Габит Мусрепов - Улпан ее имя
Садак – на запах – пошел вбок по направлению к волку, Мусреп – за Садаком. По его поведению – Улпан не поняла бы, но Мусреп догадался: Садак не был так напряжен, как в прошлый раз, когда им попался матерый, он бежал как-то немного расслабленно, что ли, немного небрежно. Наверное, собаки подняли волчицу. А сука есть сука… Будет бежать куда глаза глядят… Барсу немало придется попетлять, но уйти – не позволит! Садак, конечно, чует и Улпан с ее конем, и Барса… А волчица! В середине зимы ее запах он различил бы с расстояния дневного перехода. Встретился бы с ней в такую пору, он скорей всего и не подумал бы ее разорвать, у него другое было бы на уме…
А Улпан уже давно шла за Барсом, и расстояние между ними и волчицей сократилось, но все же еще далековато до того, чтобы ее настичь. А равнина словно была создана для такой скачки, когда первый снег не закрывал коню и бабки, не мешал бежать ни волку, ни собаке. Если бы Улпан отпустила повод, Музбел-торы догнал бы волчицу. Но что тогда делать?.. Мусреп говорил – все сделает пес, сам, а она не должна пытаться повернуть волка. И в самом деле, если догонит, вдруг волк с оскаленной пастью кинется на нее? Что тогда? Тем более, существует поверье, будто волки всегда готовы кинуться на молодую девушку…
Захваченная погоней, не спуская глаз с приметной желто-пегой собаки, Улпан не замечала, где оказалась. Не поняла она и того, что волчица убедилась – бегством ей не спастись – и свернула к лесу. Пришлось сдержать коня, Улпан опомнилась и всмотрелась, что происходит. Расстояние между собакой и волчицей сильно сократилось, и все же волчица, видимо, первой достигнет леса. И ускользнет. А осталось с версту, не больше. Крикнуть, что ли? Вот если бы появился Мусреп-агай, он бы знал, что делать! Но его не видно. А лес уже на расстоянии полета стрелы. Не удалась охота! Но что там – вихрится снег… В логово юркнула волчица? А желто-пегих – две… Что там? Не подрались ли они между собой, упустив волчицу?
Улпан чуть не наехала на них, а увидев распростертую на снегу волчицу – от напряжения погони, от чувства удачи, от жалости, – заплакала, и слезы лились у нее: когда подъехал Мусреп, она все всхлипывала и не могла остановиться.
– Боже мой! Что случилось? Почему ты плачешь?
– Не знаю… Я не плачу, Мусреп-агай, но не могу остановить слезы, – продолжая всхлипывать, сказала она.
– Ничего, Улпанжан, бывает… Со слезами не можешь совладать, когда твой скакун побеждает на скачках, или когда твои борзые берут волка. Ты поезди тут рядом, шагом, чтобы конь постепенно остыл.
Пока она проезжалась, Мусреп отобрал у собак волчицу и волочил по снегу, пока шкура не очистилась от крови. После этого он позвал Улпан:
– Иди сюда… Прими ее, айналайн…[35]
– Нет, агай…
– Оставь свое «нет», когда я говорю! По старинному обычаю первый зверь, взятый на охоте, приторачивается к седлу того, кто впервые на охоту выехал. А вообще-то девушкам волков не дарят, но тут – особый случай.
Когда они уже ехали шагом, Мусреп все еще оттягивал начало…
– Ну как, довольна? – спросил он.
– Ой, Мусреп-агай! Я не знала даже, что так может быть… Скачешь сломя голову, сама боишься, но все равно продолжаешь скакать. Даже голоса можно лишиться, оказывается…
– Когда вернусь, еще поедем…
– Я от досады чуть не умерла – мне показалось, волчица уйдет, она – близко к лесу. Хотела крикнуть, но голоса не оказалось!
– И хорошо, что не крикнула, – объяснил ей Мусреп. – Собака на голос хозяина отвлекается и теряет скорость. А волк уходит. А когда собака и волк сталкиваются морда к морде, охотнику надо выбрать место позади волка, чтобы его отвлечь.
Улпан слушала, кивала, а потом осмотрелась:
– Агай, а куда мы едем? Мы выберемся к нашему аулу? А то у меня после погони голова идет кругом. Мы куда-то далеко заехали. Вот что это за лес? Я тут не бывала никогда.
– Как же не бывала! Каждый день бываешь. Волчица кружила и свернула к тому же лесу, но с противоположной стороны.
– А мне казалось, она все время бежит прямо.
Вот и разговор об охоте иссяк, а Мусреп все не мог приступить к своему поручению. Он помрачнел и надолго замолк, коротко, отрывисто отвечая Улпан, иногда даже не слыша, о чем она спрашивает. Улпан, ничего не понимая, тоже замолкла, лишь посматривала на него с недоумением.
Наконец она не выдержала:
– Мусреп-агай, вы о чем задумались?
