Бен Кейн - Ганнибал. Враг Рима
Египтянин решил не вести корабль к небольшим городам в южной оконечности Италии, и бирема пошла узким проливом между Сицилией и материком. При его ширине всего в милю были отлично видны оба берега.
— Теперь легко понять, почему римляне начали воевать с Карфагеном, так ведь? — тихо сказал Суниатону Ганнон. Сицилия находилась посреди Средиземного моря, и издревле тот, кто правил Сицилией, правил морем. — Так близко к Италии. Присутствие здесь наших войск было для них постоянной угрозой.
— Представь себе, что мы бы не проиграли войну, — с печалью ответил Суниатон. — Сейчас могли бы надеяться на то, что нас спасет какой-нибудь из наших кораблей.
Для Ганнона это было еще одной причиной ненавидеть Рим.
Войдя в порт Регия, капитан пиратов собрался продать пленников, но подслушанные на улицах разговоры заставили его переменить решение. Он услышал о предстоящих играх в Капуе, городе, расположенном дальше по берегу. Там возникла особая нужда в рабах. Этого для египтянина оказалось достаточным, чтобы продолжить плавание, взяв курс на Неаполь, ближайший к столице Кампании портовый город.
К концу путешествия Ганнон вдруг понял, что уже немного привык к пиратам, и их общество, как ни странно, казалось ему более приемлемым, чем его неопределенное будущее. Но затем он вспомнил про Варсакона. Долго оставаться на биреме они тоже не могли, поскольку жестокий надзиратель рано или поздно нашел бы возможность отомстить. Так что пару дней спустя Ганнон даже почувствовал некоторое облегчение, неловко выходя на причал в Неаполе — окруженном стеной городе, бывшем греческом поселении, в настоящее время имеющем статуе соция, союзника Республики, получив его более сотни лет назад. В нем находился один из самых больших на юге Италии портов, глубокая гавань, в которой всегда было полно боевых кораблей, купеческих судов и рыболовецких лодок, прибывающих со всего Средиземноморья. В порту было так тесно, что у египтянина ушла целая вечность, чтобы найти подходящее место у причала.
Ганнон, Суниатон и другие пленники, молодые нумидийцы и ливийцы, цепочкой двинулись в город. Их конвоировали сам капитан и шестеро самых сильных пиратов. Чтобы не допустить бегства, каждому пленнику надели на шею железное кольцо и соединили их между собой цепью. Обрадовавшись, что под ногами наконец-то твердая земля — вернее, широкие каменные плиты, которыми был вымощена набережная, — Ганнон вскоре оказался рядом с огромной кучей грубо отесанных кедровых досок из Тира. Рядом возвышались горы золотистого зерна с Сицилии и целая гора мешков с миндалем из Африки. Позади них, составленные на стеллажах выше человеческого роста, стояли запечатанные воском амфоры с вином и оливковым маслом. Перешучивались рыбаки, вытаскивая на берег пойманную рыбу — тунца, кефаль и леща. Свободные от работы моряки в ярко-синих туниках шатались по порту в поисках злачных мест. Отряд морских пехотинцев, нагруженных снаряжением, готовился к погрузке на стоящую неподалеку трирему. Заметив их, моряки принялись над ними подшучивать. Вспылив, морпехи начали кричать в ответ, и драку предотвратило лишь появление курносого опция, командира пехотинцев.
Ганнон с жадностью впитывал глазами все происходящее. Так похоже на его дом, что сердце ноет. И тут среди криков на латыни, греческом и нумидийском он услышал родную карфагенскую речь. Кто-то заговорил, и ему ответили на том же языке. Эти звуки потрясли Ганнона и наполнили радостью. Тут есть его соотечественники! Если он сможет поговорить с ними, может, они передадут весточку отцу. Он глянул на Суниатона.
— Ты слышал?
Потрясенный друг лишь кивнул.
Ганнон приподнялся на цыпочки, но народу на набережной было слишком много.
Египтянин грубо дернул за цепь, понуждая пленников идти дальше.
— До рынка рабов уже недалеко, — с жестокой ухмылкой сказал он.
Ганнон попытался сопротивляться, но ошейник давил слишком сильно. Что еще хуже, пройдя с дюжину шагов, он уже больше не слышал звуков родной речи в шуме, заполняющем набережную. Последний шанс, открывшийся перед ними, исчез. И это было самым жестоким из ударов, перенесенных им за последнее время.
У Суниатона по щеке скатилась слеза.
— Держись, — прошептал Ганнон. — Как-нибудь уж выживем.
«Как… — звенело в его голове. — Как?»
Глава 4
ВОЗМУЖАНИЕ
Медведь рванулся к его ногам, и Квинт принялся судорожно брыкаться. Хотелось прикусить язык, чтобы не заорать от ужаса. Так зверь скоро доберется до его паха и живота. Боль будет невыносима, а смерть — мучительна, не то что быстрая смерть галла. Квинт не видел выхода и продолжал отчаянно размахивать ногами, обутыми в калиги. Зверь обескураженно зарычал и ударил огромной лапой, практически сорвав с Квинта одну из сандалий.
С губ юного охотника сорвался стон.
