Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)
— Дочь моя! — крикнул Заглоба, бросаясь к карете. — Дочь! Скшетуский с нами.
Послышались крики "Стой, стой!" и произошло некоторое замешательство. Тем временем Кушель и Володыевский вели или, вернее, тащили к карете Скшетуского, который совершенно ослабел. Голова его склонилась на грудь, он уже не мог идти и пал на колени перед ступеньками коляски.
Через минуту сильные руки княжны Курцевич уже поддерживали рыцаря. Заглоба же, видя изумление госпожи Витовской, воскликнул:
— Это Скшетуский, герой из Збаража. Это он пробрался через неприятельский стан, он спас войска князя, спас всю страну! Да благословит их Бог, и да здравствуют они!
— Да здравствуют! Vivat! vivat! — кричали шляхтичи.
— Да здравствуют! — громко воскликнули княжеские драгуны, так что эхо прокатилось по топоровским полям…
— В Тарнополь! к князю! на свадьбу! — кричал Заглоба. — А что, дочка, кончились твои бедствия… а Богуна ждет казнь!
Священник Цецишовский поднял глаза к небу и повторял:
— Сеяние было в слезах, а жатва в радости…
Скшетуского усадили в карету рядом с княжной — и кортеж двинулся далее. День был чудный, ясный, теплый, дубравы и поля утопали в солнечном свете, в голубом воздухе плавали серебряные нити паутины, которой поздней осенью, точно снегом, покрываются поля в той местности. Кругом было тихо, и только время от времени раздавалось фырканье лошадей.
— Знаете ли, друг мой, — говорил Заглоба, толкнув своим стременем в стремя Володыевского, — меня опять что-то ухватило за горло и держит, как в то время, когда Лонгин Подбипента — вечная ему память! — выходил из Збаража. Однако, когда я подумаю о том, что мы наконец-то нашли их обоих, то у меня так легко становится на сердце, точно я выпил кварту хорошего меду. Если вы не женитесь, то мы оба под старость будем растить их детей. Каждому свое, а мы с вами, должно быть, более созданы для войны, чем для женитьбы.
Маленький рыцарь ничего не ответил и только стал шевелить усами сильнее, чем обыкновенно.
Они ехали в Топоров, а оттуда намеревались отправиться в Тарнополь, где должны были соединиться с князем Иеремией и вместе с его полками двинуться на свадьбу во Львов Заглоба в пути рассказывал госпоже Витовской о том, что произошло в последнее время. Она узнала, что король после кровопролитного боя под Зборовом заключил договор с ханом, не особенно благоприятный, но ло крайней мере обеспечивающий спокойствие5 на некоторое время. В силу договора, Хмельницкий остался гетманом, и ему было предоставлено право выбрать себе из черни сорок тысяч реестровых воинов, за каковую уступку он дал клятву в верности королю и правительству.
— Не подлежит сомнению, — говорил Заглоба, — что с Хмельницким опять придется воевать, но если только нашего князя назначат великим гетманом, то все пойдет иначе.
— Скажите же Скшетускому одну очень важную вещь, — проговорил маленький рыцарь.
— Правда! — сказал Заглоба. — Я даже хотел начать с этого, но как-то не пришлось. Ты еще не знаешь, Ян, что случилось после твоего ухода? Ведь Богун у князя в плену.
При этом неожиданном известии Скшетуский и княжна пришли в такое изумление, что в первую минуту не могли промолвить ни слова. Наконец Скшетуский спросил:
— Как так? Каким образом?
— В этом виден перст Божий — ответил Заглоба. — Не что иное как перст Божий. Договор уже был заключен, и мы выходили из Збаража, а князь поскакал на левый фланг наблюдать, чтобы орда не напала на войско… потому что татары часто не соблюдают договоров, как вдруг ватага в триста всадников бросилась на княжескую кавалерию…
— Один только Богун мог совершить такой поступок! — воскликнул Скшетуский.
— Это был он. Но не на збаражских солдат нападать казакам. Господин Володыевский тотчас окружил их, уничтожил всех до одного, а Богун, два раза раненный им, попал в плен. Нет у него счастья на нашего Михаила, и сам он должен был в этом убедиться, так как три раза пробовал. Впрочем, Богун ничего иного не искал, как только смерти.
