Йозеф Томан - Сократ
Считая своих слушателей друзьями, а не "учениками", Сократ, в отличие от софистов, не брал с них денег. Софист Антифон по этому поводу как-то заметил Сократу: "Очевидно, если бы ты считал свое собеседование что-нибудь стоящим, то брал бы за него деньги не менее стоимости. Ты, может быть, справедлив, потому что никого не обманываешь из-за любостяжания, но ты не можешь быть умным, потому что знаешь то, что ничего не стоит" (Там же, 1, VI, 12). Явно задетый славой и популярностью Сократа, Антифон называет его "учителем злополучия", настраивающим и учеников своих на лад своей бедной и безденежной жизни в рабской нужде.
Сократ был не из тех людей, кого могли сбить с толку подобные язвительные выпады. Да и его шкала ценностей исходила из иного понимания благ: счастье он видел не в богатстве, роскоши и неге, но в добродетельной жизни, достигаемой на путях умеренности, воздержания и разумного управления потребностями, страстями и чувствами. Софиста, берущего плату за обучение своему знанию, Сократ уподобляет тем, кто продает свою красоту за деньги. И там, и тут нет любви, между тем только любовь одухотворяет и возвышает человеческие отношения вообще, отношение человека к истине в особенности. Ведь философия как любовь к истине — дитя не только глубокого познания, но и возвышенной любви.
И Сократ вел свои философские беседы, не занижая этого высокого пафоса бескорыстного просвещения всех тех, кто готов был его слушать.
Сократовские беседы сделали его уже при жизни популярнейшей фигурой не только в Афинах, но и во всей Элладе. И когда Херефонт, один из преданных ему слушателей, обратился к дельфийской пророчице с вопросом, есть ли кто на свете мудрее Сократа, пифия ответила: "Софокл мудр, Еврипид мудрее, Сократ же — мудрейший из всех людей". Сохранился и другой вариант ответа: "В мудрости никто не сравнится с Сократом".
По тогдашним представлениям, этот ответ пифии означал высшее признание человеческих достоинств Сократа и его своеобразную "канонизацию" в качестве мудреца. Трудно допустить, чтобы столь значимый ответ был экспромтом пифии. Было ясно, что мнение дельфийского оракула, пользовавшегося всеэллинским влиянием, вскоре же получит широкую огласку. И выбор в пользу Сократа был равносилен божественному одобрению его позиции в качестве нормативного образца и освященного масштаба. Чрезвычайно осторожные и эластичные в своих высказываниях жрецы храма Аполлона в Дельфах не решились бы, конечно, назвать мудрейшим человека в каком-либо отношении, с их точки зрения, сомнительного, порочного, а тем более безбожного, богохульствующего и т. п. Судя по всему, в Дельфах задолго до обращения Херефонта были достаточно хорошо осведомлены о Сократе, и его имя не раз упоминалось в кругу дельфийских жрецов.
Ответ оракула вверг Сократа в раздумье о смысле божественного прорицания: сам он не считал себя мудрым, но и бог ведь не лжет. Путем бесед и наблюдений испытывая на мудрость себя и всех тех, кто слыл что-либо знающим, Сократ пришел к выводу, что если другие мнят себя мудрыми, не будучи таковыми, то он сам, хотя и не мудр, но, по крайней мере, и не воображает себя мудрецом. В этом различии он и усмотрел причину предпочтения оракулом его всем остальным. "А в сущности, афиняне, поясняет Сократ, — мудрым-то оказывается бог, и своим изречением он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немногого или вовсе даже ничего, и, кажется, при этом он не имеет в виду именно Сократа, а пользуется моим именем ради примера, все равно как если бы он сказал: "Из вас, люди, всего мудрее тот, кто подобно Сократу знает, что ничего поистине не стоит его мудрость"" (Платон. Апология Сократа, 23 b).
Сократовские беседы, пронизанные таким пониманием смысла божественного прорицания, привели его в конечном счете в суд. И когда накануне слушания дела Гермоген спросил его, почему он не готовится к защите, Сократ резонно заметил: "Разве я не провел всю жизнь в этом занятии?"
ДЕЛА ПУБЛИЧНЫЕ
Первые три с половиной — четыре десятка лет жизни Сократа — наиболее темные и неясные в его биографии, поскольку он не успел еще стать известной в Афинах фигурой и попасть в поле интереса современников. Афины переживали тот период своей истории, который принято обозначать как пентеконтаэтию (пятидесятилетие); речь при этом идет об отрезке времени между решающими сражениями греко-персидских войн (морской бой в Саламинском проливе в 480 г. до н. э. и сухопутная битва при Платеях в 479 г. до н. э.) и началом внутригреческой, главным образом — афино-спартанской, Пелопоннесской войны (431 г. до н. э.). В обстановке победоносного завершения греко-персидских войн Афины в это пятидесятилетие достигают своего расцвета.
