Геза Гардони - Звезды Эгера
Когда я уходил, ты спал, сын мой. Я поцеловал тебя.
Священник Габор».
Гергей, окаменев, смотрел на письмо.
Смерть?.. Это слово еще непонятно пятнадцатилетнему юноше. Гергею представлялось только одно: у него на глазах турецкого султана взрывом разносит на куски, и в дыму, в пламени клочья его тела взлетают в воздух.
Юноша сунул в карман мешочек с кольцом, письмо и вышел. Поспешными шагами направился через двор к Тулипанам.
— Тулипан! — окликнул он турка, который лежал, развалившись под навесом. Затем продолжал по-турецки: — Сохранилась у вас турецкая одежда?
— Нет, — ответил Тулипан, — жена сшила из нее себе и детям поддевки.
— И чалмы нет?
— Из нее жена рубашонок нашила детям. Чалма-то была из тонкого полотна.
Школяр сердито шагал взад и вперед под навесом.
— Что ж мне делать? Посоветуйте! Нынче здесь по дороге пройдет турецкое войско вместе с султаном. А мне хочется поглядеть на султана.
— На султана?
— Ну да.
— Это можно.
Глаза Гергея засверкали.
— Правда? А как же?
— Возле самой дороги стоит скала. И даже не одна, а две — друг против друга. Заберитесь на вершину, прикройте голову ветками — и увидите всю рать.
— Тогда, Тулипан, одевайтесь скорей и пойдемте со мной. Жена пусть соберет нам еды в торбу. Можете взять с собой и флягу.
При слове «фляга» Тулипан оживился. Быстро накинув на себя одежду, он весело крикнул в сторону амбара:
— Юлишка, голубушка, иди скорей сюда, мой месяц ясный!
Жена его кормила птицу. Она бросила курам последнюю горсть зерна и повернулась.
— Что еще вам нужно?
— Флягу, жемчужина моя! — Тулипан посмеивался, то и дело поднимая брови. — Фляжечку, смарагд мой бесценный!
— А может, молнию в глотку? До сих пор хоть с обеда только напивались, а теперь уж ни свет ни заря начинаете?
— Ну, ну, ягненочек мой, моя стамбульская конфетка, это не для меня, а для барича.
— Барич не пьет вина.
— Верно, не пью, — замотал головой Гергей, улыбаясь, — но нам сейчас надо уходить, и, может быть, мы задержимся до вечера, так мне не хочется, чтобы Тулипан томился от жажды.
— Уходите? А куда же вы пойдете, барич?
— Хотим, тетушка Юли, на турецкую рать поглядеть. Она пройдет сегодня по мечекской дороге.
Жена Тулипана была ошеломлена.
— На турецкую рать?.. Барич, дорогой, да не ходите вы туда!
— Нет, пойдем. Я должен ее увидеть.
— Ой, дорогой мой барич, на какую же опасность вы идете! Ишь надумали что!
— Нечего тут долго рассуждать! — сказал Гергей с нетерпением. — Мы просим вина, а советы оставь при себе.
Он топнул ногой, и тетушка Тулипан мигом побежала в дом. Вскоре она вернулась с надутым лицом.
— Мне все одно, идите, барич, куда вздумается, я вам не указчица. А Тулипан останется дома, его я не пущу.
— Нет, так дело не пойдет, — сказал Тулипан.
— Вы останетесь дома, поняли?
— Тулипан должен пойти со мной, — сказал Гергей. В голосе его послышалось нетерпение.
— Провизию ваш слуга донесет. Для чего ж и слуга, как не служить?
Янош и сам был в раздумье. Он уже перекинул через плечо мешки и поил коней.
Тулипан, заметив беспокойство жены, гордо выпрямился.
— Я, душенька моя, пойду. Провалиться мне на этом месте, коли не пойду! Вино ты и так даешь раз в год по обещанию, да еще и упрашивать приходится. Нехорошая ты женщина!
Тетушка Тулипан даже в лице переменилась.
— Ведь турки угонят вас, коли увидят!
— Ну и что ж?
— И вы покинете меня и своих малых детишек, красавцев этаких. О, боже милостивый!
— Так ты же не даешь мне вина. А в прошлый четверг еще и побила.
— Дам, муженек, вина, дам сколько захотите, только не покидайте меня, душа моя!
И она расплакалась.
— Ладно, но помни свое обещание. Барич — свидетель. Я только провожу его и вернусь. Но чтоб потом вино мне было!
— Всегда теперь будет!
— А дашь вина вволю, я и пьяным не буду никогда. Потому и напиваюсь, что думаю: вот завтра она не даст…
Тетушка Тулипан понемногу успокоилась. Собрала еду. Проводила мужа до ворот со слезами на глазах и смотрела на него с такой тревогой, что Тулипан растаял от радости.
Янош проводил их до лесной чащи. Там они спешились. Слуга повел коней обратно в деревню, а Тулипан с Гергеем дальше пошли пешком.
