Кэтлин Кент - Жена изменника
Он больше не улыбался, и она глядела на его ничем не примечательное телосложение и лысеющую голову, исполосованную шрамами, которые он получил во время поножовщины, когда кожу на голове ему срезали аж до самого черепа. После драки Брадлоу натянул назад клочья кожи и заплатил одной белошвейке, чтобы та сшила их шелковой ниткой. Энн знала, что его главными достоинствами были поразительная сила и проворство, не идущие ни в какое сравнение с теми же качествами у мужчин, вдвое крупнее его. Обычно он орудовал коротким ножом, предпочитая отделывать своего клиента на близком расстоянии, но особое удовольствие он получал, когда завязывал сложнейшие узлы — одни для обездвиживания жертвы, другие для удушения. Она посмотрела на его руки: ими этот человек при необходимости вполне мог задушить и корову. Потом быстро, одного за другим, оглядела всю компанию. Ей пришлось признать, что эти четверо выглядят довольно внушительно и с ними может состязаться разве только хорошо вооруженная шайка наемных убийц. Бейкер, сидевший рядом с. Брадлоу, не выделялся ни статью, ни внешностью, хотя был довольно высок. Он сидел, вежливо помалкивая и посматривая то на свои ногти, то на посетителей. Это был профессиональный палач. Своих жертв он иногда увозил на север, в Шотландию, где еще применялись, хотя уже не повсеместно, пытки на дыбе и колесование. Энн также знала, что у него есть жена и пятеро детей, что живет вся семья в доме на улице Сент-Мэриэт-Хилл, совсем недалеко от ее таверны на Лоуэр-Темз-стрит, в двух шагах от Тауэра, где Бейкер иногда работал в поздние часы.
За Бейкером сидел Хэммет Корнуолл, прозываемый так, потому что родился в Корнуолле, хотя еще ребенком был привезен в Лондон и за городские стены более не выходил. Он был таким крупным, что носил два сшитых вместе плаща. Он никогда не задавал вопросов, никогда не проигрывал в схватках и состоял в помощниках Тьернана Блада, когда тот задумал и осуществил кражу королевских драгоценностей из Тауэра. Он один знал Блада в лицо, и о нем говорили, что он свернет человеку шею и у него даже капли пота на лбу не выступит.
Почувствовав, что Энн его разглядывает, Хэммет заговорил:
— Хватит болтать, а? Дай колбасы.
Четвертый, самый молодой, с красивой шпагой в богатых ножнах, добавил:
— И принеси что-нибудь повкуснее этих помоев. Рейнвейн или еще лучше мадеру с Канарских островов.
Он был хорош собой, но с виду слабоват, как любой титулованный молодчик, перед которым она задирала юбки, потому что они платили щедро и сразу. Однако в последнее время приходилось вести расчеты при свете, чтобы не нарваться на голландские стиверы или французские су, привезенные с какой-нибудь войны.
— А это еще кто? — спросила она у Брадлоу, большим пальцем указав через плечо на молодого повесу, как будто не слышала, что он просил выпивки подороже.
— Эдвард Торнтон, недавно прибыл с Голландской войны, — ответил Брадлоу, прильнув к Энн. — Хотя, по моему разумению, он в Нидерландах орудовал лезвием, только когда брился, — улыбнулся Брадлоу. Торнтон же напрягся, но ничего не сказал. — Но все-таки, Энни, он наш человек. — И поскольку хозяйка явно в этом сомневалась, добавил громким шепотом: — Эдвард как раз и уличил Сэма.
— Сэм Крауч стриг купоны и там, и там, — сказал Торнтон, с кислой миной глядя в кружку стынущего эля.
Когда Энн с удивлением перевела взгляд на Брадлоу, тот кивнул:
— Что правда, то правда. Сэм прикарманивал и денежки Блада, и каких-то папских шлюх из Испании. Торнтон вывел его на чистую воду, а Бейкер подстриг ему кое-что другое, — весело хмыкнул Брадлоу собственной шутке.
Когда Энн глянула на Бейкера, чтобы получить подтверждение, он приятно улыбнулся и пошевелил двумя пальцами, словно ножницами.
— Принеси колбасы, — повторил Хэммет, на этот раз более раздраженно, и Энн поднялась, чтобы идти на кухню.
Торнтон сунул ей в руки свою кружку.
— И рейнвейну, птичка моя, — сказал он, а потом просунул язык между двумя указательными пальцами, намекая без лишних слов на быстрое свидание в чулане.
Но Энн решила, что откажет: что-то во взгляде Торнтона заставило ее сжаться внутри. Скорее всего, этот тип — любитель каких-нибудь извращений.
