Владимир Рынкевич - Мираж
— Нехай берут! — закричали солдаты. — У нас нынче красное знамя будет!.. И караул свой поставим. Голосуй командира, Заботин!
Кутепов твёрдым командирским шагом подошёл к караульному помещению, вызвал начальника караула капитана Зуева.
— Господин капитан, — сказал полковник. — В связи со снятием меня с должности командира полка я снимаю караул. Приказываю вам снять все посты и передать оружие и имущество новому командиру полка. По договорённости с полковым комитетом знамя полка прошу лично вас взять с поста номер один и принести в чехле в мой кабинет. В кабинете уже появились бутылки с бимбером, и успевший захмелеть Малевский-Малевич лежал на диване, плакал и вспоминал былые победы.
— Капитан Зуев, приказываю вам снять чехол и отделить знамя от скобы и древка.
Перед офицерами развернулось смятое Георгиевское знамя.
— Господа офицеры! — скомандовал Кутепов, и те, кто мог стоять, приняли положение «смирно». — Вольно! Предлагаю желающим на память отрезать части знамени — здесь где-то есть ножницы — большевики всё равно его уничтожат, как символ царского режима.
Всего несколько человек воспользовались предложением полковника.
— Я беру себе Георгия. Буду носить на груди рядом с портретом матери. А вам, капитан Зуев, поручаю сохранить то, что осталось, — сказал Кутепов, а потом спросил:
— Или поручим другому, а вы со мною на Дон? А если хочешь, доверши демобилизацию, езжай в Петроград, береги полковое добро и, когда немцы займут город, сбереги жён, детей и всех, кого надо.
— Всё равно на Дону встретимся, Александр Павлович.
1917. ДЕКАБРЬ
Корнилов его не принял.
Наверное, в манерах Кутепова, во взгляде, в движениях что-то осталось от того недоростка, юноши с чужой фамилией. Хоть по законам Российской империи она, конечно, правильная, полученная от усыновившего его отчима, но ведь был и настоящий отец, и что-то осталось в нём от него. Что-то осталось и от юнкера, изо всех сил старавшегося преуспеть, поскольку другого хода в жизнь не было. Тогда преуспел — стал фельдфебелем. Вероятно, в нём осталось нечто такое, что начальники с командирским чутьём сразу угадывают, решая, что не надо с ним дипломатничать, подыскивать службу, убеждать, уговаривать, а без долгих объяснений можно отдавать приказ и направлять туда, где требуется настоящая военная служба — убивать врагов. Вот и Алексеев...
Принял его в старой генеральской форме, помятой, плохо почищенной. В глазах — непреходящая усталость. Вежливо расспрашивал о том, как добрался, как устроился. Не рассказывать же, что в офицерском общежитии пришлось чуть ли не стрелять в дежурного, не желавшего предоставить комнату полковнику, известному алексеевцу, или о ночном шуме, возникшем у входа в общежитие. Молодая женщина кричала, что здесь живёт её жених и требовала от дежурного, чтобы этого жениха немедленно разыскали и предоставили ей, не то она утром вызовет из станицы казака-отца, и он тут всё разнесёт. Едва уговорили её отложить встречу с женихом до утра. Женихом оказался... поручик Дымников. Утром он смотрел на полковника круглыми честными глазами и говорил: «Всё же как хорошо, что в расположение воинской части не пускают посторонних. Какая она невеста? Переночевал два раза, а она размечталась». Упоминание об отце, правда, заставило его задуматься. Вновь напоминая лицом Дантеса, поручик говорил: «Может, на операцию против красных напроситься или податься в отряд к Чернецову? Как вы думаете, Александр Павлович?»
В беседе с генералом обо всём этом неуместно упоминать.
— Лавр Георгиевич тоже уже здесь, в Новочеркасске, его текинцы по дороге были перебиты, разогнаны. Добрались всего человек 40, а служить у генерала остались лишь семеро верных, — с усталым безразличием сообщил Алексеев и, почувствовав немой вопрос Кутепова, добавил: — у нас с Лавром Георгиевичем были крупные разногласия.
— Он всё ещё за республику?
— Дело даже не в политических взглядах — будущее государственное устройство России будут решать другие люди. Речь шла об управлении армией, о военных планах. Он так был обижен на меня, что даже хотел уехать в Сибирь. К переговорам подключили Антона Ивановича, и, наконец, решили: армия — Корнилов, внешние сношения и политика — я.
— Михаил Васильевич, я готов немедленно формировать полк, батальон или какой-нибудь отряд и повести его на самый опасный участок.
