Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2
— Вот, дедуля, мои апартаменты. Прошу, — показал военком на стул. — Садитесь.
Военком оперативно достал и открыл банку тушенки, разрезал на куски полбуханки черного хлеба, очистил пару луковиц и поставил тарелку с солеными огурцами. Потом откуда-то взялась бутылка настоящей водки.
— Казенная? — спросил дед Саша.
— А? — не понял сначала военком. — Да, казенная, казенная, в паек входит. Дело, сами понимаете, серьезное завертелось. Паек по нормам военного времени.
Выпив по стакану водки, военком вдруг огорошил деда:
— А я знаю, зачем вы пришли. — И на немой вопрос деда Саши сам и ответил: — Хотите добровольцем в армию пойти, так?
— Да, так, — выдержав паузу, ответил дед Саша. — И хочу, чтобы ты мне помог в этом, сынок.
— Не положено! Кстати, как вас звать-величать?
— Михайлов Александр Киреевич. А тебя как, сынок?
— Храмцов Иван Митрофанович.
Дед Саша про себя усмехнулся: «Хромает и Храмцов, как нарочно».
— Не положено, Александр Киреевич. Берем только до сорока пяти лет рядовой состав, командиров до пятидесяти пяти, да и то в порядке исключения. Добровольцы — та же армия, в ней действуют армейские законы. Поэтому помочь вам не смогу. Хотя вашу гражданскую позицию понимаю и от имени Красной армии благодарю.
Он, видимо, хотел сказать что-то еще, но дед Саша его перебил:
— С нынешней властью я не дружу и Красную армию не знаю, какая она, хорошая или плохая. Я просто хотел помочь разбить германца, могу быть полезным в обозном хозяйстве, с лошадьми или еще где. Силенка пока есть, дети выросли, могу России-матушке послужить напоследок. А там и умереть, как Господь определит. Но лучше бы на поле брани, как старому солдату. Может, и не пошел бы, да смотрю, ваша Красная армия отступает, немец под Смоленском. Чего еще ждать? Да и ваш усатый комиссар попросил нашей помощи. Вспомнил, что мы все братья и сестры. Вот как допекло! А то все — враги народа да вредители. Какие мы враги собственному народу? Мы — русские, за Россию, а не за красных, или белых, или еще каких. У вас ведь то троцкисты, то еще кто, язык сломаешь.
— Нет, тут вы, Александр Киреевич, неправы. Отступаем, да, но временно. Враг напал неожиданно, можно сказать, ударил в спину. Вот-вот Красная армия его остановит. Дайте отмобилизоваться, и все пойдет как надо. А советская власть, любит ее кто или нет, надолго, так что привыкайте к ней. Пора! — запальчиво ответил немного опьяневший военком.
— Может, и надолго, но не навсегда, — как бы про себя произнес дед Саша.
Но военком уже не слушал, что говорил старый солдат. Он разлил остатки водки по стаканам и, чокнувшись с дедом Сашей, выпил. Заел соленым огурцом и предался воспоминаниям своего боевого пути на Халкин-Голе.
— …Мы сперва не поняли, что к чему. Вдруг ни с того ни с сего самолет появился, как призрак, и прямо по нашей колонне танков бомбит. Минута, вторая — появляется из-за сопки враг и пулеметами по пехоте на марше. А потом раскусили: наводчики у них по всем сопкам вокруг рассажены и корректируют вылеты самолетов. И аэродромы наловчились между сопками делать. Выровняют землю, утрамбуют, а потом сетку металлическую сверху натянут. Вот и готов аэродром. Через день можно его перенести в другое место. В такой обстановке мы большие потери несли. Япошки же совсем обнаглели, стали летать прямо над штабными вагончиками. А наши летчики пока поднимутся с оборудованного аэродрома, подлетят, а самураев уже и след простыл. Не ладилось у нас, пока не приехал Жуков. Тот быстро все изменил. Колонны наши ночью стал отправлять, а днем огнем из пушек по соседним сопкам японских корректировщиков гонять. Потом и свою воинскую разведку вперед бросил. Вот тут-то мы япошкам сюрприз и преподнесли. Незаметно подошли да как массированным пушечным огнем ударили… Танки по сто — двести километров за день вперед уходили. Разбили узкоглазых к чертовой матери, всю их хваленую армию, за две недели. Генералы сразу поняли, что проиграли, мира запросили. Вот так, дедуля, мы не то что царская армия, которая в 1905 году япошкам проиграла. Мы за вас отомстили. Да так, что долго будут сидеть, хвосты поджав. Против нас в этой войне они не пойдут. Нет, не пойдут, — как бы подтверждая свою уверенность, дважды повторил военком.
