Елена Руденко - Долгий летний праздник
— Я тоже так думаю, — кивает Светлана.
— А что представляет собой мадемуазель Брион? — спрашиваю я.
— Отец расхваливал ее, — отвечает она.
— Это понятно, — замечаю я, — родители в роковые моменты помнят только хорошее в своих детях.
— Он говорил, что Стефани очень хорошая девочка, — листает Светик свой блокнот. — Она никогда не хотела его огорчать, всегда и во всем была послушна. Ох, опять я говорю «была»…
— Хм… странно, чтобы такая девушка решилась на побег, — говорю я удивленно. — Я больше склоняюсь к версии, что ее похитили насильно. А ты виделась с мсье Роне?
— Да, виделась, очень занятой человек, — говорит Светик, — у него горничная пропала, это тоже не придало ему настроения… Ладно, это не важно. Он хотел жениться на Стефани ради денег, но принуждать не хотел. Накануне своего исчезновения Стефани говорила с ним… Они всё решили… Но девушка пропала…
Светик разводит руками. Да, странно всё это.
— А второй путь? — спрашивает она. — Что там?
— Оставь свои записи, — прошу я её, — мне надо подумать. Завтра я тебе всё объясню.
Светлана согласна. Она понимает, что мне ещё надо поработать.
Я, Патрик Леруа, пришёл на светский приём. Хотел увидится с одним человеком. Увы, он изменил планы. Теперь я вынужден скучать. Я веду беседу с гостями. Вернее наблюдаю за беседой. Душой компании меня назвать никак нельзя. Изредка я вставляю слова «да», «нет», «неужели».
Не люблю я тупой светской болтовни, пустая трата времени!
К нам подходят Лесот и Ванель. Кто пустил сюда ненормального художника? А-а! Ему же помогает Ванель. Всё с её подачи.
— Мсье Лесот, — из вежливости обращаются к нему. — Вы работаете над новым шедевром?
— О, да, — с улыбкой кивает он. — Создавать шедевры — моё призвание!
Лично я не собираюсь с ним любезничать.
— Августин гениален! Не так ли, мсье Леруа? — обращается ко мне Ванель.
Зачем она так? Прекрасно же знает моё отношение к Лесоту! Неужели ей хочется скандала? Или она искренне верит в таланты этого убожества?
С большим трудом я киваю головой.
— У меня создаётся впечатление, что мсье Леруа испытывает ко мне неприязнь, — произносит Лесот несколько обиженно.
— У меня нет к вам никаких чувств, — твёрдо отвечаю я.
— Судя по вашей манере вести разговор, у вас вообще нет чувств, — усмехается художник.
— Как вам политическая обстановка? — переводит разговор на другую тему наш собеседник. — Довольно сложная ситуация…
— Да, — поддерживают его.
Я решаю уйти. Не люблю ставить людей в неловкое положение.
Вскоре я понимаю, что Лесот увязался за мной.
— Если вы хотели высказать мне свои замечания, — говорю я ему, — не следовало делать этого при посторонних. Выяснять свои отношения в обществе — это неуважение к людям!
— Вас слишком заботят правила, — усмехается Лесот. — Глупо! А я плюю на правила! Говорю только то, что думаю! Эмоции правят мной.
Ненормальный!
— Хочу пожелать вам удачи, — иронично произношу я.
— Ох уж эта сдержанность, — усмехается художник. — Не мудрено, что Стефани вас не любит!
Стефани? Кто дал тебе право рассуждать, кого любит Стефани?
— И кого она любит? — устало спрашиваю я.
— Меня! — уверенно говорит Лесот. — Она чувственная девушка, а чувственным девушкам нужны только творческие люди.
Я молчу. Смотрю в глаза художнику.
— Будьте уверены, я добьюсь своего, — говорит он. — Скоро мои картины будут покупать все! Вы думаете, я бездарность? Ха! Какая разница? Какая этим напыщенным дуракам разница! Они купят то, что модно! К тому же я верю в то, что я — гений!
Кошмар! Я начинаю понимать, что предо мной не сумасшедший рисовальщик, а холодный расчётливый тип. Этот ни перед чем не остановится, пройдёт по трупам.
— Я уничтожу каждого, кто мне помешает, — обещает он. — Каждого глупого буржуа.
Страшный человек.
— Вы тоже глупый самодовольный буржуа, — добавляет Лесот.
— О-о! Августин, твоя искренность восхитительна! — восклицает подошедшая Ванель. — Какие чувства! Это придаёт очарования!
Ах, вы цените открытость! Хорошо, получите!
— Извините, — говорю я, — но я уже устал слушать вашу ахинею и ахинею вашего наглого дружка!
