс Клавелл - Тайпан
– Нет, есть! Я хочу, чтобы тайны моей личной жизни оставались только моими! Если вы не дадите мне клятвы, я сам буду лечить ее. Похоже, что про лечение хинной корой я знаю столько же, сколько и вы. Решайте.
У монаха сжалось сердце. Скудность собственных познаний была ему мучительна, его сжигало страстное, всепоглощающее желание исцелять во имя Господне.
– Пусть будет так. Я клянусь на святом распятии, мои уста запечатаны.
– Благодарю вас. – Струан первым вошел в дом и зашагал по коридору.
А Сам появилась на пороге своей комнаты и настороженно поклонилась, плотнее запахивая на себе зеленый халат. Ее спутанные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, лицо было еще опухшим со сна. Она пошла следом за ними в кухню, неся фонарь.
Кухня оказалась маленькой и тесной. В ней был устроен очаг и стояла жаровня с углями. Второй дверью она выходила на задний двор, заваленный всяким хламом. Комнатка была вся уставлена горшками, кастрюлями, чайниками. Сотни пучков засушенных трав и грибов, а также связки овощей, колбас, коровьих кишок висели на закопченных стенах. Сплетенные из пальмовых листьев мешки с рисом стояли прямо под ногами на грязном полу.
Две полусонные кухонные амы, приподнявшись среди вороха тряпья на деревянных койках, тупо уставились на Струана. Но когда он одним движением сбросил груду кастрюль и грязных тарелок со стола, чтобы освободить место, они выпрыгнули из постелей и в страхе бросились вон из дома.
– Чай, масса? – спросила А Сам, не понимая, что происходит.
Струан покачал головой. Он взял влажный от пота полотняный мешочек из рук нервничающего монаха и развязал его. Разломанная на крошечные кусочки кора была коричневого цвета и выглядела вполне обыкновенно. Он понюхал ее, но она ничем не пахла.
– Что теперь?
– Нам понадобится какая-нибудь посуда, чтобы приготовить отвар. – Отец Себастьян выбрал относительно чистую кастрюлю.
– Сначала, будьте добры, вымойте руки. – Струан показал на небольшой бочонок с водой и лежащий рядом кусок мыла.
– Что?
– Сначала вымойте руки. Пожалуйста. – Струан окунул мыло в воду и подал его монаху. – Вы приступите к делу только после того, как вымоете руки.
– Почему это так необходимо?
– Не знаю. Старинное китайское поверье. Пожалуйста, святой отец, прошу вас, пожалуйста.
Пока Струан мыл кастрюлю и ставил ее на стол, А Сам во все глаза смотрела, как отец Себастьян потер руки мылом, сполоснул их и насухо вытер чистым полотенцем.
Затем он закрыл глаза, сложил руки перед грудью и молча помолился.
– Теперь нам нужно найти какую-нибудь мерку, – сказал он, открывая глаза и возвращаясь с небес на землю. Он взял первую попавшуюся чашку помельче и до краев наполнил ее корой. Высыпав кору в кастрюлю, он медленно и методично добавил туда десять таких же частей воды. Потом поставил кастрюлю на жаровню. – Начнем с пропорции десять к одному, – сипло произнес он и нервно вытер руки о рясу. – Теперь я бы хотел осмотреть больную.
Струан жестом подозвал А Сам и показал на кастрюлю:
– Нет трогать!
– Нет трогать, масса! – ответила А Сам, часто кивая. Теперь, когда она немного пришла в себя после столь неожиданного пробуждения, в ней проснулся интерес ко всем этим странным вещам, которые происходили у нее на глазах. – Нет трогать, масса, ладна!
Струан и монах вышли из кухни и направились в спальню Мэй-мэй. А Сам последовала за ними.
В комнате тускло горела лампа, выхватывая из темноты отдельные предметы. Иньси стояла перед зеркалом и расчесывала спутанные волосы. При виде Струана она положила гребень и торопливо поклонилась. Ее низкая кровать, покрытая тонким матрасом, стояла на полу сбоку от огромной, с балдахином кровати Мэй-мэй.
Мэй-мэй слабо дрожала, укутанная несколькими одеялами.
– Привет, девочка. Мы принесли хинную кору, – сказал Струан, подходя ближе к ней. – Наконец-то. Теперь все будет хорошо!
– Мне так холодно, тайпан, – беспомощно прошептала она. – Мне так холодно. Что у тебя с лицом?
– Ничего, девочка.
– Ты порезался. – Она задрожала и закрыла глаза, увлекаемая вьюгой, которая кружила ее в ледяной мгле. – Мне так холодно.
Струан повернулся и посмотрел на отца Себастьяна. На худом, вытянутом лице монаха застыло изумленное выражение.
– Что случилось?
