Нестор Кукольник - Иоанн III, собиратель земли Русской
— Кто ты? — спросил государь.
— Твой раб и подданный Василий, князь Данилов, сын Холмский, — ответил юноша.
— Так это ты, Вася?.. — спросил государь, нахмурясь.
— Я, великий государь, Вася…
— Ты, Васенька, малолетний?
— Не малолетний, великий государь, я недоросль, как говорит матушка.
— Так это не ты в Греческой слободе бросился в огонь…
— Я и Алмаз, великий государь, мы оба бросились. Да разве мы что ни есть этим дурное сделали…
— Напротив того.
— Я так и знал, что ты, государь, похвалишь, а спроси матушку да свою супругу, государыню Софью Фоминишну, спроси-ка ненаглядных твоих царевен…
— Гм! Ну что ж они.
— Мыли мне голову, мыли, душно стало, выбежал на воздух освежиться. Пусть они и умные, и высокие, а у меня свой толк. Бог меня любит, выбежал я от бабьей грозы, а Господь помог мне поддержать тебя.
Иоанн был тронут, а это с ним редко случалось.
— Добрый ты сын любезного мне мужа, — сказал он. — Разум твой столь же чист, как и сердце. Сохранишь ли их во всегдашней чистоте?..
— И на это, государь, у меня свой толк.
Государь улыбнулся, а это была еще большая редкость.
— Что же сталось с Андреем и его женой? — спросил государь.
— Бог помог! Алмаз вынес Андрея Фомича, а я Зою, благо, что окна в сад низки.
— Где же оба?
— Мы отнесли их к Ласкиру. Их дымом одурило. Да еще при нас стали приходить в память.
— Князь Федор! Пошли сейчас туда Савву-врача от моего имени.
— Вася! — сказал Иоанн, положив руку на голову юноши. — Я тебя не забуду.
Князь Василий не выдержал, залился слезами и, схватив руку Иоанна, стал целовать ее.
— До свиданья, Василий!
— Государь, коли так, — проговорил Вася, — то у меня есть просьба до тебя. Укажи государыне и всем нашим теремным, чтобы они перестали мне мыть голову и сердиться.
— Перестанут.
Иоанн вошел в коридор и спросил Стромилова:
— Что сын Иван?
— Лучше!
— Я так и думал.
Невестка встретила государя с лицом веселым, мистр Леон почтительно преклонился.
— Лучше, государь родитель, совсем лучше. Боль в ногах поутихла, только слабость.
— Мистр Леон, жалую тебя корабельником и шубой… Чтó, выздоровеет?
— Ручаюсь головой твоему царскому величеству.
— Помни слово, а что до титла, то латинских не жалую… Мне с римским императором детей не крестить.
— Мне, подлому рабу твоему, противоречить не приходится, но долг совести велит, коли к слову пришлось, мне, верному и преданному слуге, не молчать, а говорить.
— О чем же говорить?
— Рыцарь Поппель здесь неспроста.
— Да это и каждый может догадаться.
— Прости дерзости гнусного раба твоего, но вряд ли думные твои советники смекают, зачем здесь Поппель… Он в Москве с женихом высоким.
Иоанн пристально посмотрел на Леона, но тот почтительно преклонился.
— Вот что! Далеко еще до свадьбы, а уж сватов засылают. Вот вчера была свадьба, так совсем без свах и сватов обошлись…
Все молчали, потупив глаза. Иоанн продолжал:
— Проказник Андрей женился на купчихе Зое. Вот вам и знатная сродница, а! Но дело сделано, не развенчать же их; теперь надо подумать и о подарках, им же и помощь нужна — погорели, бедняги, чуть самих спас Вася-орленок.
— Они спасены? — торопливо спросила Елена.
— Бог помог! Спасены! Меня этот брак нимало не удивил, но одно досадно. Это сильно огорчит Софью! Надо поспешить к ней на выручку. До свиданья.
Пока Иоанн сидел у сына, Вася с торжеством воротился к матери. Хотя Вася и отыскался, но тревога продолжалась по-прежнему. Софья Фоминишна в досаде ходила по комнате. Елена у окна плакала тихо, Феодосия, как и всегда, ей вторила, княгиня Авдотья Кирилловна ворчала.
— Срамник этакой! — сказала княгиня, увидав входящего Васю. — С христопродавцами и развратниками всю ночь провозился.
— Тетенька, — жалобно и со слезами перебила Елена. — Перестань!
— Перестань! — повторила и Феодосия.
— Пусть расскажет, пусть признается, где был, что делал, какому злу научался! Пусть выдаст злых советчиков, что на такой соблазн уломали…
— Где был, что делал? — заметила Софья с презрительной улыбкой. — Из усердия ко мне спасал сестрицу Зою! Не дал сгореть стыду моему и посрамлению… Недоросль, а схватил Зою, а не Андрея!
— Слышь! Отвечай же, полуночник ты этакой, зачем Зою, а не Андрея?