— Оказалось, — добавил Володыевский, — что Богун непременно хотел приехать из Валадынки в Збараж, но так как это расстояние очень велико, не успел, и когда узнал, что мир уже заключен, то от бешенства словно помешался и уже ни на что не обращал внимания
— Кто воюет мечом, от меча гибнет, — промолвил Заглоба, — ибо таково уж непостоянство фортуны. Это безумный казак и тем более безумный, что он в отчаянии. По этому поводу поднялся страшный шум между нами и казаками. Мы думая, что опять дело дойдет до войны, так как князь первый крикнул, что они нарушили договор. Хмельницкий хотел было спасти Богуна, но хан рассердился на него и сказал: "Вы опозорили мое слово и мою клятву" — и пригрозил Хмельницкому войной, а к нашему князю прислал чауша с заявлением, что Богун простой разбойник, и просил, чтобы князь не поднимал из-за этого дела, а с Богуном поступил как с разбойником. Кажется, для хана в данном случае важно было и то, чтобы татары могли спокойно увести пленных, которых столько захватили в окрестных деревнях, что в Константинополе можно будет купить мужика за очень дешевую цену.
— Что же князь сделал с Богуном? — с бешенством спросил Скшетуский.
— Князь приказал было обстругать для него кол, но потом раздумал и сказал: "Я подарю его Скшетускому, пусть он делает с ним, что хочет". Теперь Богун в Тарнопопе, в подземелье, цирюльник лечит его. О Господи, сколько раз должна была улететь из него душа. Ни одному волку собаки не рвали так шкуры, как мы ему. Один Володыевский три раза его покусал. Но крепкий это человек, хотя, правду сказать, и несчастный. Я не питаю к нему ненависти, несмотря на то, что он ужасно преследовал меня безо всякого повода, а между тем я с ним пил, вел компанию, как с равным, пока он не посягнул на тебя, моя дочка Ведь мне в Рэзяогах представлялась возможность двинуть его ножом… но я уже давно знаю, что на свете нет благодарности и редко кто отплачивает добром за добро. Пусть его там!..
Тут Заглоба стал кивать головой.
— А что ты с ним сделаешь, Ян? — спросил он. — Солдаты говорят, что ты сделаешь его своим гайдуком, так как это видный мужчина, но мне не хочется верить, чтобы ты так именно и поступил.
— Без сомнения, я этого не сделаю, — ответил Скшетуский. — Это очень храбрый воин, а так как он несчастлив, то тем более я не посрамлю его никаким мужицким занятием.
— Да простит ему Бог все! — сказал княжна.
— Аминь! — добавил Заглоба. — Богун, как к матери, обращается к смерти, чтобы она его взяла… и, наверно, он нашел бы ее, если бы вовремя пришел под Збараж.
Все умолкли, раздумывая над странными превратностями судьбы.
Вскоре в отдалении показалась Грабова, и здесь наши путешественники сделали первый отдых Там они застали много солдат, возвращавшихся из Зборова. Сюда приехали и сандомирский каштелян Витовский, который шел с полком навстречу жене, и Марк Собесский, и генерал Пшыемский, и масса шляхтичей из всеобщего ополчения. Усадебный дом в Грабове был сожжен, равно как и все иные строения, но так как день был чудный, тихий и теплый, то приезжие расположились в дубраве, под открытым небом. Сюда привезли много съестных припасов и напитков, и челядь тотчас принялась за приготовление ужина. Сандомирский каштелян велел разбить шатры для дам и сановников, и таким образом возник как бы настоящий лагерь. Рыцари то и дело подходили к шатрам, желая насмотреться на княжну и Скшетуского. Иные беседовали о минувшей войне, те, что не были под Збаражем, а только Зборовом, расспрашивали княжеских офицеров о подробностях осады. Было шумно и весело, тем более что Бог дал такой прекрасный день.
Среди шляхтичей ораторствовал Заглоба, в тысячный раз рассказывая, как он убил Бурлая, а среди челяди — Жендян, повествовавший о своих приключениях Однако ловкий парень улучил удобную минуту и, отведя Скшетуского в сторону, проговорил:
— Я хочу просить вас оказать мне одну милость.
— Мне трудно было бы отказать тебе в чем-нибудь, — ответил Скщетуский, — так как благодаря тебе я получил то, что мне дороже всего.
— Я вот и подумал, — сказал слуга, — что вы дадите мне какую-нибудь награду.
— Говори, чего хочешь?
Лицо Жендяна потемнело, а в глазах сверкнула ненависть.
— Я прошу у вас одной милости, ничего более не хочу, — сказал он, — кроме того, чтобы вы подарили мне Богуна.
— Богуна? — с удивлением спросил Скшетуский. — Что же ты хочешь с ним сделать?
— Я уж придумаю, чтобы мое не пропало и чтобы с избытком отплатить ему за то, что он опозорил меня в Чигирине. Я знаю, что вы, наверно, велите его убить, так позвольте мне сначала отплатить ему!
Скшетуский нахмурил брови.
— Этого никогда не будет, — решительно ответил он.
— О Господи, лучше бы мне было погибнуть, — жалобно воскликнул Жендян. — Неужели позор мой не будет смыт!
