Рафаил Зотов - Таинственный монах
– Нет, князь, этого я не сделаю, – отвечал Гриша, лицо которого вспыхнуло негодованием.
– Но где теперь твой дядя? Царь обещает свое помилование тому, кто укажет место его пребывания, – сказал Трубецкой.
– Так не за тем ли ты, князь, пожаловал ко мне, чтобы я выдал тебе голову родного дяди, – возразил Гриша с возрастающим негодованием.
– Нет, Григорий! Ты меня худо понял! Если бы я узнал о нем что-нибудь, то не воспользовался бы этим. Сейчас объявлю всем стрельцам волю царскую, быть может кто-нибудь из них и скажет, – возразил Трубецкой.
Лицо Гриши покрылось смертельною бледностью. Он сообразил, что всякий спасая собственную жизнь, может сказать, что сегодня за обедней видел его. От зорких глаз Трубецкого не скрылось смущение Гриши и он был уверен, что местопребывание Ионы было ему известно.
Выходя от Гриши, Трубецкой сказал:
– Прощай, Григорий! Не теряй совсем надежды. Может быть Бог еще поможет мне умилосердить царя.
Выйдя на двор, где были собраны все стрельцы, заключенные в Савинском монастыре, Трубецкой объявил им, что тот будет помилован, кто скажет, что видел мнимого монаха где либо после боя, но ни один из стрельцов ничего не сказал. Раздосадованный князь сказал уходя:
– Пропадайте же вы окаянные!
Перед вечером пристава сделали перекличку всем заключенным стрельцам в их помещениях, которые тотчас заперли на замки. Гриша успел добыть вина и с наступлением ночи стал поить своих сожителей, избегая сам пить до пьяна. Часа через два все четыре сотника были, как говорится, без задних ног и вскоре заснули крепким сном. Гриша среди их остался бодрствующим. Он присел к окну думая тяжелые свои думы и всматриваясь по временам в непроницаемую темноту. Мертвенную тишину нарушало лишь завывание ветра и удары в стекла кельи его крупных капель дожди. С трепетным сердцем ожидал он появления своего дяди и недоумевал, где бы он мог пройти к нему? Теряясь в догадках, он мало-помалу стал дремать и вскоре заснул тревожным сном. Смутные видения тревожили его воображение. Все лица, имевшие дотоле связь с его существованием, в виде призраков толпились около него, быстро сменяя одно другим. Вдруг он почувствовал потребность проснуться и с изумлением откинулся несколько назад от окна, за которым увидел Иону, одетого в костюм царского солдата, который только что окончил распиливать железную решетку в окне кельи, где находился Гриша. Ряд бессвязных вопросов хотел было предложить Гриша своему дяде, но тот сурово отвечал:
– Теперь не время до расспросов. Возьми скорее под твоею кроватью узел, в нем завязано солдатское платье, переоденься в него и вылезай из окна. А я займусь освещением на дорогу.
Гриша слепо повиновался приказу дяди, не поняв, впрочем, значения последних, его слов. Окончив переодеванье он вылез, и прошел вместе с дядею ворота монастыря беспрепятственно. Добежав до первого села, они нашли около одной хижины двух оседланных лошадей, сели на них и поскакали по большой дороге. Остановившись около келий на возвышенном месте, они оглянулись на Москву и увидали громадное зарево пожара. Гриша вздрогнул и тогда только понял ужасный смысл слов своего дяди. Он невольно вздрогнул и обратился в своему спутнику с словами упрека, но тот сказал:
– Сын мой! Единственным моим желанием было спасти тебя, а если бы мне этого не удалось, то я и сам отказался бы жить.
Глава IV
Тяжко поплатились стрельцы за свое безумное предприятие. Справедливый гнев царя Петра Алексеевича обрушился на них всею своею тяжестью. Для спокойствия своего государства, царь Петр Алексеевич решился с корнем вырвать этот негодный источник зла. По приведении в исполнение своего приговора, царь занялся внутренними преобразованиями, который хотя и встретили много недовольных, однако мало-помалу вводились. В скором времени разгорелась война с Турцией, результаты которой колебались между воюющими державами. В августе месяце 1700 года заключен был между Россией и Турцией мир на тридцать лет.
