"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли
— А сговор как же, батюшка? — осмелев, спросил Матвей.
— Пшел вон отсюда, щенок! — взорвался Федор. «Еще и сговор ему! Как настанет венчания год, так и поговорим о рукобитье».
— Так, батюшка, а вдруг Марья за это время….
— А это уж Божья воля, Матюша, — сладко сказала молчавшая до той поры Прасковья. «Ты, может, тоже какую девицу встретишь, что тебе больше по душе придется. Тако же и Марья — уж ты, зятек, не обессудь в этом случае. Не могу ж я перед свахами ворота закрывать — слухи пойдут, разговоры ненужные».
Матвей перевел глаза на отца и будущего тестя — те лишь усмехались в бороды.
— Ну и ладно, — горделиво сказал Матвей. «Будь, по-вашему. Все равно нам с Марьей иных не надобно».
В дверь горницы заколотили.
— Кого там еще несет? — нахмурился Федор. «Открой, Матвей».
Запыхавшийся гонец привалился к дверному косяку.
— Боярыня Феодосия…
— Что? — повалив лавку, вскочил Федор. «Что с ней?»
— Рожает….
— Гони за бабкой повивальной — приказал слуге Вельяминов.
— Нетути никого, у царицы все, — развел руками гонец. «Был я в Кремле, говорят, не велено хоть единой бабке куда-то ехать, вдруг нужна будет государыне».
— Я поеду с тобой, — поднялась Прасковья. «А ты, Михайла, скачи домой, невестушку-то нашу порадуй» — язвительно добавила она.
Феодосия корчилась, лежа на лавке, прижатая к ней сильными руками Василисы.
— Встать…, дай, — попыталась сказать она ключнице.
— Да ты что, матушка-боярыня, нельзя вставать-то тебе, — охнула Василиса.
— Открой окно, воздуха дай глотнуть мне! — закричала на нее Феодосия.
— Так мыльня же, откель тут окну взяться, — пожала плечами ключница. «Да еще ливень вон, какой на улице, гром с молниями. А ты дыши, матушка Феодосия, продыхивай схватки-то, не сжимайся»
— Дышала бы, было б чем! — злобно, сквозь стиснутые зубы, ответила ей боярыня и завизжала — неведомая доселе боль обхватила ее поясницу, будто стягивали на ней раскаленное железное кольцо.
— То, матушка, тужит уже тебя — Василиса еще сильнее прижала Феодосию к лавке. «Ты сейчас терпи, дело это не быстрое, потуги-то, будешь торопиться — разорвешься вся, что сзади, что спереди»
— Как терпеть-то, — простонала Феодосия, — когда боль такая! Ровно на дыбе вишу!»
— Иисус терпел и нам велел, — наставительно сказала ключница. «Ева-то в райском саду согрешила, а мы, бабы, по сей день расплачиваемся. Мужик, он что — утерся, да и в сторону, а нам страдать».
— Умру я, Василиса, — слабым голосом сказала боярыня. «Не переживу я боли этой»
— Так, матушка, все сие говорят. Однако ж опростаются, и потом опять с мужьями живут.
Наше дело бабское — рожать да кормить, другой судьбы нам не дадено.
На следующей потуге Феодосия поняла, что и не знала доселе, что такое боль настоящая.
Заглушая ее крики, над рекой били разряды грома.
Посадив Прасковью в возок, Федор сам сел за кучера. Нахлестывая коней, что есть силы, под непрекращающимся дождем, он просил у Всевышнего только одного. «Чтоб жива была, — думал Федор. «Господи, дай только, чтобы живая осталась, куда ж я без Федосьи, Иисусе, что ж я без нее делать-то буду!»
Только здесь, под ливнем, матерясь по-черному, когда колеса застревали в жирной московской грязи, толкая сильными руками возок, Федор понял, что нет у него пути иного, кроме как того, что он выбрал, увидев когда-то, во время, казавшееся сейчас таким давним, сероглазую жену свою.
Нет ему жизни без упрямства ее новгородского, без учености ее, без того, как смотрела она на мужа — ровно и нет никого на свете, окромя него, без ее улыбки — тихой, чуть заметной, без ее рук, что так ласково касались его, днем и ночью.
Федор соскочил на землю у ворот усадьбы. Прасковья вышла из возка, и оба они застыли, не обращая внимания на холодный дождь — над мыльней поднимался столб серого дыма.
Вельяминов очнулся и стал колотить в ворота. Отбросив с дороги открывшего их слугу, он побежал через двор к мыльне. Прасковья поспешила за ним.
