Александр Дюма - Асканио
– Что ж, верно. С кем вам угодно говорить?
– Скажите, господин прево дома?– спросил Асканио, превосходно зная, что его нет в замке.
– Нет, сударь, он в Шатле.
– А кто заменяет господина, когда его нет дома?
– Дочь его милости, мадемуазель Коломба.
Асканио почувствовал, что краснеет до ушей.
– Да еще,– продолжал садовник,– госпожа Перрина. С кем вам угодно говорить – с госпожой Перриной или с мадемуазель Коломбой, сударь?
Этот простой вопрос поднял целую бурю чувств в душе Асканио. Юноша открыл рот, собираясь сказать, что хочет видеть мадемуазель Коломбу, однако дерзкие слова так и не слетели с его языка, и он попросил провести его к госпоже Перрине.
Садовник, не подозревавший, что этот, по его мнению, естественный вопрос мог вызвать такое смятение, кивнул головой в знак повиновения и зашагал по двору к Малому Нельскому замку.
Асканио пошел вслед за ним.
Они пересекли второй двор, затем вошли во вторую дверь, миновали цветник, поднялись по ступенькам на крыльцо, добрались до конца длинной галереи.
И тут садовник открыл дверь и доложил:
– Госпожа Перрина, пришел молодой человек и от имени короля требует, чтобы ему показали замок.
И он посторонился, уступая место Асканио, остановившемуся на пороге.
Асканио прислонился к стене, в глазах у него потемнело: случилось то, чего он не предвидел.
В комнате вместе с дуэньей была Коломба, и он очутился лицом к лицу с ними.
Госпожа Перрина сидела за прялкой и пряла.
Коломба сидела за пяльцами и вышивала.
Обе подняли голову одновременно и посмотрели на дверь. Коломба сразу же узнала Асканио. Девушка ждала его, хотя рассудок и говорил ей, что прийти он не может. А юноша, встретившись с ней глазами, решил, что сейчас умрет, хотя взгляд девушки и выражал бесконечную нежность.
Дело в том, что, думая о встрече с Коломбой, Асканио предвидел множество затруднений, рисовал в воображении множество препятствий; препятствия должны были воодушевить, трудности – укрепить. И вот все сложилось так просто, так хорошо. Юноша встретился с Коломбой неожиданно, и все великолепные речи, уготованные заранее, пылкие, образные речи, которые должны были тронуть и поразить девушку, исчезли из его памяти – не осталось ни фразы, ни слова, ни слога.
Коломба тоже замерла, сидела не шелохнувшись, не проронив ни словечка. Чистые и юные существа, словно заранее соединенные в небесах, уже чувствовали, что принадлежат друг другу, и, устрашенные первой встречей, трепетали, полные смущения, и не могли вымолвить ни слова.
Госпожа Перрина встала со стула; отложив веретено, она оперлась о колесо прялки и первая нарушила молчание.
– Этот простофиля Рембо мелет вздор!произнесла достойная дуэнья. – Вы слышали, Коломба?
Коломба не ответила.
И дуэнья продолжала, подойдя к Асканио:
– Кто вам здесь нужен, сударь?.. Ах, да простит мне господь бог! – воскликнула она, вдруг узнав юношу. – Да ведь это тот самый любезный молодой человек, который вот уже три воскресенья так учтиво предлагает мне святую воду у дверей церкви. Что вам угодно, дружок?
– Мне нужно поговорить с вами, – пробормотал Асканио.
– Наедине?– жеманясь, спросила госпожа Перрина.
– Наедине…
И, говоря это, Асканио понимал, что совершает непростительную глупость.
– В таком случае, пожалуйте сюда, молодой человек, пожалуйте сюда, – проговорила госпожа Перрина, открывая боковую дверь и знаком приглашая Асканио следовать за ней.
И Асканио последовал за ней, но, уходя, он бросил на Коломбу один из тех долгих взглядов, в которые каждый влюбленный умеет вкладывать так много, – они непонятны для непосвященных, зато полны глубокого значения для тех, к кому обращены. И Коломба, разумеется, поняла смысл этих речей, ибо, когда ее глаза невольно встретились с глазами молодого человека, она вдруг вспыхнула и, почувствовав это, потупилась, будто разглядывая вышивание, и принялась немилосердно калечить ни в чем не повинный цветок. Асканио, увидев, что личико Коломбы вспыхнуло, тотчас же остановился и устремился было к ней, но в эту минуту госпожа Перрина, обернувшись, окликнула молодого человека, и ему пришлось пойти вслед за ней. Не успел он перешагнуть порог, как Коломба бросила иголку, уронила руки на подлокотники кресла, откинула голову и глубоко вздохнула, причем во вздохе ее – такова необъяснимая тайна сердца – воедино слилось все: и сожаление, что Асканио уходит, и чувство облегчения оттого, что его уже нет.