Внутриполитическое положение характеризуется дальнейшим расширением и укреплением демократии. Афинский демос издавна играл решающую роль в политической жизни своего города-государства.
Введенная законодательством Солона (594 г. до н. э.) умеренная цензовая демократия просуществовала в Афинах несколько десятилетий. Начиная с 60-х годов VI в. до н. э. власть в Афинах почти на полвека переходит в руки тирана Писистрата и его сыновей. После низвержения тирании Писистратидов в последнем десятилетии VI в. (509 г. до н. э.) Клисфен более основательно, чем Солон, в духе демократии реформирует социально-политический строй Афин.
В период греко-персидских войн у сласти в Афинах оказываются сторонники аристократии "в течение по крайней мере семнадцати лет" (Аристотель. Афинская полития, ч. 1, IX, 25, 1). Но уже в 60-х годах V в. до н. э. реформами Эфиальта были сделаны новые решающие шаги по пути дальнейшего усиления демократии. В 457 г. до н. э. Эфиальт был убит его политическими противниками, но проводившаяся им демократическая линия продолжалась. Позиции демоса существенно укрепляются при Перикле, который в 450–429 гг. до н. э. стал ведущим государственным деятелем в Афинах и популярным вождем демоса.
В противовес Периклу, чье влияние в государстве все возрастало, аристократия на первых порах выдвинула и поддерживала Фукидида из Алопеки13 Борьба между Периклом и Фукидидом привела к установлению на некоторое время политического равновесия сил соперничавших партий демоса и благородных, или, выражаясь политическим языком того времени, "прекрасных и добрых". Фукидиду удалось в какой-то мере консолидировать усилия партии "немногих" в ее борьбе за власть против народной партии. Это, однако, продолжалось недолго. Опираясь на демос, умело и тонко направляя его, Перикл сумел добиться явного перевеса демократии над аристократией, а заодно — укрепить свое личное влияние и власть в Афинах. В 443 г. до н. э. Фукидид был подвергнут остракизму14.
Положение Перикла еще более упрочилось. Этому во многом содействовала его успешная деятельность, направленная на обеспечение афинского демоса работой и заработками. Уже при Аристиде, а еще более откровенно — при Перикле, афиняне довольно бесцеремонно использовали на свои внутренние нужды деньги от взносов и пошлин своих союзников. Один только первоначальный взнос, не считая новых денежных поступлений от союзников, составлял огромную сумму — 460 талантов. На эти деньги в Афинах содержалось более 20 тыс. человек, которые так или иначе получали содержание из казны. Помимо матросов, солдат и должностных лиц, такое содержание получали и многие простые афиняне, занятые сооружениями храмов и другими публичными делами и мероприятиями (организация новых поселений и т. д.). Всемерно поощрялось за счет казны развитие различных искусств, ремесел и торговли.
"Золотой век" Перикла субсидировался, как видим, чужим золотом. Раздавались, правда, голоса со стороны противников Перикла о том, что афинский народ покрыл себя позором, тратя на свои собственные нужды средства общесоюзной казны, перевезенной с Делоса в Афины под благовидным предлогом обеспечения её безопасности от покушений варваров. Однако Перикл легко успокоил совесть афинян, сославшись на то, что Афины одни взяли на себя защиту своих союзников от варваров, союзники же вносят лишь деньги, не поставляя военной силы. Поскольку город уже снабжен всем необходимым для войны, общие деньги следует тратить на дела, которые принесут его современникам не только доход, но и вечную славу. "Эти деньги, — тонко увещевал Перикл своих не очень-то возражавших ему сограждан, — уже не принадлежат дающим, а тому, кто получает, раз он предоставляет то, за что получает" (Плутарх. Перикл, 12).
Содействуя благосостоянию афинского демоса и укрепляя его роль в делах государства, Перикл, будучи умным, твердым и неподкупным политиком, вместе с тем умел, не угодничая перед демосом, руководить им. Огромный авторитет Перикла позволял ему удерживать афинский демос в определенных благоразумных границах, не ущемляя в то же время его большой власти и свободы.
По характеристике историка Фукидида, положительно оценивающего Перикла, при нем в Афинах "на словах была демократия, а на деле-правление первого мужа" (Фукидид. История, II, 65, 5-13). И Аристотель, более критичный к Периклу за его "демагогию" и чрезмерное усиление при нем демократии, тоже признает благотворное сдерживающее влияние его, в силу высоких личных качеств, на афинский демос. "Пока Перикл стоял во главе народа, — замечает Аристотель, — государственные дела шли сравнительно хорошо; когда же он умер, они пошли значительно хуже. Тогда впервые народ взял себе в качестве простата15 человека, не пользовавшегося уважением среди порядочных людей, между тем как в прежнее время демагогами всегда бывали люди достойные" (Аристотель. Афинская полития, ч. 1, X, 28).