– Я?.. – спросил он, словно вернувшись откуда-то издалека. – Я?.. – И снова замолчал. Он взглянул на Улпан, и девушка встревожилась, предчувствуя что-то недоброе.
– О чем?..
И уже не оставалось никакой лазейки для отступления.
– Улпан… – начал он. – Улпан, послушай, что я скажу, и не перебивай, что бы я ни сказал, выслушай до конца, захочется ли тебе слушать или не захочется…
После такого вступления он сухо и деловито приступил к поручению, возложенному на него Есенеем, передал разговор с ее родителями. Теперь сказать «нет» или сказать «да», это право принадлежит ей. Голос его звучал так, будто он говорит о поездке на ярмарку или о том, какая выдалась в нынешнем году хорошая осень, благоприятная для табунов и отар…
Может быть, сильнее всего подействовало на Улпан безразличие, с каким говорил Мусреп. Да, она не могла не заметить, каким пристальным бывает взгляд Есенея, когда он смотрит на нее… Но, казалось, просто любуется, как может пожилой человек, почти сверстник ее отца, любоваться молодостью! И все же она смущалась, и чутье не обмануло ее! Есеней-бия она помнила с самого раннего детства. Потом долго не видела, но его имя стояло для нее на первом месте среди всех известных в степи имен. Он же старше ее на сорок лет. И нет никого, кто бы мог ее защитить от Есенея, его воля – неотвратима. Что – она?.. Наверняка и Мусреп-агай не очень охотно принял его поручение… Но имеешь голову – приклони ее к земле, имеешь ноги – согни в коленях!..
Улпан засмеялась.
Сперва – негромко, но все безудержнее и отчаяннее, и смех ее все больше походил на рыдание, она обессилела, она начала заваливаться в седле, и Мусреп едва успел схватить ее за руку, которой она держала повод, и резко дернул ее к себе.
– Прекрати!.. – грубо крикнул он.
Улпан выпрямилась в седле и смолкла.
– Теперь узнаешь лес? – осторожно спросил он.
– Да. Вон там, кажется, дымы нашего аула…
– Наверное, твоя мать ждет нас, жарит баурсаки… Так ноздри и щекочет этот запах…
Он говорил с ней спокойно и нежно, как с маленькой. И ее голос звучал ровно, когда она заговорила с Мусрепом:
– Агай… Не обижайтесь, я смеялась не над вами… Вы ждете моего ответа? Передайте своему старшему брату Есенею… Если сам Есеней закинул петлю курука на шею, то в юртах малочисленных курлеутов не найдется такой силы, чтобы высвободиться из петли. Он сватается ко мне? Не нам противиться его воле. Но пусть он знает – Улпан не такая девушка, которую можно взять задешево!
Мусреп соглашался:
– Конечно, конечно… Айналайн, все будет, как ты хочешь! А все остальное скажешь ему самому.
Улпан слушала его и не слушала, но все-таки слушала. Что он говорит – конечно, конечно… Может быть, подумал, что она обрадовалась? Она злилась на Мусрепа – почему он приехал к ней с таким поручением, как он мог согласиться! Улпан злилась и все-таки испытывала к Мусрепу доверие и посчитала нужным объяснить:
– Мусреп-агай… В первый вечер… Вы и ваши друзья спасли меня от беды! А я все равно чувствовала опасность. Нет, не от Тулена и его сына. Я увидела глаза Есенея!.. Он потом еще раз приезжал, смотрел… Было, он даже не заметил, как чай растекся у него по бороде. Я уж подумала – не лишился ли Есеней рассудка?
Мусреп подумал: проще было бы встретиться с десятком сарбазов Кенесары, чем вести разговор с одной Улпан, когда она едет рядом, и твой конь идет шагом, и ее конь идет шагом.
– Есеней?.. Как можно сказать, что он лишился рассудка? Лишиться рассудка и закинуть курук на такую девушку, как ты!
– Он прожил много лет, – возразила Улпан. – И давно один. Неужели никого, красивее меня, не встречал?
– Не знаю, – сказал Мусреп. – Может быть, и встречал. Но я тоже на свете живу не третий день, и тоже видел. Бывает – красивая. А рот раскроет – лучше не слушать. Бывает – умная. А когда слушаешь ее, то лучше закрыть глаза. Улпан… Бог дал тебе – на тебя можно и смотреть, и слушать тебя. Есеней долго оставался в одиночестве, он долго, я думаю, выбирал…
Если бы она еще о чем-нибудь спросила его, Мусрепу трудно было бы ответить, потому что ее боль стала его болью, ничего другого сказать ей, ответить ей он не мог.
Но, к счастью, Улпан больше ни о чем не спрашивала. Мусреп искоса поглядывал на нее, и, кажется, понимал, о чем думает девушка… Она яростно ненавидит Есенея, она готова выхватить лук в изголовье отца и с близкого расстояния пустить остро отточенную стрелу в того, кого в раннем детстве называла – черный бура…