Позади него загрохотали шаги. Квинт почувствовал облегчение. Может, еще не все кончено. Но одновременно его охватил стыд. Он не хотел всю оставшуюся жизнь слыть трусом, которого пришлось спасать от медведя.
— СТОЯТЬ! — заорал отец.
— Но Квинт… — возразил Агесандр.
— …должен сделать это сам. Он сам так сказал, — тихо продолжил Фабриций. — Назад!
Квинта снова охватил ужас. Повинуясь его приказу, отец обрекал его на верную смерть. Юноша закрыл глаза. Пожалуйста, пусть это случится быстро. Но спустя мгновение он понял, что медведь прекратил нападать на него. Квинт поглядел на зверя, находившегося всего в паре шагов. Может, причиной тому послужил подбежавший Агесандр, а может, крик его отца, но зверь медлил. Непонятно… Но тогда еще есть шанс. Глубоко вдохнув, Квинт пронзительно заорал. Небольшие уши зверя дернулись, и Квинт, ободренный, закричал еще раз. И замахал руками. И с огромным облегчением увидел, как медведь попятился назад. Квинт встал, продолжая кричать. Вот только до копья не достать — оно лежало прямо под передними лапами зверя. Квинт понимал, что без копья у него ничего не получится. И никакого почета в том, если ему просто удастся отпугнуть медведя криками. Надо забрать оружие и убить зверя. Размахивая руками, как безумный, Квинт сделал шаг вперед. Медведь с подозрением повертел головой, но отступил. Вспомнив советы Агесандра насчет того, что делать, если встретишь в лесу косолапого, Квинт удвоил усилия. Рваная сандалия болталась на ноге на ремешках, и ему приходилось ступать осторожно. Но, несмотря на это, ему все же удалось поднять копье.
Квинт готов был кричать от радости. Зверь вертел головой по сторонам, выглядывая, куда бы сбежать, но свой шанс он уже упустил. Фабриций приказал остальным встать полукругом, а оставшиеся в живых псы снова бешено залаяли. Приободрившись, Квинт двинулся в наступление. В конце концов, медведь уже ранен. Теперь ему наверняка удастся его убить.
Но он ошибался.
Каждый раз, когда он бил копьем в зверя, тот либо хватал лезвие зубами, либо отбивал его в сторону огромными лапами. Сердце Квинта стучало о ребра. Придется подойти намного ближе. Но как же нанести смертельный удар, не попав под удары когтистых лап? Лапы у медведя были длинные. В голову Квинту пришла единственная мысль. Он много раз видел, как забивают свиней в хлеву, даже сам иногда брал в руки нож. Толстокожих и с мощным слоем подкожного жира, свиней забивать было нелегко, не то что овец или волов. Самым лучшим в таком случае был удар прямо под челюсть, чтобы разрезать крупные сосуды, идущие от сердца. Молясь о том, чтобы анатомия медведя была такой же, Квинт попросил у богов помощи в завершении дела.
Но прежде, чем он успел начать осуществлять свой план, медведь опустился на четыре лапы и ринулся вперед, застав его врасплох. Поспешно попятившись, Квинт совсем забыл о порванной сандалии и зацепился подбитой подошвой за выступающий корень. Ремешки сандалии резко дернули его за ногу, и Квинт снова упал, на этот раз на бок. Он не выпустил копья, которое тоже оказалось на земле, но сердце все равно сжалось от страха. Медведь, поняв, что главный враг перед ним, ринулся вперед.
Квинт взглянул в сторону. Ужас на лице отца был красноречивее слов. Сейчас он умрет.
Но, несмотря на охвативший его ужас, Фабриций не нарушил клятву и не сдвинулся с места.
Квинт снова перевел взгляд на медведя. Разинутая пасть зверя была всего в ладони от его ног. Еще мгновение, и он оторвет ему ногу. Но, к счастью, острие копья торчало там же, рядом с подошвами сандалий. Ухватив древко копья покрепче, Квинт поднял острие выше. Солнце блеснуло на полированном наконечнике, и солнечный зайчик попал в глаза медведю, отвлекая его. Медведь раздраженно щелкнул зубами, пытаясь укусить копье. Квинт мгновенно бросил ноги в сторону, одновременно локтем вдавливая конец древка в землю и изо всех сил удерживая копье обеими руками.
Когда медведь снова бросился вперед, юноша нацелил острие копья ему в горло, прямо под опущенную нижнюю челюсть. Одержимый желанием расправиться с врагом, зверь не обратил внимания на копье и, немного опустив голову, ринулся к ногам Квинта. Юноша подтянул ноги, продолжая держать копье. Инерция движения насадила зверя прямо на острие, и оно пронзило его шкуру. Квинт ощутил ладонями хруст, когда копье пробило дыхательное горло и пошло вглубь, в мякоть. Уже готовый разорвать Квинта на куски, медведь встал на задние лапы и попятился, снова едва не вырвав копье из рук охотника. Квинт изо всех сил держал копье, упирая его древком в землю, а повисший над ним медведь яростно бил лапами по дереву. Он был так близко, что Квинт снова почувствовал его смрадное дыхание. Казалось, он мог дотянуться рукой до клыков, которые совсем недавно растерзали галла и трех собак.