– Ничего. Ничего. – Монах поставил на стол крошечные песочные часы и, опустившись на колени подле кровати, взял Мэй-мэй за руку и начал считать пульс. Как может китайская девушка говорить по-английски, недоумевал он. Неужели другая девушка – его вторая любовница? Я в гареме дьявола? О Боже, защити меня, и дай мне силу исцелять именем Твоим, и сделай меня орудием Твоим в эту ночь!
Пульс Мэй-мэй был таким слабым, что ему стоило огромных трудов не потерять его. С чрезвычайной бережностью он повернул к себе ее лицо и заглянул ей в глаза.
– Не бойся, – проговорил он. – Бояться нечего. Ты в руках Господа. Я должен посмотреть в твои глаза. Не бойся, ты в Его руках…
Оцепеневшая и беззащитная, Мэй-мэй сделала, как он просил. Иньси и А Сам стояли поодаль и настороженно наблюдали за происходящим.
– Что он делает? Кто он? – шепотом спросила Иньси.
– Знахарь этих демонов-варваров, – прошептала в ответ А Сам. – Он монах. Один из длиннополых жрецов того голого Бога-человека, которого прибили гвоздями к кресту.
– О! – Иньси невольно передернулась. – Я слышала о них. Как они только могли сделать такую абсолютно ужасную вещь! Они действительно демоны! Почему ты не принесешь Отцу чая? Это всегда помогает, когда человек волнуется.
– Лим Динь готовит чай, Вторая Мать, – прошептала А Сам, поклявшись про себя, что ни за что на свете не тронется с места, ибо может в этом случае пропустить что-то особенно важное. – Как жалко, что я не понимаю их ужасного языка.
Монах положил руку Мэй-мэй на покрывало и поднял глаза на Струана:
– Его светлость сказал мне, что малярия вызвала выкидыш. Я должен осмотреть ее.
– Ну так осматривайте.
Когда монах отодвинул в сторону одеяла и простыни, Мэй-мэй попыталась остановить его. Иньси и А Сам встревоженно бросились к ней на помощь.
– Нет! – резко крикнул им Струан. – Стоять! – Он сел на кровать рядом с Мэй-мэй и взял ее руки в свои. – Все в порядке, девочка моя. Продолжайте, – сказал он францисканцу.
Отец Себастьян обследовал Мэй-мэй и затем аккуратно укутал ее снова.
– Кровотечение почти прекратилось. Это очень хорошо.
Он коснулся своими длинными пальцами ее головы у основания черепа, осторожно надавливая.
Мэй-мэй почувствовала, как часть боли ушла от этих прикосновений. Но внутри ее вновь намерзала ледяная глыба, и ее зубы застучали.
– Тайпан, мне так холодно. Можно мне грелку или еще одеяло? Пожалуйста. Мне так холодно!
– Конечно, девочка, сейчас. – Под спиной у нее уже была бутыль с горячей водой. Она лежала под четырьмя пуховыми одеялами.
– У вас есть часы, мистер Струан? – спросил отец Себастьян.
– Да.
– Пожалуйста, пойдите на кухню. Как только вода закипит, заметьте время. После того, как она прокипит один час… – В глазах отца Себастьяна отразилось бесконечное отчаяние. Два? Полчаса? Сколько? О Боже, молю тебя, помоги мне в этот трудный час!
– Один час, – с твердой уверенностью сказал Струан. – Мы поставим еще такое же количество коры и будем кипятить ее два часа. Если первый отвар не подействует, испробуем второй.
Струан взглянул на часы, подойдя к лампе над кухонным столом. Он снял кастрюлю с жаровни и поставил остужаться в ведро с водой. Вторая кастрюля с корой уже закипела.
– Как она? – спросил он, увидев входящего монаха.
А Сам и Иньси вошли в кухню следом за ним.
– Сильный озноб. Сердце бьется очень слабо. Вы помните, как долго ее знобило в последний раз до наступления горячки?
– Четыре часа, может быть, пять. Не знаю. – Струан налил немного горячей жидкости в крошечную чайную чашечку и попробовал ее. – Кровь Господня, ну и горечь! Это просто ужас какой-то.
Монах сделал глоток и тоже сморщился:
– Ну что ж. Давайте начнем. Надеюсь только, что она сумеет удержать это внутри. По чайной чашке через каждый час. – Он снял одну из чашек с закопченной полки и взял со стола грязную тряпку.
– Зачем вам тряпка? – спросил Струан.
– Нужно процедить отвар, чтобы в него не попали кусочки коры. Эта тряпица как раз подойдет. Плетение достаточно редкое.
– Я сам это сделаю, – сказал Струан. Он достал серебряное чайное ситечко, которое приготовил заранее, и еще раз вытер его чистым носовым платком.
– Зачем вы его протираете?
– Китайцы всегда очень внимательно следят за тем, чтобы чайник и чашки были чистыми. Они говорят, что чай от этого делается полезнее. – Он начал переливать дурно пахнущий хинный отвар в безукоризненно чистый фарфоровый чайник, думая лишь об одном: чтобы крепость жидкости оказалась правильной. – Почему не попробовать то же самое и в нашем случае, а?
