Юзеф Крашевский - Борьба за Краков (При короле Локотке)
— Поговорим об этом наедине. Пойдемте ко мне.
Мещане остались в приемной комнате, а войт последовал за епископом в спальню.
Комната, в которую они пришли, была узенькая и длинная, как монастырская келья, в ней было много книг, большой стол занимал половину комнаты, остальное убранство было самое простое и даже убогое. В углу виднелось твердое ложе с неубранной еще постелью, крестом в головах, пальмой и освященной свечей.
Когда двери закрылись за ними, епископ снова скрестил руки и поднял их, как бы для молитвы.
— Господь посылает нам тяжкое испытание, — сказал он набожно. — Он и научит нас, как поступать.
— А кого же Он удостоит своим откровением и через кого будет вещать, как не через вас, отец? — возразил войт. — Мы ждем от вас мудрого совета. Надо спасать город!
Епископ молча смотрел в окно, а глаза его наполнялись слезами.
— Князь Владислав, — прибавил Альберт, — уже здесь близко, он собирает вести, посылает гонцов и торопит…
Муската сделал неопределенный жест рукой.
— Это еще не причина, чтобы спешить, — сказал он, — правда, он дерзкий и смелый человек, потому что столько лет был в изгнании и уже считался погибшим, а теперь снова объявился, набрал войско и приобрел власть. Конечно, мы должны его бояться; но разве это тот государь, какого нам надо?
Епископ говорил это, все понижая голос, как бы пугаясь сам тех слов, которые произносили его собственные уста. Но какая-то внутренняя сила вырывала их из его груди, и он не мог удержать их.
— Этот князь, — прибавил он, — никогда не уважал ни костела, ни духовенства. Люди еще помнят, что выделывали его воины в Силезии, Познани и в других землях. Ни вам, ни нам он не будет приятен.
Он умолк на минуту.
— Но если чехи не справятся с ним, — возразил Альберт, — мы должны будем выбрать кого-нибудь нашим королем? Уж он и так завладел многими землями, а если не будет чехов, возьмет и все остальные.
После недолгого молчания Муската зашептал Альберту чуть не в самое ухо:
— А почему бы вам не попытаться отдать Краков кому-нибудь из силезских Пястов? Они больше расположены к немецкому народу и имеют среди немцев много приверженцев.
Альберт отрицательно тряхнул головою.
— Теперь не время нам ставить от себя князя, — сказал он, — шляхта не пойдет с нами.
Муската слушал, еще не убежденный.
— Разумом, ловкостью и деньгами могли бы и вы победить, — сказал он, — с деньгами можно многое сделать.
Он вдруг замолчал. Войт холодно слушал; эти мысли приходили и ему в голову, но он знал, как трудно привести их в исполнение.
— Князь Владислав храбр и ничего не боится.
— Но сил у него нет, — возразил епископ, — он силен только вашей слабостью. Ведь еще недавно у него не было ни рыцарей, ни воинов, и он вооружал крестьян!
— Но теперь, когда ему повезло, у него прибавилось и друзей, — сказал войт, — мы знаем достоверно, что каштелян Вержбента, воевода Змигродский, оба князя Сандомирские, а среди ваших — каноник Клеменц, канцлер, — втайне преданы ему.
При имени канцлера епископ подтверждающе кивнул головой, об этом было и ему известно,
— Что касается каштеляна и воеводы, то это еще сомнительно.
— Э, нет уж никаких сомнений! — прервал его войт.
Они помолчали, глядя друг на друга. Епископ, видя, что Альберт ждет последнего слова, прибавил:
— Не торопитесь! Пока чехи в замке, не ищите другого государя. Чешская корона не останется без наследника. Выберут нового короля или которой-нибудь из женщин подыщут мужа из знатного дома… Тогда вспомнят чехи и о польской короне, а ваш карлик может опять отправляться в изгнание.
Последние слова епископ выговорил совсем тихо, но с чувством; видно было, что он желал сам себе исполнения этого пророчества.
— Этот маленький Локоток, знаете, что он такое? С ним придут его поляки, которые ему помогали, и заберут здесь все в свою власть. Вы знаете, как они не любят немцев и как завидуют им! Настанет для вас плохое время. У этого князя никогда ничего не было, а война втянула его в долги, кто же будет их платить, если не мы и не вы? Мещанство и духовенство!
Оба вздохнули.
— Подождите же! Не спешите, — прибавил Муската. — Чехи еще держат власть! Всегда будет время отворить ворота… Он не может сразу напасть и на город, и на замок… это уж выше его сил!