— Ох ты Господи, Господи! Да где же мне поднять такого слона!
— Не увертывайся, потаскушка ты этакой! Ты отца и мать обесчестил, знаешь ли, если дойдет до государя…
— Государь знает, матушка!
— Пропала моя головушка — погубил навеки.
— Боже ты мой, боже! Не кручинься, ненаглядная моя родительница! Государь не в тебя. Он за все пожаловал мне царское спасибо.
— Ах ты греховодник! Лгать на государя! Язык отымется.
— Здравствуй, княгиня Авдотья Кирилловна! — сказал государь, входя в палату. Княгиня быстро поднялась и почтительно преклонилась. Софья с принужденной улыбкой подошла к Иоанну.
— Слава тебе Господи! — шепотом сказал Вася. — Авось государь уймет их…
— Редкий гость, но я в долгу пред тобою, дорогая сродница…
Княгиня отвесила земной поклон.
— Что это ты, княгиня, тебе такие поклоны непристойны.
Василий бросился помочь матери подняться, но та оттолкнула его, сказав шепотом: «Отойди, срамник, ты мне не опора!»
— Вчера еще хотел зайти, да дела задержали. Вчера хотел благодарить за Данилу, а сегодня приходится благодарить и за сына. Добрый, умный он у тебя юноша, честь матери.
— Ах ты государь-солнышко, — радостно прошептал Вася.
Радость Елены была еще искреннее. Она вскрикнула: «Ага!» — и, прыгая, захлопала в ладоши. Иоанн нахмурился.
— Ты чему обрадовалась?
— Ах, батюшка, если бы ты знал, как тут ему досталось, мы с Феней плакали, плакали… Может ли быть, чтобы Вася сделал что ни есть дурное… Ведь не нарочно же он всю ночь не спал, видно, нужда была… Только и успел сказать, что двоих от огня спас; больше и говорить не дали…
— Прибавь еще, Леночка, что он спас и третьего от ушиба; а кто знает, что бы от того ушиба приключилось; в мои лета упасть с лестницы…
— Тебя! — вскрикнули все, а Леночка со слезами радости бросилась к Василию… — Ах ты, голубчик наш! Ну вот, тетенька, вот тебе!..
— Без упреков, дочь моя! — пуще и пуще хмурясь, сказал Иоанн и сел в кресла; все заметили грозу на величественном лице Иоанна и присмирели. Даже Леночка тихо отошла к окошку и стала смотреть на тесный дворик. Долго Иоанн сидел молча, размышляя сам с собою. Вздох Софьи, подавлявшей нестерпимую досаду, разбудил его; он посмотрел на нее, и тучи стали расходиться, взоры яснели; он вынудил себя улыбнуться, и улыбка явилась.
— Знаю, что огорчило тебя, но эта весть не стоит печали.
— Ох, государь, супруг мой великий! Все эго дело рук врагов моих, чтобы унизить в очах твоих бедную Софью…
— Врагов твоих? — с удивлением спросил государь. — Я их не знаю. Но если бы даже и были, то ты мало ценишь и любишь меня, когда можешь думать, что я позволю клевете раскрыть уста на тебя, мою дорогую супругу, мать детей моих и всей Руси. Может ли свадьба Андрея унизить Софью? Он унижал тебя более своим вдовством. Если бы он женился на дочери императора римского, но без любви, то не исправил бы своего разгульного нрава. Эту он любит без памяти, как юноша, а любимая жена чего не сделает. Признаюсь, я рад за Андрея. Он сам поймет, что там, где все знают род жены его, оставаться ему неловко, а мы поможем его отъезду казною. Я не давал ему денег на пирушки и шалости, а на жизнь добрую и спокойную — дам охотно. Тем более что спокойствие Софьи для меня дорого…
— Государь! Сколько милостей…
— Пока ни одной, только должное! Василий, поди скажи казначею, чтобы пришел в рабочую палату… Леночка, возьми Феню, ступайте себе играть к няням… Княгиня, присядь к нам! Сколько лет Василию?..
— Шестнадцатый в Петровку покончил…
— Пора на службу. Для теремов он уже стар. Разум его чист, сердце не испорчено, но возраст приходит, когда человеку одному станет скучно. И что за жизнь в теремах сыну богатыря земли Русской! Ратная доблесть — великое достоинство, но оно плод честной совести и телесного здравия! Дар Божий, возделывать его не надо. Но ратный ум должно воспитывать и развивать как правила добродетелей. Последнее ты совершила как нельзя лучше; сдай мне теперь сына на руки, да образую я из него мужа государственного, достойного преемника князю Даниле, достойного слугу моему Ивану…
— Мы все твои, государь, твори, что хочешь. Сама вижу, что он уж из недорослей вышел — только кто же за ним на Москве-то присмотрит.
— На Москве? Дорогая сродница, Москва не наука; Москву еще учить надо, и долго-долго, конца не вижу, а начинать надо. Пусть взглянет на государства соседние.
