Тадеуш Квятковский - Семь смертных грехов
– Кто тревожит ночью святой монастырь?
Брат Макарий узнал голос привратника, отца Поликарпа.
– Это я, преподобный отец, – кротко ответил Макарий, – слуга монастырский и квестарь милостью божьей.
– Так это ты, брат Макарий?
– Я, отец мой, и падаю от усталости.
Небольшое окошко в калитке с треском отворилось. Оттуда выглянула всклокоченная голова старого монаха.
– Покажись-ка, не сатана ли ты, дышащий огнем?
Брат Макарий сунул физиономию в окошко.
– Действительно, это ты. Твою бородавку на носу я сразу узнал. Такой гадостью не станет украшать себя даже самый хитрый дьявол. Входи, брат.
Заскрежетал ключ в замке, и брат Макарий с трудом протиснулся через узкую щель на монастырский двор.
– Ну как, брат, принес что-нибудь хорошее? Ведь
милосердных людей становится все меньше в этой земной юдоли.
Брат Макарий показал на мешок, затем вытащил кошель и потряс им над ухом привратника.
– Ого! – изумленно прищелкнул языком отец Поликарп. – Придется переменить свое мнение о ближних.
– Не спеши, преподобный отец, мне удалось пока только схватить быка за рога.
– Молодец, – похлопал привратник квестаря по щеке, – таких бычков да побольше бы.
– Я присмотрел, отец мой, довольно большое стадо бычков, и кто знает, не будем ли мы их доить с помощью божьей.
– Бычков – доить? Ах ты, язычник! – Привратник погрозил пальцем. – Ну а мне, братец, принес что-нибудь?
Квестарь почесал бородавку.
– А что бы ты хотел?
– Ну, это самое… – Привратник внимательно осмотрелся, нет ли поблизости кого-нибудь, и, убедившись в том, что они одни, приложил сложенную трубочкой ладонь ко рту, а голову закинул назад.
Брат Макарий вытащил из мешка небольшой бочонок и передал его отцу Поликарпу. Тот блаженно улыбнулся.
– Бог тебе заплатит, братец, – радостно закивал он. – Бог вознаградит тебя. А я-то напугался, как бы ты меня не подвел. Водочка?
– Она самая.
– Превосходно! – воскликнул привратник, но тут же, спохватившись, приложил палец ко рту: – Ни-ни!
– Ни-ни!
– А то, знаешь, отцы наши не одобряют моих наклонностей. А я ведь не греха ради, а лишь для подкрепления здоровья.
– Понимаю, – ответил брат Макарий, – иначе бы я не старался.
– Ах ты, золотой мой, – расчувствовался привратник, – какой же ты умный! Какой ты добрый! Тебя бы аббатом сделать!
– Каждый сам себе аббат. А где же преподобные отцы?
– Молятся, брат.
– А ужинали?
– Поужинали, брат, каши ни крупинки не осталось.
– Ну ничего, – сказал квестарь, видя озабоченное лицо привратника. – Пойду в сад, подышу на сон грядущий свежим воздухом.
– Иди, брат мой! Да только смотри – ни-ни!
Брат Макарий жестом успокоил его. Привратник поднял бочонок и, оглядываясь, осторожно двинулся вперед, за ним с мешком на спине потащился квестарь. Когда отец Поликарп скрылся в своей келье, квестарь направился в сад, в поисках укромного уголка, где можно было бы перекусить кое-что из принесенных запасов. Вдруг он чуть не вскрикнул от страха: перед ним стояла высокая фигура, широко растопырив руки.
– Всякое дыхание да хвалит!… – Брат Макарий перекрестился, выпустив из рук мешок.
– Отойди, сатана! – зарычал кто-то резким голосом.
Услышав это, отец Макарий расхохотался. Фигура попятилась и закрыла лицо руками.
– Отец Пафнутий! Ну и перепугал же ты меня!
– Отойди, сатана, и не вводи меня в соблазн!
Квестарь приблизился к монаху, упорно повторявшему заклятия.
– Опять эти адские выродки терзают преподобного отца? Вот подлая шайка!
Отец Пафнутий медленно открыл лицо и с беспокойством рассматривал брата Макария, беззвучно шевеля губами. Наконец он прошептал:
– Сил больше нет.
– Где же они теперь?
– А ты кто?
– Брат Макарий, квестарь.
Отец Пафнутий схватил его за рукав и притянул к себе.
– Раньше они были вот тут, – и он ударил себя в грудь, – а теперь перешли сюда, – он показал на дерево.
– На яблоню?
Раздраженный монах прошептал злобно:
– Тут, – показал он на яблоки, в изобилии висевшие на ветвях. – Но я их бью. – Отец Пафнутий схватил палку, лежавшую у его ног, и начал колотить по ветвям. – Вот вам, бесы, окаянные, вот вам!
Яблоки градом посыпались на землю. Монах, тяжело дыша от усталости, бил все сильнее и сильнее.
– Так им и надо, – поддержал его брат Макарий и хотел было обойти монаха, но тот вновь преградил ему дорогу.