Разговор с перерывами продолжался еще некоторое время. Епископ, высказав то, что думал, не настаивал больше, овладел собою и с покорностью смотрел в будущее. Альберт, попрощавшись с ним, передал его совет ожидавшим его мещанам, а те пошли передать его в ратушу, предварительно разделившись во дворе, чтобы их не видели выходящими толпой.
На улице уже рассвело.
Муската только что собирался подкрепить силы пищей, когда к нему постучали. Он очень удивился и даже покраснел, увидев входящего канцлера Клеменца, о котором только что шла речь.
Канцлер и лицом, и фигурой представлял полную противоположность придавленному, угнетенному и перепуганному Мускате. Нестарый еще, очень красивый, с открытым, высоким лбом и мягкой улыбкой на губах, ксендз Клеменц выглядел бодрым и уверенным. Он не носил в себе никакой тайны и не был вынужден хитрить; по крайней мере на его открытом лице не было заметно следов борьбы со своими чувствами и мыслями.
Епископ приветствовал его тем радушнее, чем менее расположен был видеть его; он даже сделал усилие казаться веселым, хотя и был очень обеспокоен внезапным появлением канцлера.
Он пригласил его сесть и заговорил о дождливой погоде и о таких вещах, которые его менее всего интересовали.
Ксендз Клеменц сел. Муската догадывался, что его приход имел определенную цель и что он заговорит о деле Локотка. Это было ему неприятно. Позвав к себе слугу, он приказал подать себе похлебку, в надежде отсрочить неприятный разговор. Но канцлер и не спешил с ним. Только дождавшись, когда слуга ушел, он сказал:
— Рассказывают о печальной участи, постигшей молодого короля… Отцу нашему это небезызвестно?
— Да, говорят… рассказывают, — сказал Муската. — Но я этому не верю. Есть много людей, которым выгодны такие слухи. Молодой государь еще не успел нажить себе врагов.
— Он был развратник, — смело возразил Клеменц.
Епископ, не поднимая глаз, кушал свою похлебку.
— Если чехи принуждены будут уйти отсюда, — прибавил канцлер, — а власть перейдет к новому, нашему собственному королю, мы не будем этому противиться.
— Для нас, — сухо возразил епископ, — одинаково хороши все государи, кем бы они ни были, лишь бы они уважали власть костела.
— Но вся наша земля метит себе королем Владислава. Говоря это, он пристально смотрел на епископа, но тот не дрогнул и равнодушно заметил:
— Все в Божьих руках! Пусть будет Его святая воля.
— Сам Бог склонил к нему людские сердца, — сказал канцлер.
Епископ, не отвечая, поставил кубок на стол.
С минуту длилось молчание, потом Муската, глядя в стол, сказал все тем же равнодушным тоном:
— Не наше это дело, и я не хочу вмешиваться и становиться на чью-либо сторону. Если Бог пошлет удачу князю Куявскому, мы будем за него так же молиться, как молились за короля Вацлава.
Канцлер поднялся с лавки, убедившись, что здесь ничего больше не добьешься. Он хорошо знал осторожность епископа, а когда Муската как бы машинально подвинул к себе лежавшую перед ним книжку, делая вид, что хочет помолиться или почитать, то ксендз Клеменц низко поклонился и вышел.
Закутавшись в плащ, он быстро прошел через двор и тотчас же свернул к своему собственному дому, находившемуся в одной из ближайших уличек. Здесь, у ворот, поджидал его мужчина высокого роста, закутанный в плащ, так что из-за воротника не видно было его лица, но под плащом блестело оружие. Он поклонился канцлеру, и они вместе вошли в дом.
Это был известный уже нам Мартик Сула с веселым лицом и смеющимися глазами. Склонившись, он поцеловал ксендза в руку.
— А я к вашей милости за справками, — сказал он. — Нет ли чего нового для нашего пана? Что слышно у чехов? Скоро ли двинутся отсюда?
Канцлер с усмешкой взглянул на него.
— Имейте терпение, — сказал он, — все идет хорошо. Только немцы нам еще портят дело, потому что не знают, что принесет им ваше господство; они предпочитают и оставаться с чехами, и Держатся за них.
— Но ведь чехи не удержатся долго в этом сожженном замке! — порывисто вскричал Мартик. — Я уже был там у них, подсматривал и подслушивал. Начали амбары строить, ворота укрепили, но там их, по-видимому, немного, и дух у них упал. Если бы их только хорошенько прижать, они бы долго не высидели на пожарище.
— Потерпите еще! — повторил канцлер. — А пока ваше дело уговорить знакомых немцев, чтобы они скорее открыли городские ворота.
