Кен Фоллетт - Гибель гигантов
— Я полагаю, общаясь с леди Мод, вы тоже стали суфражисткой? — спросил фон Ульрих.
— Было как раз наоборот, — сказала леди Мод. — Первые либеральные идеи я услышала от Уильямс.
— Я лишь повторила слова отца, — сказала Этель.
Она понимала, что у них нет никакого желания беседовать с ней. Правила этикета не позволяли им гулять одним, но можно было хотя бы создать иллюзию одиночества. Она позвала Гелерта и, играя с собакой, побежала вперед, давая им возможность говорить наедине, чего, должно быть, им и хотелось. Обернувшись, она увидела, что они взялись за руки.
Этель подумала, что Мод быстро принимает решения. Судя по тому, что она сказала вчера, Мод не видела Вальтера десять лет. И прежде у них не было настоящего романа, просто взаимная симпатия, в которой они не признавались. Должно быть, прошлым вечером что-то изменилось. Может, засиделись допоздна за разговором. Флиртовала Мод со всеми, получая таким образом информацию, но на этот раз было видно, что это не шутка.
Этель услышала, как Вальтер запел. Мод подхватила песню, и они рассмеялись. Мод любила музыку и хорошо играла на пианино, — в отличие от Фица, у которого, напротив, совсем не было слуха. Похоже, Вальтер тоже был музыкально одарен: у него был приятный легкий баритон, который очень оценили бы в «Вифезде».
Мысли Этель вернулись к работе. Она не заметила перед спальнями ни одной начищенной пары обуви. Надо найти мальчишек-сапожников и поторопить их. Она попыталась прикинуть, который теперь час. Если прогулка затянется, ей придется сказать, что пора возвращаться.
Она оглянулась, но на этот раз не увидела ни Мод, ни Вальтера. Может, они остановились или пошли в другую сторону? Минуту-другую она постояла на месте, но все утро ждать она не могла, и пошла назад той же дорогой.
Крепко обнявшись, они страстно целовались, и Мод даже застонала.
Интересно, подумала Этель, будут ли ее когда-нибудь так целовать. Клякса Левеллин целовал ее на берегу, когда они всей общиной вышли на пикник, но рта они не раскрывали, не обнимались, и уж, конечно, страстных стонов у Этель его поцелуи не вызвали. Маленький Дэй-Окорочок, сын мясника, как-то сунул руку ей под юбку, когда они были в Кардиффе, в кинотеатре «Пэлас», но через несколько секунд она его оттолкнула. А вот Левеллин Дэвис, сын учителя, ей нравился, он говорил с ней о правительстве либералов, а еще сказал, что у нее груди, как два теплых птенчика в гнездышке; но он уехал в колледж, а писем не писал. И ни разу, хоть и было любопытно, что дальше, она не испытывала страсти. И сейчас даже позавидовала Мод.
Мод открыла глаза, заметила Этель и разомкнула объятия.
Вдруг Гелерт взвизгнул и закружил вокруг, поджимая хвост. Что это с ним?
И тут же Этель почувствовала, как земля задрожала, словно мимо проходил поезд-экспресс, — а ведь до железной дороги было не меньше мили.
Мод нахмурилась и хотела что-то сказать, как вдруг раздался грохот, словно раскат грома.
— Господи, что это?! — воскликнула Мод.
Этель знала, что.
Она вскрикнула и бросилась бежать.
VБилли Уильямс и Томми Гриффитс отдыхали.
Их послали работать на пласт «Четырехфутовый», всего в шести сотнях ярдов от поверхности, намного выше, чем проходил основной горизонт. Пласт был разбит на пять участков, все они носили названия английских ипподромов. Билли с Томми были в «Эскоте», ближайшем к стволу «Пирам». Они работали подручными старших шахтеров. Шахтер кайлом — киркой с прямым лезвием — откалывает от поверхности пласта куски угля, а подручный лопатой грузит уголь в вагонетку. Они начали работу, как обычно, в шесть утра, и теперь, через два часа, сделали перерыв, сели на сырую землю спиной к стенке туннеля, наслаждаясь тем, как остывает разгоряченное тело от легкого движения воздуха, и потягивая из своих фляг чуть теплый сладкий чай.
Они родились в 1898 году, в один день, через полгода им должно было исполниться шестнадцать. Разница в физическом развитии, доставлявшая Билли столько огорчений, исчезла. Теперь это были молодые парни, широкоплечие и мускулистые, и они уже брились раз в неделю, хотя особой нужды в том не было. Из одежды на них были только короткие подштанники и башмаки. Их тела были черными от угольной пыли, смешанной с потом, и поблескивали в тусклом свете ламп, как вырезанные из черного дерева статуи языческих богов. Правда, впечатление портили шапки.
