Жорж Бордонов - Атланты
— Обычно принято кланяться, когда я появляюсь, — сказала она, чтобы хоть немного прийти в себя. — Но ты, конечно, еще не знаешь здешних порядков.
Он пожал плечами и отвернулся от Доры — ибо это была она! — привлеченный каким-то неясным шумом, доносившимся с городских улиц; облокотившись о перила, он внимательно вглядывался в темноту Дора протянула дрожащую руку к рубцам на его спине, потом осторожно коснулась их. Гальдар даже не пошевелился, словно не почувствовал прикосновения. Она уже не владела собой; губы ее жадно прильнули к трезубцу на его плече, позорному знаку каторжников. Он вздрогнул, почувствовав этот влажный, страстный, наполненный преступным желанием, проникающий и в него поцелуй. Он резко высвободился, и, хотя движение было легким, она упала. Он поднял ее на руки. Раскрытые, жаждущие губы тянулись к его губам. Но он отстранился и, откинув с ее лица густые пряди волос, медленно и едва уловимо провел рукой по ее гибкой, податливой шее с пульсирующей жилкой, до самого томительного нежного, округлого плеча. Она судорожно застонала, словно собиралась разрыдаться, но оттолкнула его.
— Всему этому ты научился, сидя за веслом? — спросила она.
— Иногда, чтобы нам не было так тоскливо, а может быть, наоборот, на борт приводили женщин.
— Ты хочешь сказать, портовых девок?
— Для нас это были женщины, о которых можно было только мечтать.
— Подойди ко мне.
— Сейчас.
— Неужели ты не хочешь? Но я должна предупредить тебя: утром тебе придется забыть обо мне, как я сама забуду тебя. Ты слышишь меня, Гальдар? Я не люблю ни тебя, ни кого-нибудь другого. Я еще не встретила человека, который бы меня покорил, который приручил бы меня. Мне кажется, что он вообще еще не родился на свет.
— Разве я могу на что-нибудь рассчитывать с этой отметиной на плече, с этими шрамами? Не говоря уже о мозолях на руках…
Она прижалась к нему, уткнувшись щекой в его грудь, дышавшую той силой, которую она так хотела испытать.
— Обними меня, — прошептала она слабеющим голосом. — Ласкай же меня… Давай помолчим… Всю ночь дочь твоего императора будет принадлежать тебе.
— Нет, не дочь Нода! Просто женщина по имени Дора отдается мне, ибо завтра мы снова будем отдалены друг от друга.
— Ты заранее думаешь о грустном! Разве это разумно?
— Это не грусть, поверь мне.
И он рассмеялся тем загадочным смехом, который иногда вырывался у него.
9
Пыльное морщинистое лицо старика склонилось над императором.
— Ты будешь доволен, великий! Твое повеление выполнено с невероятным усердием, а в некоторых кварталах, особенно там, где живут ростовщики, едва ли не с исступлением! Любовь к тебе твоих подданных проявилась во всем своем блеске. Еще до захода солнца в живых не осталось ни одного пеласга, и дома этих негодяев опустели; в них не осталось никаких вещей, даже мебели. Портовые моряки, несмотря на то, что они всегда готовы покрывать своих, тех, кто, как и они, бороздят моря, с честью послужили тебе. Все приказы были выполнены точно и молниеносно. Корабли пеласгов были разграблены с редкой тщательностью, команды их вырезаны без жалости и этой дурацкой снисходительности, которая попахивает изменой. Не было замечено ни одного пожара. Словом, твоя месть была повсеместной, мгновенной, разумной и совершенной, как и всегда. Я рад за тебя.
Нод развалился на огромной постели, обнимая свою фаворитку, невольницу, подаренную ему недавно одним восточным владыкой. Бесцветные глаза Эноха машинально следили за рукой императора, блуждавшей по этой темной коже, говорившей о безмятежной юности, прошедшей под ласковыми лучами вечного светила, и о безупречном здоровье. Непристойно ловкие пальцы Нода проворно скользили по всем впадинам этого роскошного тела.
— Ты и впрямь рад за меня? — переспросил Нод, глотая сочные ягоды винограда. — Я просто восхищен тобой, Энох! Невозможно представить, кем бы я мог тебя заменить!.. Однако я не уверен, что ты угождаешь твоей радостью Верховному Божеству! Оно, если мне не изменяет память, предписывает прощение, а не отмщение, так ведь?
— Я угождаю тебе.
— Ах, да, если тебе верить, во мне тоже есть нечто богоподобное…
— Не только мне, но и собранию жрецов, решения которого неразумно было бы ставить под сомнение. Мнение совета, безоговорочное единодушие, искренний и безыскусный энтузиазм, неслыханное усердие — все это тоже свидетельствует о невероятной любви к тебе.