Скала, на которую они взобрались, и по сей день благополучно стоит у дороги. Она раз в пять выше человеческого роста. С вершины ее виден был весь большак до той дикой груши, где спрятался отец Габор.
Турок наломал с деревьев охапку густолиственных веток и устроил заграждение. Им было видно все, а снизу никто даже заподозрить не мог, что на скале прячутся люди.
— Давай и тут понатыкаем веток, — предложил Гергей. — С северной стороны.
— Зачем?
— А если султан проедет, мы повернемся в ту сторону и будем смотреть ему вслед.
Всходило солнце. Роса алмазами осыпала лес. Заиграли на своих свирелях дрозды, заворковали горлицы. Вдруг вдали, со стороны Печа, в клубах пыли появились первые всадники.
Длинное облако пыли растянулось по всей дороге до самого города. Но вот в нем замелькало наконец знамя цвета красного перца. За ним еще два знамени, потом пять и еще много знамен и флагов. Позади знаменщиков скакали на арабских конях солдаты в высоких тюрбанах. Кони низкорослые, так что ноги иных всадников почти касались земли.
— Гуребы, — объяснял Тулипан, — они всегда едут впереди. Это не настоящие турки.
— А кто же?
— Арабы, персы, египтяне — всякий сброд.
Оно и заметно. Даже одежда у них была разношерстная. На голове у одного сверкал шлем с огромным медным гребнем. Нос у гуреба был отрезан. Видно, что этот вояка уже побывал в Венгрии!
Второй полк — загорелые люди в синих шароварах — выступал под белыми стягами с зеленой полосой. Судя по лицам, ночью все они вдоволь наелись и напились.
— Это улуфеджи, — сказал Тулипан, — наемники. Войсковая охрана. Они сопровождают и воинскую казну. Видите пузатого дядьку с разбитым лбом, на груди у него большие медные пуговицы?
— Вижу.
— Его зовут Турна — по-венгерски «журавль». Да только вернее было бы прозвать его свиньей.
— А почему?
— Я видел однажды, как он ежа съел, — сказал Тулипан и сплюнул.
Затем проскакал новый полк, под желтым стягом. Оружие всадников сверкало еще ярче, чем у остальных. У коня одного аги грудь была защищена серебряной кольчугой.
— Это силяхтары[16], — сказал Тулипан, — тоже наемники. Эх, мерзавцы, висельники! Прослужил я у вас два года! — И он засмеялся.
Затем под красным флагом проследовали сипахи[17], вооруженные луками и колчанами. Офицеры их были в панцирях, на поясах у них висели широкие кривые сабли. Вслед за сипахами проскакали татары в островерхих колпаках. Жирные лица, кожаные доломаны, деревянные седла.
— Тысяча… две тысячи… пять тысяч… десять тысяч… — считал Гергей.
— Да будет вам считать-то! — махнул рукой Тулипан. — Их двадцать тысяч наберется.
— До чего же некрасивый, скуластый народ!
— Турки их тоже терпеть не могут. Они ведь конскими головами питаются.
— Конскими головами?
— Голов, может, на всех и не хватит, но одна непременно лежит на середине стола.
— Вареная или жареная?
— Будь она вареной или жареной, еще куда ни шло, а то ведь сырая. Эти псы даже новорожденных не щадят. Они вырезают у людей желчный пузырь.
— Не рассказывайте такие ужасы!
— А если это на самом деле так? Они, видите ли, считают, что если утомленному коню намазать десны человеческой желчью, то у него всю усталость как рукой снимет и он сразу наберется сил.
Гергей, смотревший сквозь ветки, с ужасом отпрянул.
— Видеть их не хочу! — сказал он. — Разве это люди?
Но Тулипан продолжал смотреть.
— Едет нишанджи-бей! — произнес он минут пятнадцать спустя. — Это он проставляет на грамотах с печатью вензель падишаха.
Гергей глянул вниз и увидел длинноусого важного турка с щучьей физиономией. Он ехал между солдатами, кичливо восседая на низкорослой лошадке.
Затем проследовал дефтердар — седой, сгорбленный араб, казначей султана. За ними, окруженный воинами, скакал всадник в длинном желтом кунтуше и высоком белом колпаке. Это был казаскер — главный военный судья. Позади них ехали чазнегиры — главные стольники — и отряд телохранителей. Все они блестели золотом.
Послышались звуки турецких оркестров. Прошли различные полки. Под звуки рогов и щелканье чинч проскакали придворные охотники. У каждого грива коня выкрашена в красный цвет, на руке сидит сокол. За охотниками конюшие прогнали султанский табун горячих, гарцующих коней. Иные были даже оседланы Вели их солаки[18] и янычары.
Вслед за конюшими на дороге показались всадники, державшие высокие древки с конскими хвостами. Это проезжали триста капыджи, все в одинаковых белых шапках, расшитых золотом. На родине капыджи охраняли дворец султана.