— Какой полк, уважаемый Александр Павлович? Какой батальон? У нас здесь одни командиры полков и батальонов. Солдат нет — только юнкера. И всего в нашей армии около трёх тысяч. Откуда брать пополнение — неизвестно, а сражаться надо каждый день.
— Россия просыпается.
— Да. Большевики разорили страну, зимой начнётся голод, а они ещё половину страны отдадут немцам, тогда русские люди и поклонятся нам, Александр Павлович, скажут: «Придите и спасите». А пока будем сражаться, чтобы выстоять, выиграть время. Вы ведь знаете Тимановского? Он с остатками своего полка защищает Таганрог. Большевики атакуют его огромными силами, и ему требуется помощь. В городе много большевистски настроенных рабочих, они могут восстать и ударить с тыла. Я назначаю вас начальником Таганрогского гарнизона. В вашем подчинении георгиевские кавалеры Тимановского и юнкерское училище полковника Мостенко. Я пришлю ещё отряд офицеров.
— Но ведь армией руководит Лавр Георгиевич.
— Это я с ним уже согласовал, — сказал Алексеев и улыбнулся.
И тот, и другой знали, кто готов идти в бой.
Прежде, чем попрощаться, генерал вдруг сказал:
— Знаете, Александр Павлович, хоть там, под Таганрогом, сил и маловато, в приказе мы именуем вас командиром 3-го полка Добровольческой армии.
1918. ЯНВАРЬ
Вот и Корнилов... Вот и сиди теперь в штабной теплушке на станции Таганрог, дыши угаром от раскалённой железной печки, выслушивай доклады по телефону — один страшней другого — и мгновенно принимай решения и отдавай приказы. Тимановского без его согласия зачем-то вызвали в Новочеркасск, а здесь по железной дороге то наступают большевики, то в городе бунтуют рабочие, нападают на юнкерское училище.
— Господин полковник, штабс-капитан Соболь просит вас к аппарату.
В телефоне слышны были редкие выстрелы — уже редкие — и голос офицера, ещё не выключившегося из боя:
— Мы их погнали!.. Бьём вдогонку... Пленных более сотни...
— Докладывайте, что с училищем?
— Все юнкера у меня, но...
— Докладывайте, где начальник училища?
— Полковник Мостенко приказал юнкерам бросить его раненого и уходить. Сам застрелился.
— Плохие юнкера.
Кутепов встал, снял фуражку и перекрестился.
— Господин полковник, город очищен. Какие будут приказания?
— Расставьте посты. Назначьте дежурных офицеров. Остальным отдыхать. Сами с офицерами — на станцию.
В штабную теплушку Соболь явился вместе с Дымниковым. Тот помогал подняться по стремянке — старая рана ещё напоминала штабс-капитану о себе. Кутепов приказал ординарцам подать вино и закуску.
— С рабочими легко воевать, — оживлённо говорил Леонтий, — один выстрел — и бегут. Не то, что немцы.
— Вы не закончили рассказ о своей поездке в Новочеркасск, — напомнил Кутепов. — Или вы там прятались от страшного казака — отца вашей невесты и ничего не видели?
— Его убили вместе с Чернецовым. Пришлось Наденьку успокаивать. Но кое-что я слышал. Марковцы встречали новый год, и Марков[20] на этом празднике сказал, что не надо тешить себя иллюзиями — предстоит, мол, страшная борьба и не многие увидят её конец. Самое главное я приберёг для финала, — сказал Дымников, грея руки над печкой, — генерал Деникин женился. Венчались сразу после рождественского поста. Присутствовали только свидетели-шаферы: генерал Марков, полковник Тимановский и два адъютанта.
Отдыхать в эту ночь не пришлось. Едва стемнело, как с жутким воем, со стороны Ростова подъехал паровозик с одним вагоном. Оттуда возник капитан Ермолин с несколькими офицерами и юнкерами. Набились в теплушку штаба с восклицаниями и замечаниями. Кутепов перекричал всех и приказал замолчать. Ермолин доложил: красные отряды Сиверса[21] численностью не менее 5 тысяч перерезают железную дорогу. Юнкера отбиваются, но надолго их не хватит. Подошли к карте.
— Матвеев курган?
— Взят Сиверсом, — ответил Ермолин.
— Соболь, что с пленными? — обратился Кутепов к штабс-капитану, назначенному им председателем военно-полевого суда.
— Приговор приведён в исполнение, — ответил тот.
— Прорываемся к Ростову, — решительно скомандовал Кутепов. — Не имеем права даром губить людей. Раненых — в теплушки. Впереди я с корниловцами и юнкерами...
