Гисперт Хаафс - Ганнибал. Роман о Карфагене
Антигон прислонился к спинке из слоновой кости и скрестил руки за головой.
— А что там с Регулом?
— Он сдержал слово и вернулся в Карт-Хадашт, — Гамилькар равнодушно передернул плечами. — Вероятно, сидит себе и мечтает о скором окончании войны…
— Ты знаешь, где его содержат?
— Разумеется. Он сидит под стражей в одном из самых богатых домов Мегары. Но зачем тебе это?
— Вчера здесь объявился этрусский[80] купец, — снисходительно улыбнулся Антигон, — Он передал мне довольно любопытные сведения. Думаю, они заинтересуют римлянина.
— Тебе они кажутся очень важными?
— Конец войны сообщенное купцом вряд ли приблизит. Но возможно, оно поднимет Регулу настроение. Тем более если он, по твоим словам, такой упрямец.
— Он еще и очень честен. — Гамилькар устремил на грека долгий испытующий взгляд. — Ему бы еще немного ума и веселого нрава… Но если хочешь, я приглашу его к себе. Можешь привести с собой купца.
— Полагаю, Регул не будет против, А как бы ты поступил на его месте?
— Я? Между мной и им большая разница. Я ведь не хочу уничтожить Рим… Ну, на его месте я бы приложил все усилия для достижения мира на более или менее приемлемых для обеих сторон условиях, — Гамилькар задумчиво закусил губу. — И я бы, естественно, не сдержал слова и остался в Риме. Он же в родном городе на всех перекрестках без умолку призывал ни в коем случае не подписывать с нами мирный договор.
Гамилькар нахмурился и какое-то время сидел молча, погруженный в грустные мысли. Потом он постучал по крышке стола.
— Ладно, об этом потом… Я пришел к тебе по другому поводу.
— Слушаю тебя, друг моего отца.
— Я говорю с тобой сейчас как купец, землевладелец… и, разумеется, как твой близкий друг. — Лицо пуна на мгновение озарилось доброй улыбкой. — Видимо, скоро я опять уеду… может, в Иберию, может, в Клумизу, может, куда-нибудь в глубь Ливии. Даже не знаю, что мне опять поручат эти негодяи из Совета — то ли набрать новое войско, то ли подавить мятеж… Я выяснил, что у твоего банка очень хорошая репутация и сам ты уже не только добрый славный юноша. Одним словом, я хочу поручить тебе вести мои дела.
— Это слишком большая честь для меня, — торопливо, словно боясь, что его прервут, произнес Антигон.
— Пойми, — Гамилькар начал выказывать признаки раздражения, — ни у кого из нас, «молодых», нет ничего похожего на свой банк. Я не хочу, чтобы на мне наживались такие люди, как Ганнон. Ведь только заслуги предков позволяют этому мерзавцу в золотых побрякушках называть себя «великим».
Антигон мрачно потупился. Владелец обширных земель и множества торговых кораблей, член Совета и банкир, тридцатилетний Ганнон считался бесспорным главой партии «стариков». В Совете он всегда яростно выступал против любых предложений своего сверстника Гамилькара.
— Нет, этого никак нельзя допустить. Но дружба дружбой, а в таких делах нужен трезвый расчет. Я сейчас позову управляющего.
Молодой пун, узнав о предложении Гамилькара, даже вытаращил глаза от изумления. Гамилькар успокаивающе похлопал его по плечу и, обняв на прощание Антигона, с наигранной медлительностью сказал:
— Если сможешь, приходи ко мне завтра вечером до заката. Мы обсудим все подробности. Я дам тебе копии важнейших списков.
Когда Антигон, проводив его, вернулся в комнату, Бостар по-прежнему стоял неподвижно и вполголоса повторял:
— Ух-ух-ух-ух. Один из самых богатых людей Карт-Хадашта. Ух-ух-ух.
— Ему еще нужен управляющий имением, — Антигон бесцеремонно толкнул его в бок, заставляя повернуться. — У тебя есть кто-нибудь на примете?
— Нет, — горестно признался Бостар, — Слишком уж ответственная должность. Сколько же у него земли в Бизатии… Ух-ух-ух.
— А чем занимается осквернитель коз?
— Даниил? Дает советы торговцам овощами. На рынке его очень уважают. Думаешь?.. Но он же иудей?
— Ну и что? Гамилькар выше предрассудков. А ливийцам, возделывающим его поля и сады, совершенно все равно. Я поговорю с ним.