Они замирают с раскрытыми ртами. Да, иногда приходится жертвовать принципами. Сейчас это того стоит!
Я гордо удаляюсь.
Я, Луиза Робер, расстроена решением якобинцев забрать петицию из типографии. Они отказались нас поддержать! Макс решил не рисковать. Его можно понять… Но король Луи Тупой должен понести справедливое наказание. Мы и так просим то, что должны требовать! Какие могут быть конституционные меры к изменнику!
Я сижу за столом. Уже давно стемнело. Предо мной лежит текст петиции. Я беру перо и уверенно перечёркиваю фразу «конституционные средства». Мы должны добиться своего!
Завтра будет важный день. Я встаю из–за стола и направляюсь к платяному шкафу. Я должна выглядеть очаровательно. Я раскладываю на диване мой наряд на завтра. Элегантное платье жемчужно–серого цвета и маленькую шляпку с изящными перьями.
17 июля
Я, Луиза Робер, и мои друзья давно пришли на площадь. На алтаре отечества мы сообща написали новый текст петиции, более резкий. Пусть знают дружки Луи Тупого, народ не сдаётся!
На площади собралась огромная толпа. Они желают подписать сей документ!
Люди пришли, как на праздник. Все женщины нарядные, красивые, многие с детьми.
Я тоже принарядилась. А моя новая шляпка получила уйму комплиментов.
— Ваш облик, Луиза, помогает нам собрать несметное число подписей, — замечает Эбер.
Я с улыбкой благодарю его.
Уже начались танцы, веселье. Торговцы сладостями предлагают свой товар, уличные музыканты и певцы веселят народ своим искусством. Как прекрасна жизнь!
Ах, Робеспьер, зря ты испугался! Зря! Жаль, что твоего имени не будет в списке борцов за права народа!
Я, Жильбер Лафайет, обеспокоен нынешней ситуацией. Париж на грани мятежа, это очевидно.
— Если верить людям Ламета, — говорит Байи. — В полдень всё было спокойно. Толпа веселится, радуется жизни.
Отлично. Можно не опасаться ответных ударов.
— Подумать только, мы должны приказать расстрелять безоружную толпу, — печально продолжает Байи. — И ответственность за кровь будет на нас!
Старый мудрый Байи. Ученый человек. За всю жизнь не обидевший даже мухи. Да, тебе тяжело отдать такой приказ.
— Так надо, — твёрдо говорю я.
— Кому надо? — спрашивает Байи. — Кому нужна смерть сотен людей! Королю? Тогда будь проклят такой король!
— Тише, тише! — шикаю я на него. — Петиция — сигнал к мятежу! Это сегодня они спокойны, а завтра выйдут с оружием!
Мудрый человек. А что позволят себе болтать, будучи должностным лицом.
— Кто бы мог подумать, что, дожив до седин, я стану убийцей безоружных парижан! — вздыхает он. — Парижан! Жителей города, мэром которого я являюсь! Я хотел защищать его граждан, а не убивать!
Ох, кабинетный слабак. Мне надоедает его нытье.
— Это необходимо для спокойствия Франции! — отвечаю я. — На войне как на войне. Надо жертвовать меньшим, дабы спасти большее!
Байи молчит, но его молчание красноречивее любых возражений.
— Тогда откажитесь! — я теряю терпение. — Откажитесь.
— Вы сами знаете, что это невозможно, — отвечает Байи.
Невозможно? Конечно, ведь иначе вам придётся оставить пост мэра, а вы этого не хотите. Что за люди! Куда пропадают их принципы, когда речь заходит о крупных должностях?!
— Вы изволите считать, что мне это по нраву! — произношу я устало. — Я тоже страдаю! Я хотел счастья для народа, я посвятил себя служению идеалам создания идеального демократического государства с конституционной монархией! Думаете, мне легко осознавать, что всего этого придется добиваться кровью!
Как тяжело. Неужели ради Свободы, ради своих благородных идей мне нужно повести своих солдат против безоружной толпы!
Всё это ради Франции! Ради будущего! Это война, ради крупной победы надо идти на крупные жертвы.
— Может, нам удастся мирно разобраться с ними? — умоляюще спрашивает Байи.
— Конечно, если они согласятся разойтись, я не осмелюсь отдать приказ стрелять, — отвечаю я.
В глубине души я надеюсь, что так получится. Однако личный опыт говорит обратное. Мирным способом разогнать враждебную толпу невозможно.
Я, Жорж Дантон, сижу дома в гостиной. Настроение паршивое. Они всё же решили составить новую петицию без оговорки о конституционных средствах. Тогда мои планы погибли! Но к чему приведет их идея… Сдаётся мне, что опасность близка.
— Дорогой, что тебе написал Ламет? — спрашивает меня моя супруга Габриэль.
