Виктор Поротников - Куликовская битва
Настасья же еще какое-то время приходила в себя, медленно приводя в порядок свой наряд и прическу. Только что пережитое блаженство жило в ней неким слабым отзвуком, похожее на эхо, рожденное могучим колоколом под сводами храма. Это блаженство казалось Настасье греховным и постыдным, так как было вызвано соитием с нелюбимым ею человеком.
Выйдя из комнаты, Настасья столкнулась лицом к лицу с Ольгой. Та явно поджидала ее.
— Как ты смеешь отнимать у меня Сужана, паскудница! — зашипела Ольга прямо в лицо Настасье. — Ты окрутила Исабека, вот и развлекайся с ним, а Сужана оставь мне! Что ты крутишь перед Сужаном своей задницей, дрянь! — Ольга гневно замахнулась, но сдержалась и не ударила Настасью. — Пока тебя тут не было, Сужан меня обхаживал, подарки мне дарил. Как ты появилась, так Сужан больше и не глядит в мою сторону.
Злобное лицо Ольги напугало Настасью. Такой она видела ее впервые!
— Я и не думаю никого завлекать, — чуть не плача, проговорила Настасья. — Не нужен мне никто! Я домой хочу. Оставь меня в покое!
Оттолкнув Ольгу, Настасья бегом устремилась вниз по лестнице к выходу из дома. Оказавшись на вечерней улице, тихой и пустынной, Настасья дала волю слезам. Ей казалось, что весь мир ополчился против нее, даже ее внешняя привлекательность и та приносит ей одни неприятности! Она затеряна вдали от Руси, в чужом городе, среди чужого народа. Никто не придет к ней на помощь. Ей приходится уповать лишь на саму себя.
Янина пребывала в сильнейшем беспокойстве, видя, что ее подруга запаздывает. Она ожидала Настасью у входа в храм. Ее спутник на всякий случай укрылся внутри церкви, в одном из боковых нефов.
Вечерняя служба уже закончилась, когда Настасья наконец-то появилась, заплаканная и запыхавшаяся.
Янина оттащила Настасью в сторону, чтобы выходившие из храма люди не помешали их беседе; среди прихожан большинство были русские рабы и вольноотпущенники. Одетые в восточные одежды и говорившие на чужом языке, эти люди все же не забывали православную веру, некогда обретя ее на своей далекой отчизне.
— Я уже вся извелась, тебя ожидаючи! — промолвила Янина, с беспокойством оглядывая Настасью. — Почему так задержалась? Что-нибудь случилось?
— Да так, ноги пришлось опять раздвигать, услаждая очередного нехристя! — с досадливым раздражением ответила Настасья. — Некстати все получилось, потому-то и припозднилась я. Где твой молодец?
— Идем! — Янина взяла Настасью за руку и повела в храм.
Под сводами небольшой церкви витал густой аромат ладана и горячего свечного воска, перед иконами, стоящими на подставках-киотах, мерцали маленькие огоньки масляных лампадок. Четырехугольный столик-канун, стоящий в центральном нефе близ аналоя, был весь уставлен тонкими горящими свечами. Это было место для поминовения усопших. Рядом был другой стол, на котором возвышались горкой приношения прихожан для заупокойных пожертвований, здесь была разная снедь. Рабы приносили в храм в основном местные пресные лепешки, сушеную рыбу, куриные яйца, сушеные сливы и абрикосы, все, чем питались сами.
Длиннобородый протоиерей и его помощники дьяконы без суеты и спешки убирали в особый ящик позади амвона Евангелие в кожаном переплете, священные сосуды и кадильницы, не обращая внимания на двух девушек и юношу, стоящих тесным кружком в дальнем углу храма близ выхода.
Янина представила Ропшу своей подруге с весьма довольной улыбкой, словно гордясь тем, какого отменного гонца она подыскала.
Ропша произвел на Настасью благоприятное впечатление.
Он был крепкого сложения, с длинными сильными руками, мышцы на его плечах и груди выпирали из-под рубахи большими буграми. На загорелом юношеском лице ярко светились голубые глаза. Багровый рубец на лбу только добавлял ему мужественности. Светло-русые волосы Ропши достигали плеч, а на лбу были неровно подрезаны до бровей чьей-то небрежной рукой. Он выглядел усталым и голодным, как после долгой дороги. На нем была старая заплатанная рубаха, подпоясанная обычной веревкой, кожаные татарские штаны и сапоги с загнутыми голенищами.
Ропша без долгих предисловий поведал подругам план своего побега.
— Хозяин мой пригнал в Сарай табун лошадей на продажу, — молвил он, — поэтому Туган-бей и его люди задержатся здесь на несколько дней. Из Сарая мне сбежать сподручнее, чем из степного кочевья. Главное, купить добротную татарскую одежду и коня. Я переправлюсь на другой берег Волги и донским степным шляхом поскачу на север. В тех краях я бывал, поэтому не заплутаю.
