Михаил Рабинович - Судьбы вещей
Попробуем представить себе, как все это случилось. Ведь это было, видимо, во второй половине XIII века, когда особенно часты и жестоки были столкновения псковичей с меченосцами. Может быть, какой-либо австрийский рыцарь (а у меченосцев служили рыцари из всей Западной Европы – свои грабительские нападения на Литву и Русь они именовали даже «крестовыми походами») потерял в битве свой прекрасный пассауский меч. Может быть, этот меч испытал на себе удар русского оружия, да такой, что сломанный клинок отлетел и в руке владельца осталась лишь рукоять. Может быть, этот удар нанес даже сам псковский князь Довмонт? Во всяком случае, клинок достался именно ему. Довмонт велел приспособить его для себя, приделать другую рукоять. Так и получилось, что клинок был «укорочен со стороны рукояти», как заметил археолог, лет 600 спустя.
Интересно, что до нас дошло известие о том, какую роль играл этот меч в сражениях.
В 1278 году меченосцы во главе с самим магистром ордена вторглись в русские земли и осадили Псков. Положение было тяжелое. Но псковичи во главе с приглашенным еще лет за десять до того в князья Довмонтом упорно и смело оборонялись. Князь Довмонт происходил из литовского княжеского рода. Но еще в молодые сравнительно годы он из-за семейных неурядиц вынужден был покинуть Литву и через некоторое время стал псковским князем. С тех пор он верно служил русской земле, даже крестился и принял русское имя Тимофей. Не раз водил Довмонт в бой псковские полки. Незадолго до событий, о которых мы говорим сейчас, он участвовал во главе псковичей в знаменитом сражении при Раковоре, когда новгородцы и псковичи наголову разбили немцев.
И теперь псковичи задумали решающую вылазку, чтобы отбросить противника от стен Пскова. Тогда в псковском Троицком соборе произошла торжественная церемония. При большом стечении народа князь Довмонт вошел в собор и положил свой меч на алтарь. И целая процессия служителей церкви во главе с игуменом торжественно проследовала к алтарю. Игумен Сидор взял меч и опоясал князя этим мечом. Церемония эта была настолько важна, что попала даже в новгородскую летопись. Наверное, она была нужна, чтобы поднять дух воинов, выступавших против врага. Князю-воеводе торжественно вручали меч как символ доверия государства и залог победы.
Немцы были с огромным уроном изгнаны из Псковской земли. И в этих сражениях Довмонт участвовал не только как военачальник. Один летописец записал, что он «самого немецкого гроссмейстера ранил по лицу мечем своим». В жарком бою сталкивались не только простые воины, но и воеводы. Возможно, что еще не был забыт древний обычай поединка военачальников. Об этом обычае мы знаем также из рассказов летописцев.
Поединки богатырей перед общим сражением бывали и позднее. Так, в 1380 году на поле Куликовом с вражеским удальцом бился русский воин Пересвет.
Нет ничего удивительного в том, что и Довмонт схватился на поле боя с самим гроссмейстером меченосцев.
Довмонт пользовался большой популярностью в Пскове до конца своих дней. Меч его как символ победы помещали, как было сказано, даже на псковских монетах. При этом чеканщики монет изображали не вообще какой-то меч, а именно тот меч Довмонта, который и до сих пор хранится в Псковском музее.
Судьба этой вещи богата событиями. Рукоять меча, видимо, знала когда-то другой клинок, а клинок – другую рукоять. Клинок, сделанный в городе Пассау на Дунае, проделал путь через всю Европу в Ливонию, чтобы быть сломанным в битве на реке Великой под городом Псковом и переменить не только рукоять но и владельца. Лишь тогда меч получил тот вид, который он имеет и сейчас. В таком виде он пережил свои лучшие времена. Торжественно вручили его князю псковичи, не раз сверкал он на полях сражений (и даже нанес удар самому гроссмейстеру ордена меченосцев), прежде чем найти покои в ризнице Троицкого собора, а затем – в Псковском музее.
Наконец, не всякая вещь может похвастаться тем, что с нее делали изображения на деньгах.
КРЕСТ ЛАЗАРЯ-БОГШИ
Эта вещь исчезла.
Пропала из музея во время второй мировой войны. Сохранились только цветные рисунки и негативы снятых с нее много лет назад фотографий, по которым мы и можем судить о замечательной работе древнего мастера.
Более восьмисот лет тому назад он сделал довольно большой «напрестольный» крест. Вместе с роскошно украшенным евангелием такой крест лежал на священном покрывале престола в алтаре церкви; все тогда верили в его чудодейственную силу.
