Лидия Чарская - Паж цесаревны
— Допрос! Розыск! Пытки! О граф, как тяжело слышать все это! — произнесла скорбным голосом Анна.
— Еще более тяжело, что между слугами Вашего Величества попадаются изменники, которые грозят благосостоянию избранников престола! — с напыщенной торжественностью произнес Бирон и, помолчав немного, спросил:
— Угодно будет Вашему Величеству дать мне разрешение действовать по своему усмотрению?
— Ах, делай как знаешь, Эрнест! Только поменьше крови, если возможно, друг мой! — произнесла императрица и скорбным кивком головы отпустила своего любимца.
Бирон давно вышел, а Анна все еще сидела в глубокой задумчивости, облокотясь рукою на стол.
Скорбные мысли бродили в голове ее. Предстоящий разлад с кузиной, дочерью любимого покойного дяди, мучил ее. Тяжело и нерадостно было на душе.
— Ты одна, тетя Анхен? Могу я войти к тебе? — послышался с порога нежный голосок, и крошечная фигурка горбуньи появилась в комнате.
Императрица не слышала этого голоска, не заметила появления своей любимицы. Ее глаза были печально устремлены вдаль, губы скорбно шептали:
— Блеск… величие… престол… слава — все это мишурно и скоротечно, а вся эта придворная толпа льстецов раболепно поклоняется величию и блеску, а не мне, Анне… Все эти Головкины, Минихи, Остерманы, даже он, даже Бирон, все они заботятся только о своем положении, но не об интересах своей императрицы… По одному пустому наговору какого-то проходимца этот Бирон не задумывается лишать спокойствия свою благодетельницу… И у него, как у других, себялюбие и корысть превозмогают истинную преданность… Никого нет вокруг самоотверженного, верного, преданного до смерти… Одна на свете венценосная одинокая сирота! — с горечью заключила императрица, и крупные слезы блеснули в ее черных глазах.
Вдруг, неожиданно, две крошечные ручонки обвили ее колени. Анна вздрогнула от неожиданности и испуганно посмотрела вниз. Прямо у ног ее, свернувшись комочком, сидела Гедвига. Бледное личико горбуньи лежало на коленях императрицы.
— О танте Анхен! — лепетала девочка, — не горюй, ты не одинока… Не горюй, танте Анхен, милая, родная! Ты не одна, твоя Гедвига с тобою! Знаешь, я докажу тебе, как я люблю тебя, танте Анхен! Сейчас докажу. Я отдам тебе самое лучшее, что у меня есть на свете. Тебе нравятся мои черные локоны, танте Анхен. Ты любишь играть ими, да? Я их тоже люблю. Они одни только красят бедную Гедвигу. Возьми их себе, танте Анхен, я дарю тебе их.
И прежде чем Анна могла опомниться, горбунья, схватив с туалетного стола острые ножницы, быстро поднесла их к своей чернокудрой голове.
— Оставь, малютка! Я верю тебе! — схватив за обе руки горбунью, с испугом вскричала императрица. Потом нежно притянула к себе ребенка и произнесла, с неизъяснимой лаской глядя в прекрасные умные глаза Гедвиги:
— Дай Бог тебе великого счастья, милое дитя. Ты мой друг, мой верный маленький друг, и я верю твоей чистой детской любви, моя Гедя. Ты одна искренно и бескорыстно любишь твою тетю Анхен. Не правда ли, дитя?
И императрица крепко поцеловала просиявшее счастьем лицо девочки.
Глава XVI
Машкарада. Снова проказница Юлиана. Злополучный жених. Живая статуя
В зимнем дворце назначен бал-маскарад в честь юной принцессы Христины, по случаю ее перехода в православие.
На этот вечер принцесса Христина, после крещения ставшая великой княжной Анной Леопольдовной, должна впервые увидеть своего жениха, привезенного гофмаршалом Левенвольде из Вены от двора высоких родственников принца Брауншвейгского.
Гости на бал начали съезжаться рано, чтобы быть налицо к торжественному выходу императрицы.
Большие, роскошно убранные залы кишат избранной публикой. Блестящие камзолы сановников смешиваются с пестрыми костюмами масок.
Юная, двенадцатилетняя принцесса одевается еще в отведенных ей во дворце комнатах. Костюм Дианы со всеми принадлежностями его тщательно разложен на диване. Колчан со стрелою и лук, крошечные сандалии, похожие на бонбоньерки, все это лежит тут же. Принцесса Анна сидит перед зеркалом, поминутно вертясь и вскакивая, несмотря на увещания госпожи Андеркас и черноглазенькой Юлианы, вместе с двумя помощницами-фрейлинами одевающими принцессу.
— Не верти же головой, Анна, дай причесать тебя, — поминутно останавливает хорошенькая смуглянка Юлиана свою подругу.