Получив верное известие о перемирии с Турциею 18 августа, царь Петр Алексеевич объявил войну шведскому королю Карлу XII, который в это время воевал с Данией. В расчеты царя входило овладеть Нарвою, чтобы укрепившись в этом центральном пункте, пресечь сообщение Лифляндии и Эстляндии с Ингерманландией и Финляндией. 22 августа государь выступил из Москвы в Новгород с корпусом, которым командовал генерал-майор Бутурлин. Этот поход был сделан в 8 дней. В Новгороде князь Трубецкой с шеститысячным корпусом ожидал уже царских приказаний. Спешность этого похода обусловливалась тем, что войска, при которых был сам царь, ехали на подводах. Корпус Трубецкого выступил из Новгорода и 9 сентября, переправясь через Нарву, обложил город того же имени. Гарнизон крепости и города Нарвы был сравнительно малочисленный, но комендант его, полковник Горн решился защищаться до последней капли крови, ожидая скорой помощи от своего короля.
К первому октября под Нарвою собралась вся русская армия и приехал сам царь Петр Алексеевич. Несколько попыток со стороны русских овладеть Нарвою были безуспешны. 20 октября открыта была канонада против крепости из всех русских батарей, но от неё произошло лишь в крепости несколько пожаров, а самая крепость почти не пострадала. Эта канонада, продолжавшаяся около двух недель, была причиною того, что в лагере русских уже чувствовался недостаток в огнестрельных припасах, а Нарва устояла, защищаемая горстью шведских храбрецов. Плохие дороги к Нарве, ухудшившиеся вследствие осенней ненастной погоды, замедляли доставку провианта в русский лагерь и в нем мало-помалу чувствовался недостаток. Все эти обстоятельства заставили царя Петра Алексеевича раскаиваться в несвоевременном походе, но снять осаду Нарвы он не пожелал.
Оставим на время русскую армию под Нарвою и перенесемся в небольшой городок Пернов, на Балтийском море, где в то время находился Карл XII окруженный своими военачальниками. По улицам города толпились солдаты и самое большое их сборище было пред ратушею, где происходил военный совет. Между тем, как другие комнаты ратуши были переполнены шведскими офицерами разного рода оружия, в самой зале сидели несколько человек около круглого дубового стола. Ближе всех к окну сидел молодой человек с густыми, кудрявыми волосами, падающими на плечи. Взгляд его был важен и спокоен.
А одежда отличалась от всех остальных, здесь присутствовавших. Он был окружен кучею бумаг, на который по временам взглядывал. По правую его руку сидел пожилой генерал с красным, орлиным носом, большими строгими глазами, перепоясанный огромным палашом. Это был Виллинг. Рядом с ним сидел генерал Мейдель, а за ним полковник Пипер. Наконец спиною к двери сидел и сам Карл. Обратясь к Виллингу он сказал:
– Вы, генерал, более всех нас должны знать эти места, а потому говорите что нам делать? Я не люблю мешкать. Меня вызвали и я не вложу меч свой в ножны, до тех пор, пока не упрочу славу Швеции. Что вы знаете о Нарве и царе Петре?
– Нарва защищается горстью наших храбрецов и вероятно будет защищаться до тех пор, пока ваше величество сами придете к ней на помощь. Царь Петр находится сам при своих войсках, которых там около сорока тысяч. Но эта армия без всякой дисциплины и не имеют никакого понятия о военном искусстве, – ответил с некоторою важностью Виллинг.
– Кто знает наверное расстояние от Пернова до Нарвы? – спросил опять король.
– От Пернова до Нарвы 40 миль по прямому пути, но в настоящее время по этой дороге трудно пробраться, особенно артиллерии, а потому обходною дорогою будет 50 миль, – отвечал Мейдель.
– А кто командует русскою армией? – спросил снова король.
– Хотя царь Петр сам воодушевляет свои войска, но командование ими кажется думает поручить герцогу де Кроа, недавно прибывшему от Римского императора.
– От кого, генерал Виллинг, вы получили все ваши сведения? – спросил король.
– От двух верных лазутчиков, которые преданы нам. Они здесь в настоящее время, – отвечал Виллинг.
Виллинг вышел из залы, чтобы позвать лазутчиков, а Карл стал выхвалять его пред остальными, говоря:
– Виллинг и между неприятелями нашел преданных нам людей. Неправда ли, господа, что это облегчить нам самую победу?
– Сомнительно, государь! – ответил смело полковник.
– Как? Почему? – с видимой досадой спросил король.
– Если эти лазутчики русские, то они изменники своему государю и отечеству и таким людям никогда не следует доверяться, потому что они заглушивши в груди своей священные чувства долга и чести, не имеют ничего святого. Если же они не русские, то слова их не заслуживают никакого доверия, потому что ненависть русских к иностранцам всем известна. Таким образом я смел бы думать, что этих людей следует выслушать и отправить в русский лагерь, чтобы показать, что мы не хотим пользоваться изменою их соотчичей и не так просты, чтобы поверить подосланным ими лазутчикам, – отвечал Штейнбок.