Работа была тяжелая, но они привыкли, не жаловались на ноющие спины и немеющие суставы, как это делали старшие. Сил у них было в избытке, и по выходным они играли в регби, копали клумбы или участвовали в матчах по боксу без перчаток в сарае за трактиром «Две короны».
Билли не забыл своего посвящения в шахтеры три года назад — его и теперь охватывало негодование, стоило об этом вспомнить. Тогда он поклялся, что никогда не будет издеваться над новичками. А сегодня предупредил маленького Берта Моргана: «Не удивляйся, если над тобой решат подшутить. Тебя могут оставить на час в темноте или придумать еще чего-нибудь. У дураков и шутки дурацкие». Ехавшие в клети «старики» воззрились на него, но их взгляды были ему нипочем: он знал, что прав, и они тоже это знали.
Мама разозлилась тогда даже больше, чем Билли.
— Ну скажи ты мне, — воззвала она к отцу, стоя посреди комнаты и уперев руки в боки, с праведным гневом в темных глазах. — В чем тут промысел Божий, для чего понадобилось мучить маленьких мальчиков?
— Ты женщина, тебе не понять, — ответил отец (никогда еще он не ограничивался таким неудовлетворительным ответом).
Билли верил, что и мир в целом, и шахта Эйбрауэн в частности стали бы намного лучше, если бы все люди жили праведной, богобоязненной жизнью. А Томми, сын атеиста и последователя Карла Маркса, верил, что капиталистическая система вскоре сама себя уничтожит — при некоторой помощи революционно настроенного рабочего класса. Мальчишки яростно спорили, но оставались лучшими друзьями.
— Как-то не похоже на тебя — работать по воскресеньям, — сказал Томми.
Он был прав. Начальство шахты ввело дополнительные смены, чтобы выполнить заказ, но из уважения к чувствам верующих «Кельтские минералы» сделали воскресную смену добровольной. Однако Билли тоже работал, как и большинство.
— Я думаю, Господу угодно, чтобы у меня был велосипед, — сказал он.
Томми засмеялся, но Билли не шутил. Церковь «Вифезда» открыла в деревушке, в десяти милях от Эйбрауэна дочернюю церковь, и Билли с другими прихожанами каждое второе воскресенье ходил туда помогать. Будь у него велосипед, он бывал бы там и по будням, на занятиях по изучению Библии и молитвенных собраниях. Он поделился своими мыслями со старшими, и все согласились, что Господь не стал бы гневаться на Билли, если бы тот несколько раз поработал в воскресенье.
Билли собирался объяснить это другу, но земля под ним вдруг задрожала, и раздался такой грохот, будто настал Судный день, а страшный порыв ветра выбил у него из руки флягу с чаем.
У него словно перестало биться сердце. Он вспомнил, что находится под землей, а над головой — миллионы тонн земли и камня, и их удерживают лишь несколько деревянных подпорок.
— Что за чертовщина там творится?! — испуганно воскликнул Томми.
Билли вскочил, дрожа от страха. Он поднял лампу и посмотрел вдоль тоннеля в одну и другую сторону. Не было видно ни языков пламени, ни падающих камней, да и угольной крошки было не больше обычного. А когда смолк грохот, шума больше не доносилось.
— Взрыв, — сказал он севшим голосом. То самое, чего каждый день страшится каждый шахтер. Внезапный выброс гремучего газа может произойти, если упадет камень или просто шахтер дойдет до опасного участка. А если никто не заметит признаков опасности или концентрация увеличится слишком быстро — гремучий газ может взорваться от искры, выбитой копытом пони, или от электрического звонка клети, или если какой-то недоумок вопреки всем правилам вздумает закурит.
— Но где? — спросил Томми.
— Должно быть, внизу, на основном горизонте. Поэтому нас не задело.
— Господи, помоги!
— Поможет, — сказал Билли, и ужас начал отступать. — Особенно если мы и сами себе поможем.
Шахтеров, что работали с ребятами, видно не было — они ушли на перерыв на участок «Гудвуд». Придется Билли и Томми самим решать, как быть.
Надо идти к стволу.
Ребята натянули одежду, повесили на пояс лампы и побежали в сторону ствола «Пирама». Стволовым, отвечающим за посадку, оказался Дэй-Окорочок.
— Подъемник не работает! — воскликнул он. — Я звоню-звоню…
Его страх был заразителен, и Билли пришлось сделать усилие, чтобы справиться с охватившим его смятением. Подумав секунду, он спросил:
— А телефон?
Стволовые передавали на поверхность сигналы электрическим звонком, но недавно на обоих горизонтах установили телефоны, соединенные с кабинетом начальника шахты Малдвина Моргана.