Во второй половине следующего дня Антигон направился на большой рынок у Тунетских ворот. Позади остались высокие здания со встроенными в нижние этажи лавками и увитыми виноградными лозами колоннами портиков[81]. Вскоре Антигон увидел волнующуюся толпу. Он недовольно поморщился, вдохнув плывущий над площадью густой аромат, состоящий из запахов кожи, ливийских смол, чеснока, гниющих отбросов, чадящих переносных жаровен с кипящим маслом и свежей рыбы. В один сплошной гул сливались голоса торговцев, без умолку расхваливающих свои товары, громкое ржание лошадей и хлесткий свист бичей. Здесь можно было купить все, что угодно: и разную морскую живность, и кожаные сандалии, и персидские благовония, и расписные коринфские вазы. Среди молодых крестьянок с заплетенными в косы волосами, менял, пристально поглядывающих по сторонам из-за своих далеко не всегда правильных весов, моряков в войлочных колпаках и эфиопов в красных набедренных повязках Антигон увидел знакомую худощавую фигуру Даниила, одетого, как обычно, в длинную грязную тунику. Внешне он ничем не выделялся среди окружавших его людей, однако толпившиеся вокруг трех груженных овощами повозок торговцы относились к нему с явным почтением.
— Эй, глупый эллин! — Даниил бесцеремонно растолкал их и бросился Антигону на шею, — Или мне следует называть тебя теперь достопочтенным господином владельцем банка?
— Немедленно замолчи, осквернитель коз! — Антигон сжал его руку и долго не выпускал ее.
— Давай зайдем куда-нибудь. А с вами я после поговорю.
Он небрежно кивнул торговцам и потащил Антигона сквозь дружно расступившуюся толпу.
В этот день царила какая-то особенно приятная прохлада. На фоне серого неба пестрое многообразие рынка довольно быстро поблекло. Антигон кинул сторожившему его колесницу мальчику несколько мелких монет, показал подбородком на желоб с водой и вслед за Даниилом переступил порог таверны.
— Мое возвращение мы отпразднуем позднее, — Антигон поднес к губам глиняную чашу с густым душистым травяным настоем — он сумел убедить друга, что в такую погоду лучше пить отвары. — У меня к тебе важное дело.
Даниил пригубил настой и брезгливо поморщился. Он пробормотал проклятие на родном языке и настороженно спросил:
— Твоему банку нужны деньги?
— Нет, спасибо. Один весьма влиятельный и знатный пун доверил мне все свое огромное состояние и заодно попросил подобрать ему управляющего имением в Бизатии.
— Думаешь, они возьмут иудея?
Антигон непроизвольно сжал горячую чашу.
— Ну уж если он поручил эллину-метеку ведать всем своим богатством и пригласил не только его, но еще и этруска поужинать с ним…
— Ты смотри-ка! — шумно выдохнул Даниил, — Как он не боится вас вместе собирать…
— Ну, так как?
— Даже не знаю. — Минуту-другую Даниил задумчиво глядел куда-то вдаль, словно не видя Антигона, — Уж больно это неожиданно. С другой стороны, отец и братья вполне могут без меня обойтись… Хорошо, а что я должен делать?
— Мы прямо сейчас поедем с тобой к нему во дворец. Главное, чтобы ты понравился. Остальное мы обсудим в ближайшее время.
— Но я же не могу предстать перед ним в таком виде. — Даниил с гримасой отвращения дернул за край своей туники, изрядно перепачканной навозом, глиной, пылью и раздавленными фруктами.
— Им нужен управляющий, а не глупец в красивой одежде, — спокойно ответил Антигон. — Но после беседы ты тут же удалишься. У нас не просто ужин, а…
— Ясно. Тогда завтра утром встречаемся в твоем банке.
Внешне Марк Атилий Регул с угловатой, гладко выбритой головой напоминал простого крестьянина. За семь лет пребывания в Карт-Хадаште он отнюдь не проникся добрыми чувствами к взявшим его в плен и ни разу не выразил готовности хоть в чем-нибудь пойти им навстречу. Даже на ужин к Гамилькару он пришел в тоге[82], стремясь как бы тем самым подчеркнуть непоколебимость духа. Его стражи — два молодых крепких пуна — остались в прихожей. Для них там был накрыт стол.
Кшукти римлянин с его прямотой и подчеркнуто скупыми жестами внушал страх. Сразу же после ужина она поспешила удалиться, а четверо мужчин — Гамилькар, Антигон, Регул и маленький неуклюжий этруск с расплющенным носом — перешли в примыкавшую к террасе просторную комнату, где в очаге весело потрескивал огонь.
Гамилькар пребывал в отличном настроении. Сдержанный, старавшийся говорить только «да» или «нет» Даниил ему очень понравился, и пун даже приказал Псаллону доставить его домой.
— Я привезти новость Рим. — Этруск намеренно коверкал ненавистную ему латынь.
Регул рассеянно посмотрел на него. В равнодушном взгляде консула сквозило холодное равнодушие.
