Овация сенатору - Монтанари Данила Комастри
«Семейство Клавдия, — подумал Аврелий, — одно из самых древних и аристократических в Риме, то самое, к которому принадлежит и Тиберий Цезарь. Вот почему эта женщина выглядит так царственно даже в нищенских одеждах!»
Квинт Цепион словно прочитал его мысль о далёком и недосягаемом императоре.
— Тиберий, должно быть, был пьян, как обычно, когда писал это, — заявил Цепион, стукнув кулаком по посланию.
— Приказ утверждён Сенатом, — возразил Аврелий.
— А что, по-твоему, отцы-основатели утруждают себя чтением указов Цезаря, прежде чем подпишут их? Ты же отлично знаешь, что теперь погоду в империи делает Сейян [38]. Этот старый дурак Тиберий отдал ему Рим на растерзание!
— И всё же префект претория… — заговорил было трибун.
— Это сукин сын и кровопийца, жаждущий власти. С тех пор, как умер Германик [39], в Риме все идёт не так! — прозвучал жёсткий ответ полководца.
Аврелий опустил глаза, не в силах возразить. Он мало знал Элия Сейяна, чья звезда взошла всего несколько месяцев назад, но и то немногое, что ему было известно, позволяло думать, что у Цепиона имелись все основания так говорить. К тому же в городе ходили слухи, будто к смерти Германика, скончавшегося в расцвете сил и на вершине славы, приложили руку сам Тиберий и его мать Ливия…
— Даже и не подумаю повиноваться этому безумному приказу! — решительно воскликнул полководец. — Будем отступать небольшими отрядами к границе. Германцы не станут нам мешать, вот увидите.
— Но Двенадцатый легион вскоре прибудет, и если мы оставим позиции, то им негде будет закрепиться! — возразил трибун.
— Всё равно этот лагерь обречён! Если мы спешно не уйдём отсюда, нас просто перебьют!
— В таком случае я должен немедленно вернуться и предупредить об этом командира Двенадцатого легиона! — заявил Аврелий.
— Поедешь завтра. Тебе надо поспать хотя бы несколько часов, — сказал полководец.
Однако наутро Публий Аврелий не уехал. В ту ночь вражеская стрела, пущенная с нечеловеческой силой, пробила ткань палатки Цепиона и поразила его прямо в живот. Вскоре командир Одиннадцатого легиона умер.
Отдав должные почести праху полководца, четыре сотни измученных легионеров, повинуясь полученному приказу, остались на своём посту в ожидании подкрепления.
Каждый день они с опасением ожидали наступления варваров, каждый вечер удивлялись, что ещё живы.
Прошло два дня, а наступление так и не началось.
В ту ночь трибун вертелся на своей походной койке не в силах заснуть.
Неужели возможно, спрашивал он себя, так сильно желать женщину, убитую горем вдову, которая к тому же годится ему в матери?
И всё же с того вечера, когда увидел Веру Клав-диану, он не переставал мечтать о ней, представляя её тело, скрытое под грубой шерстяной одеждой, и просто не мог поверить, что после двух лет бурного брака с Фламинией он ещё в состоянии испытывать подобную страсть…
Он должен запретить себе поддаваться влечению. Если выживет и вернётся в Рим, то займётся изучением философии, научится держать под контролем свои инстинкты и чувства, заложником которых нередко становился, — страдание, гнев, страх, желание…
Пока же Рим был далеко, и ему не удавалось выбросить из головы Веру Клавдиану. Он представлял её настолько ярко и думал о ней так напряжённо, что ему казалось, будто видит её воочию… Нет, это не снится ему, понял он, протирая глаза, она действительно здесь, в его палатке!
Аврелий протянул руки, и она опустилась к нему на походную кровать.
X
ЗА ЧЕТЫРЕ ДНЯ ДО ИЮНЬСКИХ HOH
На другой день Публий Аврелий Стаций позвал Кастора в библиотеку.
— У нас беда… — начал он.
— Всё знаю, мой господин, я стоял за дверью, — сразу же прервал его секретарь, и сенатор впервые не стал упрекать его за дурную манеру подслушивать. — Только этого теперь недоставало. Мало нам было опасаться наёмного убийцы, так теперь впереди ещё и судебный процесс!