Высадив одним ударом ноги дверь, Федор ворвался в низкую, застланную дымом комнатушку. Ключница лежала на полу без памяти, а Феодосия, наклонившись, и упираясь руками в стену, стояла, чуть постанывая сквозь зубы.
— Федосья! — бросился к ней Федор. «Что такое!»
— Федя, — слабо улыбнулась жена и повисла у него на шее. «Ты приехал…» — она вся ослабла в его руках.
— Откуда дым-то? — потормошил ее Федор.
— Молния ударила, — пробормотала Феодосия, не открывая глаз. «Вона в тот угол. Пожар занялся, Василиса-то и сомлела. А я ничего, мне на ногах легче, не так болит».
— Да ты, матушка, уж и опростаешься скоро, — опустившись на колени, сказала Прасковья.
«Ты не торопись только, головка-то уже внизу, сейчас медленно надо, ты уж потерпи, Федосеюшка. А ты чего, Федор, стоишь истуканом — неси жену в терем, иль ты хочешь, чтобы на пепелище она рожала?»
Феодосия, несмотря на боль, рассмеялась.
— Вот, вот, — приговаривала Прасковья, ты повиси у мужа на спине-то, вона она у него какая богатырская, он снесет.
В тереме Прасковья быстро погнала девок за горячей водой и холстами. «Федор, ты сзади ее обхвати-то, — скомандовала она, посадив Феодосию на край кровати, и поставив ее широко разведенные ноги на низкие скамейки. «А ты, матушка, как тужит тебя — так бери руки мужнины, он там на то и есть, чтобы тебе помогать».
Воронцова полила на руки масла и наклонилась.
— Головка-то прорезалась, — с удовлетворением сказала она. «Темные волосики, в отца!»
— Жжет! — закричала Феодосия. «Больно, ой, как больно!».
— Прасковья, дай я выйду! — взмолился Федор. «Нет мочи моей видеть, как она страдает».
— Да ты что, боярин, не муж ей что ли! — жестко ответила ему сестра. «Твоя жена твое дитя рожает, плоть и кровь твою — так будь с ней до конца!»
Федор закрыл глаза и шепнул Феодосии: «Ты, любовь моя, ежели больно тебе, так мне руки сожми, я здесь буду».
— Медленно, медленно, матушка, — приговаривала Прасковья, растирая Феодосию маслом.
«Ты у меня сейчас ровно девица невинная останешься, не спеши только, вот и плечики прорезались…»
Дитя — скользкое, быстрое, — нырнуло рыбкой в подставленные руки Прасковьи. Та ловко — пальцем, — очистила ему рот, и подняла вверх, чуть шлепнув понизу спинки.
Дитя вдохнуло полную грудь и звонко закричало.
— Дочку вам Бог дал, — улыбаясь, сказала Прасковья.
Феодосия в изнеможении откинулась на руки мужа.
— Ты, матушка, грудь-то дай, дитя приложим — Прасковья положила девочку на живот Феодосии. Младенец почмокал, и, найдя сосок, затих.
Федор чуть слышно, нежно, поцеловал Феодосию в сбившиеся, растрепанные волосы.
«Спасибо тебе», — сказал он, вдыхая давно забытый им запах — молока, новорожденного, колыбели, дома.
— А ты иди сейчас, боярин, поспи, да и приходи с утра-то. Небось тоже устал, — ворчливо сказала Прасковья, хлопоча над Феодосией. «Молодец ты сегодня был, Федор Вельяминов».
Проспав остаток ночи и половину утра, Федор застал сестру за трапезой.
— Как Федосья? Дитя как? — спросил он, глядя на улыбающуюся Прасковью.
— Спят, — рассмеялась она. «Дитя здоровое, красивое, пойдем в горницу-то, посмотришь».
Она приоткрыла дверь и, приложив палец к губам, указала Федору на колыбель. Дитя спало, и лицо его странно напомнило Федору цветок — такое нежное оно было в свете июньского утра.
Федор взял на руки младенца. Девочка открыла глаза и внимательно посмотрела на отца — в младенческой, невинной их синеве боярин вдруг увидел что-то совсем не детское — новорожденная глядела на него прямо и даже как-то дерзко. Она была маленькая, но крепкая, с круглой красивой головкой, покрытой длинными волосами.
— Как назовем-то дитя богоданное? — Федор посмотрел на Феодосию, что, проснувшись, полулежала на вышитых подушках. Ее тонкое северное лицо озарилось улыбкой, и она, одним быстрым движением, поднявшись на ноги, встала рядом с мужем. Федор обнял ее за плечи и поцеловал в прохладный висок.