– Пойдем-ка, – хитро прищуриваясь, сказал он, словно задумал какую-то важную операцию.
Квестарь шагнул за ним. Они вошли в небольшую беседку, стоявшую в углу сада. Монах сел на землю и заплакал.
Квестарь сделал вид, будто не замечает слез отца Пафнутия. Он похлопотал около своего мешка, достал оттуда кусок мяса, понюхал, вкусно ли пахнет, потом вытащил лепешку и все это аккуратно разложил на доске. Отец Пафнутий продолжал всхлипывать, но одним глазом внимательно следил за действиями квестаря: когда тот уселся поудобнее, опершись спиной о стену, монах открыл глаза и закончил свои рыдания глубоким вздохом.
– Как ты полагаешь, – спросил он, – принятие пищи – грех?
– Какой же это грех, если здоровье – величайший дар небес?
– Верно, – сказал отец Пафнутий, вдыхая запах жаркого. – А ты дашь мне что-нибудь для подкрепления тела?
Квестарь разделил мясо пополам и протянул кусок монаху, который с жадностью принялся за еду.
– Ладно, сказал он минуту спустя. – Пусть бесы сидят в яблоках, а я буду есть говядину.
– И правильно! А скажи мне, отец мой, что слышно в нашем любезном монастыре?
Отец Пафнутий отмахнулся, продолжая рвать зубами мясо.
– Отец Розмарин здоров?
– Здоров!
– А отец Гиацинт?
– Здоров!
– Хвала богу во веки веков!
Монах быстро уничтожил свою долю и не спускал глаз с квестаря, который ел медленно, тщательно пережевывая каждый кусок.
– Только есть нечего, – прервал отец Пафнутий минутное молчание. – Каша да каша, а больше ничего.
Брат Макарий подвинул ему лепешку. Монах жадно схватил ее и засунул в рот. Проглотив последний кусок, он вновь начал плакать. Брат Макарий сочувственно кивал головой.
– А тут еще столько работы, – прошептал отец Пафнутий. – Бесы на каждом шагу подстерегают меня, а на остальную братию плюют. – Но я их прогоню. – Проговорив это, он выбежал из беседки.
Закончив ужин, квестарь взвалил мешок на спину и вышел в сад. Монах бегал под деревьями и самозабвенно сбивал яблоки. Увидев квестаря, он подбежал и прошептал ему на ухо:
– Тебя отцы преподобные ждут. Очень они на тебя злы. Видать, ты что-то натворил, брат мой.
Квестарь с видом заговорщика спросил:
– На что же они злятся, преподобный отец?
– Ха, ты хочешь знать?
Брат Макарий перекрестился и указал монаху на крупное яблоко, висевшее ближе других. Отец Пафнутий бросился и сорвал его с победным возгласом. Потом, согнувшись в три погибели, тихо промолвил:
– Я тебе расскажу, потому что ты спас меня от злого духа, который иначе сожрал бы меня. Они знают, что ты не отдаешь им пожертвований, которые люди Дают тебе для нашего монастыря.
Квестарь улыбнулся, но спросил серьезно:
– А кто им это сказал?
Монах пожал плечами.
– Тут был один заморыш, одетый в черную свитку, говорил с отцом-настоятелем по-латыни.
– Заморыш, говоришь, и меня знал?
– Рассказывал, что ты в корчме над ним издевался.
– Пан Литера, – воскликнул квестарь. – Вот прохвост!
Монах надвинул на глаза капюшон.
– В наказание преподобные отцы хотят оставить тебя здесь, в монастыре, а квестарем послать другого.
– Вон там еще один бес, – протянул руку брат Макарии.
Монах быстро повернулся и стремительно побежал в указанном направлении. Брат Макарий направился к монастырским строениям. Только что окончилась вечерня, и настоятель, отец Розмарин, важно шествовал ему навстречу в окружении монахов. Квестарь приветствовал его, как положено, на коленях, ожидая благословения. Однако отец Розмарин не торопился благословить квестаря. Сопровождавшие настоятеля монахи замерли в молчании.
– Слава Иисусу…
– Аминь, – подтянули присутствующие.
– Отец-настоятель, прошу выслушать меня, – скромно сказал брат Макарий.
– Ты хочешь сказать мне что-нибудь, сын мой? – сухо и холодно спросил отец Розмарин. – Почему же ты не сделал этого раньше?
– Не смел, отец мой, прерывать святое созерцание, в которое вы были погружены и которое принесет нам всем помощь.
– Правильно поступил, брат мой: ничем не возмутимое созерцание делает нас одухотворенными существами, и этим мы отличаемся от всех животных, а также и от других орденов, преследующих личные выгоды и стремящихся к личным благам.
– Именно так я и понимаю, отец мой. Наш избранный орден более всех других приспособлен к духовной жизни. Об этом, преподобный отец, свидетельствуют твои минуты задумчивости, в которых, как я по скудоумию своему разумею, заключается многая мудрость, которой пользуемся и мы. Где бы нога моя ни ступила, уста мои не перестают возносить хвалу нашему ордену.