— Хватит льстить! Я предпочитаю, чтобы ты занимался своими секретными делами…
Услышав смех императора, старик вздрогнул, как от удара:
— …Тебе, кстати, не кажется странным, чтобы один человек нес на себе, причем с неизменным удовольствием, бремя обязанностей великого жреца и начальника тайной полиции, да еще в том возрасте, когда обычно принято думать о душе?
— Когда я служу тебе, я служу Верховному Божеству, и труды мои не пропадают даром.
— Неплохо сказано!
Энох закашлялся. Рука, украшенная перстнями, поглаживала округлые бедра.
— Неужели это все, что ты собирался сообщить мне?
Энох сделался серьезным.
— Великий, я разослал гонцов к губернаторам провинций и начальникам портов, короче, всюду, где живут пеласги. Их должна постигнуть та же участь, что и их соотечественников в столице. Я правильно поступил?
— Конечно же, мой почтенный друг.
— Кроме того, должен сообщить тебе, что около полуночи галера твоего сына дала течь и затонула так быстро, что не удалось спасти ни одного человека, все каторжники погибли. Плотники из арсенала пришли к выводу, что, видимо, во время боев и странствий корабль был поврежден куда сильнее, чем казалось сначала.
— Что ж, их мнение не лишено смысла.
— И еще один случай, но уже совершенно необъяснимый. Те из команды, что остались в живых — офицеры и воины, — больше не увидят земного света. Ни один из них не проснулся. Виной то ли не совсем свежее мясо, то ли какие-то подозрительные напитки словом, кто теперь разберет? Трупы были спущены в склеп, специально выстроенный для подобных случаев. Я лично проследил за всем.
— Так вот почему у тебя так покраснели веки. Твое участливое сердце опечалилось при виде стольких несчастий!
— Мои радости и огорчения зависят от тебя.
— Что еще, мой милый палач?
Старик наклонился ниже и прошептал:
— Осмелюсь просить тебя: отошли ее на время.
— Отойди подальше! Ты дышишь мне прямо в лицо. Да не бойся же! Ты же знаешь, что меня раздражают некоторые запахи… Ну так что?.. Успокойся, она не знает нашего языка. Это просто изысканное, очаровательное тело с совершенно пустой головой. И тем лучше. Я ненавижу, когда меня донимают бурными тирадами, всякими нежностями или страстным бредом. Мне вполне достаточно стонов и сладостных вздохов моей женщины. Да здравствуют удовольствия и да исчезнет ненавистная любовь, ведущая род людской к вырождению!
— Великий!
— Садись сюда, возле своего императора. Неужели ты боишься этой невольницы? Неужели в твои лета ты ни разу не прикасался к женским ляжкам? Еще не поздно, моя доблестная душа.
Энох наконец осмелился открыть рот:
— Великий, имперские архивы прекрасно сохранились.
— У меня везде все замечательно, я это и так знаю. Будь менее многословным.
— Я нашел следы тех двоих, которым покровительствует твой сын… Старику Ошу на самом-то деле еще нет и пятидесяти. Его взяли в плен во время великого восстания Северных колоний. В своей варварской стране он был довольно заметной фигурой, что-то вроде капитана крупного корабля, или деревенского старосты, или, может быть, командира какой-нибудь пиратской флотилии, которые тревожат иногда судовладельцев, но, конечно, ни в какое сравнение не идут с твоей эскадрой. Короче говоря, он не слишком опасен, мы волновались впустую. О нем хорошо отзывался надсмотрщик, но на корабле от него уже не будет никакого проку: преждевременная старость дает о себе знать.
— Ну, что ж, прекрасно, мое решение остается в силе. А второй?
— Гальдар тоже из бунтовщиков. На галеры попал в шестнадцать лет, после того, как горцы с севера отказались платить дань.
— И признать мое величие!
— Вне всякого сомнения, это движение…
— Какое это движение — война по всем правилам! Губернаторы перерезаны, наши войска дважды разбиты, четверть Атлантиды охвачена брожением и мое едва установившееся правление всякий раз колеблется от их ударов!
— Но ты возглавил армию и твой военный гений сумел повернуть события вспять!
— Если бы ты знал, чего мне это стоило! Они появлялись, словно из тумана, внезапно нападали на лагеря, захватывали врасплох мои конвои… Они были и везде и нигде. Мрачные времена!..
— Гальдар был тогда еще мальчишкой… Да и на галерах он вел себя вполне разумно, кстати говоря, спас твоего сына.