— Я думал, эта история уже давно похоронена, Кастор. Как я мог ожидать, что Валерий спустя двадцать лет предъявит мне такое нелепое обвинение?
— Выходит, ты уже тогда взращивал в себе этот порок — бегать за жёнами знатных римлян, не довольствуясь жёнами бедняков, как поступают разумные люди. Впрочем, не могу себе представить, чтобы аристократ Публий Аврелий Стаций стал сохнуть из-за кого-то, кроме как супруги консула или знаменитого военачальника! Конечно, ты, должно быть, крепко влюбился в эту Веру, если ещё и сегодня вспыхиваешь при одном только упоминании её имени.
— Кончай, Кастор, это не смешно!
Но александриец уже разошёлся.
— Теперь, наконец, понятно негодование Валерия. Он уверен, что если ты виновен в такой гнусности, как соблазнение его матери, то наверняка и убил его отца.
— Но почему? — удивился патриций.
— В Риме женщины из правящего класса — дорогой товар. Они слишком важны для заключения политических союзов, чтобы вдовы долго оставались одни. Сыновья к этому привыкли и не ропщут. Ведь матрона, которая однажды вышла замуж и осталась верна супругу даже после его смерти, сегодня совершенно бесполезна как для семьи, так и для государства. Поэтому её и побуждают снова вступить в брак.
— Ещё два века тому назад знаменитая Корнел-лия, мать Гракхов [40], удивила весь мир, отказавшись выйти замуж за царя Египта…
— Сравнение неудачное, мой господин. Насколько мне известно, Корнеллию никогда не заставали в постели с молодым воином, столь же юным, как её сын, — безжалостно перебил его Кастор.
— Думаешь, Валерий так ненавидит меня, что готов всадить кинжал в спину?
— Возможно, хозяин. От римлянина всего можно ожидать. Одно я никак не возьму в толк. В тот день, когда тебя пытались убить, он ведь ещё был твоим другом и даже сватал за тебя свою сестру…
— Да, — согласился Аврелий. — Его отношение ко мне изменилось только после встречи с Рецием.
— А теперь он определённо намерен расправиться с тобой самым законным способом, отправив к палачу по решению суда.
— Я не допущу этого, Кастор.
— И как же ты думаешь помешать ему? — недоверчиво поинтересовался слуга.
— Прочешем весь город и найдём всех выживших воинов из Одиннадцатого легиона в надежде, что кто-то помнит, как умер Квинт Валерий. Нас было всего человек пятнадцать. Правда, многие уже оставили военную службу и получили в награду земельные наделы в колониях.
— Это значит, они могут находиться в Британии, Иберии, на Понте Эвксинском [41], если, конечно, не отправились в какой-нибудь далёкий мавританский оазис, — с иронией заметил грек. — Что и говорить, нетрудно, конечно, найти их спустя двадцать лет, даже не зная имён!
— Двоих мы всё-таки знаем, это центурионы Реций и Азеллий. Можешь отправиться к ним.
— Великолепно! Прихожу я, значит, на Форум, останавливаю прохожего и спрашиваю, не знают ли он кого-нибудь, кто воевал в Германии два десятка лет назад!
— Некоторые ветераны и сегодня там ещё служат. Если использовать почтовых голубей, чтобы отправить письма в дальние гарнизоны». — продолжал Аврелий, не слушая секретаря.
— Двадцать восемь легионов разбросаны по всему известному миру, а у тебя всего месяц, — рассудил потерявший терпение вольноотпущенник. — Скажи мне, где ты думаешь найти голубей, которые знают туда дорогу? И даже если бы тебе удалось разослать их, эти птицы успеют завести птенцов, прежде чем доставят тебе ответ.
— Как высокий магистрат я имею право пользоваться императорской почтой.
— Разумеется! Конные курьеры передвигаются достаточно быстро. Всего за пару месяцев доедут туда и вернутся. И после этого тебе не останется ничего другого, как созвать своих свидетелей со всех концов земли!
— А если использовать систему зеркал, что установлены на горных вершинах? С их помощью срочные военные донесения доходят за несколько дней…