— Хорошо бы. Японский солдат воевать умеет, не стоит еще и с ним задираться. Немца бы одолеть, — соглашаясь с военкомом, произнес дед Саша. — Ты отдыхай, штабс-капитан, а я пойду. Мне добираться еще двадцать верст до дома. Спасибо за угощение. Если понадоблюсь — найди меня, я в Аргунове живу. Там меня всякий знает.
— Не беспокойся, дедуля, разыщем, если что.
Военком встал и проводил деда Сашу до крыльца. Пожав друг другу руки, они распрощались…
Так старый георгиевский кавалер не смог попасть на Отечественную войну. Наверное, это и спасло ему жизнь. Прожил дед Саша очень долго, умер в 1969 году в возрасте восьмидесяти пяти лет. За свои годы дед Саша много чего повидал и много чего успел сделать. Главным же в его жизни были две вещи — любовь к России и любовь к детям, что, собственно, практически одно и то же.
Внешне эта любовь никак не проявлялась. И даже наоборот, некая строгость, если не сказать жесткость, в воспитании своих собственных детей, а потом и внуков, как-то отталкивала от него ребятню, делала из него чуть ли не монстра, способного лишь строжить и наказывать. Но, как ни странно, никто не мог вспомнить, чтобы дед хоть раз кого-нибудь ударил или шлепнул. Один его суровый вид внушал детям страх и почтение. Однако, когда все выросли и разъехались кто куда, то часто с теплом вспоминали своего сурового деда Сашу. Так случилось и с Саввой.
В один из приездов пятилетнего Саввы в гости к бабушке Тане дед спросил его:
— Что умеешь делать?
Савва ответил, что умеет считать до семи.
— Да-а-а, — крякнул дед. — Тогда бери вот этот инструмент, — он показал на ящик с ручкой, — и разрежь на нем семь стеблей табака.
— Ладно тебе, дед, дай внуку освоиться, прийти в себя. А ты сразу за свой табак, — заступилась за внука бабушка Таня.
Но дед строго посмотрел на нее и произнес:
— Пусть учится делом заниматься. Ты забыла, что сама делала в свои пять лет?
— Полы в доме мыла, белье на каталке гладила, коров в поле гоняла… Да мало ли чего. Но тогда другое время было. Ты, дед, не вспоминай об этом лишний раз. Чего хорошего, что я в такие годы работать начала? — не согласилась бабушка Таня.
— Труд еще никого не испортил. И чем раньше человек поймет это, тем больше от него пользы, — пробурчал дед, доставая инструмент для резки табака. — Вот смотри, Савва, ставишь сюда сухой стебель табака, с самого краешка, и начинай вверх-вниз ручкой водить. Только пальцы не суй, отрубит.
И дед показал Савве, как нужно резать табачные стебли и листья. Савве работа понравилась, и, разрезав семь стеблей, он попросил у деда поработать.
— Можно, деда, я еще порежу?
— Нет, хватит, — строго сказал дед. — Для первого раза хватит. Работа в радость должна быть, а в тягость нужда заставит, — добавил он, пряча ящик на место. — А ты, смотрю, с руками растешь. И голова на месте.
Савва потрогал голову — действительно ли на месте, посмотрел — руки тоже как руки. Непонятно, что дед сказал? Но горевать мальчик не стал, а занялся своими ребячьими делами.
В обед дед Саша садился во главе стола на своем большом стуле. Около деда в праздники и выходные дни всегда стоял самовар, а в обычные дни — только что снятый с керогаза горячий чайник. Дед любил чаепитие. Пил чай по старинному уставу: первые три стакана разливал на блюдце с голубой каймой и пил медленно, вприкуску с сахаром. Остывший чай дед Саша выпивал прямо из стакана. Савва, знавший цифры только до семи, сбивался со счета дедовым стаканам.
Сам Савва сахар не любил. Ему нравились конфеты, которые в ярких обертках лежали на блюдечке рядом с сахарницей. Дед Саша строго следил, чтобы внук чай пил только после того, как все съест. Обязательное условие — одна конфета на один стакан чая. Савве очень хотелось съесть лишнюю конфету, но не получалось. Под строгим взглядом деда он с большим трудом выпивал два стакана и, обессиленный, падал на спинку стула. Бабушка Таня просила деда:
— Ну, пусть еще конфетку возьмет, он же ребенок…
Дед же понимал свою роль иначе.
— Баловство! Сказано: сколько стаканов, столько и конфет, — отвечал он, вставая из-за стола и давая понять, что обед окончен.
В свободное время любимым занятием деда Саши было курение трубки. Вырезанная из огромного сучка вишни старым ленинградским мастером Федоровым, она как нельзя лучше дополняла облик деда, делая его похожим на позднего Тургенева, но только с трубкой во рту. Курил дед много, за день мог выкурить целый кисет крепчайшего табака-самосада, который растил и готовил сам на целый год. Половину небольшого участка, принадлежавшего деду и бабушке Тане, занимал табак.