Когда этот сверкающий золотом и драгоценными каменьями крест выносили из алтаря и молящиеся подходили прикладываться к нему, им казалось, наверное, что он целиком золотой. На самом деле это было не так. Основа креста была деревянной (всего вернее – кипарисовой), но ее покрывали десятки золотых пластин. На пластинах цветными эмалями, которыми так славилась Древняя Русь – красной, синей, зеленой, голубой, – изобразили различных «святых». Их миниатюрные лики, возле которых были еще более мелкие надписи, чередовались с изящными узорами. В особых ячейках креста помещались мощи трех «святых». Контур его окаймлял жемчуг; другие крупные драгоценные камни сверкали на поверхности креста.
Это была очень красивая и изящная вещь тонкой работы искусного мастера. Ей, как говорится, цены не было.
Впрочем, цены не было в наше время, а в древности была вполне определенная цена, и мы довольно точно ее знаем.
Дело в том, что боковые грани креста покрывали уже не золотые, а серебряные (правда, позолоченные) пластины, которые для нас, пожалуй, не менее, а более ценны, чем золото, эмаль и драгоценные камни, благодаря замечательной надписи, которая выбита на них:
«В лето 6669 покладает Офросинья честный крест в манастыри своем в церкви святаго Спаса. Честное древо бесценно есть, а кованье его, злато и серебро, и каменье, и женчуг в 100 гривн, а (тут прочесть нельзя – в этом месте крест брали руками, одна пластина истерта так, что видны лишь верхушки двух букв, а другая отпала совсем)… 40 гривн».
Прервем на минуту чтение надписи, постараемся глубже вникнуть в смысл того, что уже прочли.
Крест сделан в 6669, то есть по нашему летосчислению – в 1161 году, видимо, по заказу какой-то Офросиньи или, правильнее, Евфросинии, в подарок церкви Спаса в ее, Евфросинии, монастыре. Кто такая Евфросиния и где был этот монастырь?
Евфросиния – полоцкая княжна, внучка знаменитого князя Всеслава. Ко времени изготовления креста ей было уже лет сорок, она была известна своими познаниями в книжном деле и заботами о полоцких церквях, а позднее совершила паломничество к «святым местам» и умерла в 1173 году в одном из иерусалимских монастырей.
Основанный Евфросинией монастырь стоял в Полоцке, на берегу речки Полоты, притока Западной Двины. Надпись и рассказывает, во сколько обошелся Евфросинии этот крест.
Во-первых, «честное древо бесценно есть». Вероятно, тут намек, что само дерево, из которого была основа креста, считалось частью какого-то другого, очень святого предмета, например, гроба богородицы или самого «гроба господня». В те времена по свету ходило немало таких «святынь», выдаваемых церковниками за подлинные. Кто-то позднее даже сострил, что если бы сложить вместе, например, все находящиеся в обращении «частицы ногтя Христова», то получился бы ноготь величиною с дом. Подобные реликвии могли продавать или дарить. В особенности принято было, чтобы церковные иерархи дарили их светским феодалам.
Разумеется, за подарок нужно было отдаривать, и если предположить, что княжна получила «честное древо» от какого-то епископа для построенного ею монастыря, то надо думать, что и это высокое духовное лицо не осталось без ответного дара – например, что в его епархию была подарена какая-нибудь драгоценная церковная утварь, а то и целое сельцо с крестьянами. Так это было в данном случае или как-либо иначе, но стоимость «бесценного честного древа» в эту своеобразную расценку не вошла.
Во-вторых, «кованье», то есть материалы для оковки и украшения креста – золото, серебро, жемчуг и иные драгоценные, камни. Стоило это все много – сто гривен.
В-третьих, «лаженье», как думают некоторые исследователи, – работа мастера. Борис Александрович Рыбаков предположил по остаткам букв, что утраченные слова были: «а лаженье» и дальше сохранилась цифра «40 гривн». Эту сумму мастер получил за свой труд.
Итак, крест обошелся Евфросинии в сто сорок гривен серебра (не считая возможного «отдарка» за «честное древо») – деньги по тому времени огромные. На них можно было купить, например, до шестисот дорогих лисьих мехов – целое состояние заморского купца. Или сделать добротную бревенчатую мостовую длиною версты в три.
Интересно и то, что работа ремесленника-ювелира оценена немного менее, чем в половину стоимости драгоценных материалов. Это тоже высокая цена. Если бы мы даже не видели великолепной художественной работы, по одной цифре оплаты можно было бы заключить, что княжна заказала крест первоклассному мастеру.