— Я дам тебе денег на покупку одежды и коня, — сказала Настасья. — Завтра же принесу. Встретимся здесь же.
— Нет, я не смогу прийти завтра. — Ропша отрицательно мотнул головой. — Отдай деньги Янке. Она купит мне одежду и ествы на дорогу. Я переоденусь, куплю в Гулистане коня и сразу же двинусь в путь. Только ты покупай такую одежду, чтобы она была как раз мне впору, иначе это может привлечь ко мне ненужное внимание, — добавил Ропша, взглянув на Янину. — Сможешь?
— Конечно, смогу, — уверенно проговорила Янина. — Сейчас я тебя обмерю со всех сторон. Выпрями спину и замри!
Ропша вытянулся в струнку, прижав ладони к бедрам.
Янина обмерила юношу пядями с ног до головы, затем замерила его талию и ширину плеч, а также размер ноги. (Пядью на Руси называлась мера длины, это была растянутая кисть руки от большого пальца до указательного.)
Точно так же Янина когда-то обмеряла своих младших братьев, чтобы сшить им порты и рубахи.
— Я и сама могла бы сшить тебе отличную одежку, в этом деле я — мастерица! — Янина лукаво улыбнулась Ропше. — Но на это уйдет дня три.
— Нет-нет, не будем терять время, Янка, — решительно возразила Настасья. — Купишь все необходимое на базаре.
Янина пожала плечами, всем своим видом показывая, что не собирается спорить по этому поводу. Однако ее озорные глаза продолжали дразнить Ропшу из-под полуопущенных длинных ресниц.
Обговорив все, что было нужно, Ропша попрощался с подругами. Перед тем как уйти, он вдруг сказал:
— Есть у меня в Сарае знакомец один, тоже русич. Я обскажу вам, как его найти. Он чуток постарше меня и поопытней. Это на случай, ежели я в пути сгину.
— Нет уж, мой милый, ты должен живым-здоровым до Москвы добраться! — произнесла Янина, взяв юношу за руку. — Ты должен не токмо до Руси доехать, но и нас с Настасьей отсюда вытащить! Я не собираюсь свой век тут доживать!
Ропша смутился, но не от слов Янины, а от того, что она долго не выпускала его руку из своих пальцев.
Янина решила проводить Настасью до дома эмира Бетсабулы. Они шли по темным улицам вдоль высоких глинобитных дувалов и стен домов, держась за руки.
Настасья то и дело поглядывала сбоку на Янину, видя на ее лице мечтательную улыбку.
— Влюбилась! — хмуро вымолвила Настасья.
— А что в том дурного? — живо отозвалась Янина. — Младень просто загляденье! Я бы за таким хоть на край света пошла!
— Мы уже с тобой на краю света, среди басурман, — тем же тоном обронила Настасья.
— Не горюй, милая! — Янина чмокнула подругу в щеку. — Все равно на Русь удерем. Я уверена, Ропша нам поможет. — Янина негромко рассмеялась. — Какое забавное у него имя! Не иначе в детстве он капризный был.
По-древнерусски Ропша означает «ропшущий, недовольный».
Глава одиннадцатая Фряги
Фрягами на Руси испокон веку называли итальянцев. Также их называли и в Золотой Орде.
Уйдя из дома, Прохор пешком добрался до Коломны, сей град запирает с юга рубежи княжества московского, возвышаясь на холмах близ впадения Москвы-реки в полноводную Оку. Через Коломну каждое лето двигались торговые гости речным путем с юга на север и обратно.
В Коломне Прохору улыбнулась удача. Занемогли после пьяной драки трое гребцов-русичей, подрядившихся в Твери на генуэзскую торговую ладью. Хозяин судна, которого звали Джироламо, посуетившись на коломенской пристани, нанял взамен покалеченных тверичей троих здешних гребцов, среди которых оказался и Прохор. С большим тяжелым веслом Прохор до этого никогда не управлялся, но он быстро усвоил все приемы этого изнурительного труда. Купец Джироламо своих гребцов кормил хорошо, давал отсыпаться на ночных стоянках у берега, по мелочам не придирался.
На фряжской ладье было тридцать гребцов-русичей. Кормчий, его помощник, слуги и телохранители Джироламо все были фрягами. Между собой Джироламо и его люди разговаривали на своем родном языке, а с гребцами общались по-русски, так как уже много лет ходили на ладье торговать на Русь. И все же из фрягов лишь Джироламо говорил на русском языке свободно и без акцента, остальные изъяснялись, сильно коверкая русскую речь.
Прохор привлек к себе внимание Джироламо тем, что быстро свел дружбу с его слугами, общаясь с которыми сильно поднаторел в изучении фряжского языка.
