Сергей Парамонов - Откуда ты, Русь?
«Вплоть до второй половины текущего столетия учение норманской школы было господствующим и авторитет корифеев её Шлёцера — со стороны немецких учёных, Карамзина — со стороны русских писателей представлялся настолько подавляющим, что поднимать голос против этого учения считалось дерзостью, признаком невежественности и отсутствия эрудиции, объявлялось почти святотатством. Насмешки и упрёки в вандализме устремлялись на головы лиц, которые позволяли себе протестовать против учения норманизма. Это был какой-то научный террор, с которым было очень трудно бороться».
Не забудьте, что это было сказано в 1899 году, но оставалось в силе до 1917 года по крайней мере. И остается до сих пор в русском Зарубежье: во всяком случае, работы Вернадского, Ковалевского, Пушкарёва, Сергеевского и т. д., которыми питаются зарубежные русские, не говоря уже о трудах Карамзина, Погодина, Соловьёва, Платонова, Шахматова и др., но все они пропитаны насквозь норманским духом, т. е. пренебрежением к нашим предкам. Более того, весь Запад целиком стоит на норманской позиции и не может выставить ни одного имени антинорманиста, для Запада эта проблема не существует.
Правда, работы В. А. Рязановского, Н. Ильиной, Сергея Лесного и др. стали поперёк течения этого потока мутной воды, но окончательного перелома ещё нет: норманизм всосался в наших «патриотов», которые никак не могут расстаться с дорогим для них представлением, что предки наши были в IX веке дикарями и холуями германцев.
Да не подумают, что мало было антинорманистов (о них можно и должно написать целую книгу), что они руководствовались шовинистическими побуждениями, а научных оснований у них не было. Это не так, что доказывается примером небезызвестного историка Иловайского, по учебникам которого училась вся Россия. В учебниках он был норманистом. И доход от учебников ежегодно доставлял ему новый дом в Белокаменной. Но в учёных диспутах, в научных журналах как учёный он был ярым антинорманистом. В многочисленных научных статьях он опровергал совершенно норманскую теорию, ожесточённо боролся сам с собой, ибо выступал с пеной у рта против того, что он официально проповедовал.
Таковы были условия жизни, что антинорманизм никак не мог пробить себе пути вверх. Гедеонов, автор двухтомного исследования «Варяги и Русь», писал в 1876 году: «Неумолимое норманское вето тяготеет над разъяснением какого бы то ни было остатка нашей родной старины». И он добавляет: «Но кто же, какой Дарвин вдохнёт жизнь в этого истукана с норманской головой и славянским туловищем?» Гедеонову была ясна вся нелепость Руси с норманской головой и славянским туловищем. Действительно, такое творение иначе, как истуканом, назвать нельзя. Однако шли годы, десятилетия, «а только воз и ныне там».
Многие культурные люди, конечно, понимали, что с норманской теорией что-то неладно. Тургенев это отразил в своём романе «Дым», написанном в 1857 году. Он вкладывает в уста своего героя Потугина следующее: «Немцы правильно развивались, — кричат славянофилы, — подавайте и нам правильное развитие! Да где же его взять, когда самый первый исторический поступок нашего племени — призвание к себе князей из-за моря — есть уже неправильность, ненормальность, которая повторяется на каждом из нас до сих пор. Каждый из нас, хоть раз в жизни, непременно чему-нибудь чужому, нерусскому сказал: иди владеть и княжить надо мною! Я, пожалуй, готов согласиться, что, вкладывая иностранную суть в собственное тело, мы никак не можем наверное знать наперёд, что такое мы вкладываем: кусок хлеба или кусок яда?»
Мы видим, что ещё в 1857 году даже самые образованные люди того времени совершенно «плавали» в варяжском вопросе. Нутром они понимали, что здесь что то не то, но преклонение перед авторитетами было столь велико, а привычка к критической мысли не существовала, и поэтому мирились с нелепостью, даже чувствуя, что это нелепость. Многие, однако, понимали, в чём дело. Чернышевский видел в норманской теории «хлам, ничего не стоящий, ни к чему не годный». Добролюбов отзывался о главном защитнике норманизма Погодине как о человеке, который «победоносно почил на норманском вопросе», мешая «со вздором небылицы», и т. д.
Мало было, однако, высказывать критические мысли. Надо было доказать ложь норманской теории. А для этого не было сил. Сколько ни кричали антинорманисты, а учили-то норманскую теорию. И даже не заикались о существовании других теорий.