Она быстро проследовала на кухню мимо столов, из-за которых поднимались окончившие ужин грузчики и друг за другом выходили, сгорбившись, на улицу под проливной дождь. Тот человек у огня не двигался и, казалось, уснул. На кухне хозяйка сделала знак Мин приготовить еще еды и повернулась к Джорджу. Сидя у очага, парень запихивал в рот остатки устричного пирога. Он широко улыбнулся ей, а она несколько мгновений смотрела на него в раздумье.
— Джорджи, — спросила она, — тебе годков-то сколько?
— Четырнадцать, дорогая Энни, — ответил он с гордостью.
Она кивнула и придвинулась к нему, размахивая передником перед огнем и распространяя запах своего тела, похожий на аромат свежеиспеченного хлеба.
— Так ты уже совсем большой мальчик, да? И как это ты ловишь угрей в ловушки?
Мальчик вытер рукавом лицо, очистив от грязи лоб и подбородок.
— Сказать по чести, ловушки-то у меня почти все сломаны, — признался он.
Энн пододвинула низкую скамеечку и села рядом.
— А знаешь, как французы ловят угрей, Джорджи? Мне один матрос рассказывал. Они берут лошадиную голову и хорошенько привязывают ее на веревку. Потом закидывают в реку на день или, может, два, а когда вытаскивают, в голове полно угрей. Кишмя кишат. Иногда голова бывает такая тяжелая, что ее тащат втроем. Угри, понимаешь, забираются туда поесть мозги.
Она рассеянно взяла мальчика за руку и, пока рассказывала, играла его пальцами. Джорджи немного дрожал, хотя она не знала, отчего именно, — то ли от мысли, что угри залезают столь глубоко в лошадиную плоть, то ли от ее прикосновения.
— Хочешь, я найду тебе лошадиную голову, Джорджи? Попрошу своего старика. Он ведь у меня извозчик, у него в неделю наберется больше дохлых кляч, чем мучеников на небесах.
Паренек с благодарностью улыбнулся, и Энн отослала его домой, пообещав встретить завтра перед рассветом у таверны с лошадиной головой в тележке.
Энн принесла еду и рейнвейн для Торнтона, не обратив внимания на его неодобрительный взгляд, брошенный на бутылку, наполненную лишь наполовину, да еще с осадком. Усевшись на пятое, незанятое место, она повернулась к Брадлоу, который тихим голосом рассказывал про нанятый для их перевозки корабль.
— Капитана зовут Кугин, — говорил он, протыкая колбасу ножом. — По рождению он голландец, но только в том смысле, что его мать обрюхатил какой-то йомен из тех мест. Теперь у него нет родины. Трудится на пользу своих карманов и верен только им. Человек проверенный. Он возит в колонии порох и кремень уже лет десять или даже более и никогда не задает лишних вопросов. У него трехмачтовое судно, а экипаж всего человек десять.
Тут Бейкер поднялся со словами:
— Блад заплатил за пятерых, и он узнает, если на борт взойдут только четверо. Пятого-то теперь где взять?
Бейкер заговорил впервые, и Энн поразил его нежный голос. Она представила себе, сколько раз ему приходилось так мягко и рассудительно задавать вопросы несчастному, который под пытками орал ему прямо в лицо в предсмертной агонии.
— В живых осталось не так много, — сказал Брадлоу, — если брать тех, кто не сидит в тюрьме и сгодится для нашего предприятия. Есть, к примеру, Пиллатер. — Он оглядел присутствующих, но, не заметив ни одобрения, ни возражения, продолжил: — Или Нокс? — Брадлоу посмотрел на Хэммета, который пожал плечами и покачал головой. — Бог ты мой! Ну тогда Маркем.
— А-а-а... — задумчиво протянул Бейкер и тряхнул головой.
— Ну и черт с вами совсем, — пробормотал Брадлоу. — Будем действовать вчетвером, а Бладу вернем лишнюю долю.
— Нас четверо, а там всего-то один паршивый колониальный фермер... — фыркнул Торнтон.
Огромная ручища с ножом потянулась к тарелке Торнтона, и остатки колбасы перекочевали на острие ножа, с которого закапали жирные капли прямо на бархатные панталоны молодого человека. Пораженный Торнтон с возмущением уставился на Хэммета, а тот отправил кусок колбасы себе в рот. Некоторое время он задумчиво жевал, а потом проурчал громовым голосом:
— Он большой человек. Большой, очень большой. — Затем острием ножа указал на Торнтона и со всей серьезностью добавил: — А ты маленький.
Брадлоу хохотнул, похлопав Хэммета по спине, и быстро обратился к Торнтону, схватившемуся было за эфес шпаги:
— Уймись, Эдвард. Знаешь, что значит три монашки и конь? Это значит, что коню предстоят тяжелые скачки. — Улыбка сошла с лица Брадлоу, и он с серьезным видом посмотрел на молодого человека. — Ты здесь, парень, новичок. Сиди тихо, слушай внимательно — и получишь свои денежки живой и здоровенький.