— Ах, Юлечка, как это все скучно! — отвечает принцесса. — И неужели же богиня Диана, олицетворением которой я являюсь сегодня, должна была терпеть такие же муки! Ох, в таком случае я предпочла бы на ее месте жить в лесной хижине, а не среди богинь Олимпа.
— Но ты должна быть сегодня прелестна, как богиня! — не унималась Юлиана, — и я бы на твоем месте достигла этого, чтобы пленить твоего рыцаря-принца во что бы то ни стало.
— Ах, мне никого-то не хочется пленять, а принца-жениха и подавно! — сорвалось самым искренним образом с надутых губок Анны. — Я бы хотела только иметь около себя мои книги, милую madame Андеркас и тебя, моя Юлечка! — произнесла грустно юная принцесса, кидаясь на шею своей воспитательницы, а вслед за тем на грудь своего смуглого друга-фрейлины.
— Тише! Тише! Ваше Высочество, вы смяли целое облако газа! — вскричали испуганные камер-юнгферы, бросаясь оправлять костюм принцессы.
Маленькая Анна Леопольдовна только тяжело вздохнула, безмолвно подчиняясь их быстрым рукам.
Но вот она, наконец, одета. На ней нарядная роба с фижмами и пышным корсажем, такие, должно быть, и во сне не снились греческой богине. И только колчан, лук и стрела, повешенные через плечо на атласной ленте, да бриллиантовый полумесяц в волосах отдаленно напоминают, что наряд этот должен считаться одеждою Дианы-охотницы, обитательницы мифологического Олимпа.
В этом фантастическом костюме Анна Леопольдовна очень мила и привлекательна, и смуглая Юлиана, одетая аркадской пастушкой, громко, искренно заявляет принцессе, что она «прелесть».
Ровно в 8 часов гофмаршал императрицы, блестящий красавец граф Левенвольде, вышел из внутренних покоев в большой танцевальный зал, где толпились нарядные гости, и ударом гофмаршальского жезла возвестил о выходе Ее Величества. В ту же минуту загремели трубы, забили литавры и, предшествуемая пажами, в сопровождении блестящей свиты, вошла государыня.
На ней была великолепная роба, вся затканная драгоценностями, яркого пурпурного цвета, любимого более других Анной Иоанновной. Бриллиантовая диадема покоилась на пышных взбитых волосах. Опираясь на руку своего неизменного гофмейстера, Анна Иоанновна с милостивою улыбкою обходила гостей.
Как только императрица подошла к стоявшим в первом ряду сановникам, ей навстречу выступила робкою, застенчивою, мешковатою походкою маленькая, тщедушная фигура юноши с длинными, как у девушки, волосами, разбросанными по плечам, с некрасивым, опущенным книзу носом и крошечными подслеповатыми глазами.
— Имею честь приветствовать Ваше Величество! — произнес по-немецки, сильно заикаясь, юноша.
Государыня протянула ему руку, которую юноша мешковато поднес к губам.
— Рада вас видеть на моем вечере, принц Антон-Ульрих! — ласково произнесла Анна Иоанновна, стараясь всеми силами ободрить застенчивого принца. — Позвольте вам представить даму на первый танец. Надеюсь угодить ею вашей светлости!
И, лукаво улыбаясь, императрица сделала знак одному из находившихся в свите камергеров.
В тот же миг миловидная Диана, в сопровождении смуглой аркадской пастушки, с низким поклоном выступила вперед.
— Вот тебе кавалер, Анюта! — произнесла императрица, вкладывая в руку принца дрогнувшие пальчики племянницы, и, милостиво кивнув еще раз принцу, направилась дальше.
Принц очутился теперь наедине с двумя девочками — одной смуглой, другой — светловолосой, с дерзким любопытством и явною насмешкою во все глаза уставившимися на него.
Он неловко затоптался на месте, теребя свои кружевные манжеты, без всякой надобности хватаясь за шпагу и в замешательстве тряся головою. Длинные локоны его тряслись вокруг взволнованного, испуганного, побледневшего и еще более оттого подурневшего лица, губы судорожно дрожали.
Несколько минут длилось тягостное молчание, показавшееся вечностью бедному принцу. Наконец, потерявший последнюю смелость принц, страшно заикаясь, залепетал по-немецки:
— Несказанно счастлив, Ваше Высочество, при-н-цесса, встре-ти-ть-ся с вами!
— Батюшки, да он заика! — шепнула Юлиана на ухо подруге.
Та только плечами пожала. Явная недоброжелательность выразилась на юном личике принцессы. Полное разочарование отразилось в голубых глазах. Антон-Ульрих приводил в ужас принцессу и своим несчастным видом, и своей несказанной робостью, и всей своей комической фигурой, тут еще, вдобавок, оказывается, что он заика.