Асканио же был явно не в духе:он сердился на Бенвенуто, который дал ему такое нелепое поручение; сердился на себя за то, что не воспользовался удобным случаем, а больше всего сердился на госпожу Перрину, ибо по ее вине он вышел именно в тот миг, когда ему показалось, будто Коломба взглядом просит его остаться.
Поэтому, когда дуэнья, оказавшись наедине с Асканио, спросила о цели его прихода, юноша ответил довольно дерзко, решив отплатить ей за свой собственный промах:
– Я пришел, уважаемая, попросить вас показать мне Нельский замок и обойти его со мной вдоль и поперек.
– Показать вам Нельский замок? – переспросила госпожа Перрина. – А для чего вам это понадобилось?
– А чтобы посмотреть, годится ли он для нас, удобно ли нам тут будет и стоит ли нам хлопотать и переселяться сюда.
– Как так – переселяться сюда? Разве вы сняли замок у господина прево?
– Нет, нам дарует замок его величество.
– Его величество дарует вам замок?! – воскликнула госпожа Перрина вне себя от удивления.
– В полную собственность, – ответил Асканио.
– Вам?
– Не мне, милейшая, а моему учителю.
– А кто такой, дозвольте полюбопытствовать, ваш учитель, молодой человек? Уж верно, какой-нибудь вельможа из иностранцев?
– Поважнее, госпожа Перрина, – великий художник, нарочно приехавший из Флоренции, чтобы служить его христианнейшему величеству!
– Вот оно как! – произнесла дуэнья, которая не совсем хорошо понимала, о чем идет речь. – А что делает ваш учитель?
– Что делает? Да все на свете: перстеньки для девичьих пальчиков, кувшины для королевского стола, статуи для храмов, а в свободное время он то осаждает, то защищает города, если ему вздумается повергнуть в ужас императора или укрепить власть папы.
– Господи Иисусе! – воскликнула госпожа Перрина. – Как же зовут вашею учителя?
– Его зовут Бенвенуто Челлини.
– Странно, не слышала этого имени, – пробормотала дуэнья. – Кто же он по званию?
– Он золотых дел мастер.
Госпожа Перрина взглянула на Асканио, вытаращив глаза от удивления.
– Золотых дел мастер? – повторила она. – И вы воображаете, что мессер прево так и уступит свой замок какому-то золотых дел мастеру?
– А не уступит – силой возьмем.
– Силой?
– Вот именно.
– Надеюсь, ваш учитель не посмеет идти наперекор господину прево?
– Ему случалось идти наперекор трем герцогам и двум папам.
– Господи Иисусе! Двум папам! Уж не еретик ли он?– Он такой же католик, как мы с вами, госпожа Перрина. Успокойтесь: сатана нам не союзник, зато нам ворожит сам король.
– Ах, вот как! Ну, а господину прево тоже ворожат, и не хуже, чем вам.
– Кто же это?
– Госпожа д'Этамп.
– Ну, в таком случае наши силы равны, – заметил Асканио.
– А если мессер д'Эстурвиль вам откажет?
– Маэстро Бенвенуто захватит замок силой.
– А если мессер Робер запрется здесь, как в крепости?
– Маэстро Челлини приступит к осаде замка.
– У мессера прево двадцать четыре вооруженных стражника. Подумайте-ка об этом.
– У маэстро Бенвенуто Челлини десять учеников. Наши силы равны – сами видите, госпожа Перрина.
– Зато сам мессер д'Эстурвиль – опасный противник. Он поверг на землю всех, кто осмелился с ним состязаться на турнире в честь свадьбы Франциска Первого.
– Что ж, госпожа Перрина, вот с таким-то храбрецом Бенвенуто и хочет помериться силами.
Он, как и мессер д'Эстурвиль, поверг на землю всех своих неприятелей. Только те, кого победил ваш прево, недели через две были веселы и здоровы; те же, кто имел дело с моим учителем, так уж и не поднялись, и через три дня их отнесли на кладбище.
– Ох, быть беде, быть беде! – пробормотала госпожа Перрина. – Говорят, в осажденных городах творятся ужасные дела.
– Успокойтесь, госпожа Перрина,– со смехом отвечал Асканио,– ваши победители будут милосердны.
– А сказала я все это, мой юный друг, оттого, что боюсь, как бы не пролилась кровь,– отвечала госпожа Перрина, которая была, очевидно, не прочь приобрести поддержку среди осаждающих. – Ваше соседство, сами понимаете, нам будет приятно. Ведь нам в этой проклятой глуши не хватает общества. Мессер д'Эстурвиль подверг нас – свою дочку и меня – настоящему заточению, как двух бедных монахинь, хоть, сохрани бог, мы не давали обета безбрачия. Нельзя быть человеку одному, гласит Священное писание, а когда священное писание гласит «человек», то тут подразумевается и женщина. Не правда ли, сударь?