В справедливости норманской теории сомневались не только антинорманисты, но и сами норманисты всё время искали каких-то подтверждений. М. П. Погодин, столп норманизма, приводил следующую цитату из Гельмольда: «Маркомашинами называются обыкновенно люди, отовсюду собранные, которые населяют марку. В Славянской земле много марок, из которых не последняя наша Вагирская провинция, имеющая мужей сильных и опытных в битвах, как из Датчан, так и из Славян». Добавим, кстати, что эти объединённые шайки из датчан и славян, шайки варягов, нападали на Англию и требовали буквально «дани» (слово русское). Приведя цитату из Гельмольда, Погодин добавляет: «Чуть ли не в этом месте Гельмольда, сказал я ещё в 1846 году, и чуть ли не в этом углу Варяжского моря заключается ключ к тайне происхождения варягов и Руси. Здесь соединяются вместе и Славяне, и Норманы, и Вагры, и Датчане, и Варяги, и Риустри, и Россенгау. Если бы, кажется, одно слово сорвалось ещё с языка у Гельмольда, то всё бы нам стало ясно, но, вероятно, этого слова он не знал». Из сказанного видно, как близко, на волосок, стоял Погодин от настоящего решения и как он понимал, что норманская теория — это ещё не решение всей проблемы. Сомнение всё время грызло его, и он искал какого-то ключа от тайны. Он лишь временно удовлетворялся норманской теорией. Но в то же время искал и другие решения. Приходится удивляться, как тонко он угадал «верхним чутьём» место, где завязалась загадка Руси. Он знал, где заключается разгадка, но не имел документа, который это доказал бы. Будь у него в руках «Житие» Отгона Бамбергского, мы уже 100 лет назад отбросили бы норманскую теорию.
Не без значения и то, что некоторые западные писатели ещё столетия тому назад были антинорманистами. В 1613 году некто Клод Дюре издал в Кельне книгу об истории языков. В настоящий момент у нас нет под руками этой книги. Но есть выписка из неё, сделанная Штраленбергом в 1736 году: «Клод Дюре говорит не без основания, что варяги, от которых происходил Рюрик, были вандалы, называемые другими „вендами“». Таким образом, ещё в 1613 году для некоторых иностранцев нелепость норманской теории была ясна, и они считали, что призванные варяги были славянами. Герберштейн после подробного рассмотрения вопроса о призвании варягов приходит к такому заключению: «На основании всего этого, мне кажется, руссы скорее всего призвали к себе князей из варягов или вагров, чем бы передали власть чужестранцам, которые были чужды и их религии, и обычаям, и языку».
Итак, мысль, что Рюрик был славянином, была высказана ещё в 1549 году Герберштейном, иностранцем, которого уж никак нельзя заподозрить в славянском шовинизме. Просто каждому здравомыслящему человеку суть дела была ясна. А вот мы никак не можем избавиться от дыма, который застилает истину уже несколько сот лет.
Раздел 2. Проблема начала Руси (доолеговская Русь)
Глава 6. Известия о руссах до X века
Из предыдущего раздела видно, что варяги, в частности Олег, явившись на Русь, застали здесь уже давно сформировавшееся государство с довольно высокой культурой и значительными связями со всеми соседями. Объединение Олегом Новгородского и Киевского государств под именем Руси явилось завершением долгого и естественного развития славянских племён на востоке Европы. Этот момент вовсе не означал начала истории Руси: обе составные части её уже имели очень долгую историю, которую мы назовём доолеговской. Этот период и царские, и советские историки оставили совсем без внимания. Он, конечно, и для них существовал, но совершенно в неопределённой, аморфной форме. Они его игнорировали и не пытались исследовать: разве могло быть начало до того начала, которое им известно? Ведь Русь началась, как они думали, с Олега. Какого же начала можно искать до Олега? С их точки зрения, доолеговская история просто нонсенс.
На деле это не так: до нас дошло немало исторических данных о доолеговской Руси. Их, конечно, на самом деле больше, но надо их поискать. Наша попытка дать очерк доолеговской Руси является первой. И, естественно, ей присущи типичные черты: фрагментарность и сравнительная бедность. Однако, коль скоро будет создан некий костяк, вокруг него будут нарастать всё новые и новые сведения, пропуски, провалы будут заполняться, и наша история будет превращаться в связную историю без больших пропусков в хронологии. Вместе с тем и ранее найденное будет подтверждаться и укрепляться. Сейчас это лишь ряд отрывков, отдельные, разрозненные звенья единой цепи. Но они скоро свяжутся вместе. Нужна только работа. Упорная и целенаправленная. Да не взыщет читатель за отрывочность сведений, они естественны, а с чего-то начинать надо.
