Дэвид Вейс - Возвышенное и земное
Уверенный, что сокращение жалованья дело рук Торварта, Вольфганг с рассерженным видом вошел в кабинет казначея, исполненный решимости добиться своего.
Торварт поздоровался, улыбаясь, поздравил Моцарта с высоким назначением, но, когда Вольфганг пожаловался на низкое жалованье – Глюк получал в два с половиной раза больше, – Торварт сказал:
– Но вы ведь в два с половиной раза моложе его.
– Но зато таланта у меня вдвое больше, – вызывающе отпарировал Вольфганг.
– Вдвое меньше. А в отношении своих обязанностей вы заблуждаетесь.
– Значит, я не являюсь придворным композитором императора?
– Вы не являетесь также его первым камер-композитором и капельмейстером. Глюк был первым камер-композитором, а Бонно – придворный капельмейстер.
– Но Бонно уже семьдесят восемь лет!
– Я уверен, что в вашем возрасте он не проявлял такого нетерпения.
– Кто же будет выполнять обязанности Глюка?
– Сальери.
– А что должен делать я?
– Писать менуэты для королевских балов, немецкие танцы, контрдансы. Вы являетесь третьим камер-композитором, после Бонно и после Сальери. В сущности, вам повезло: далеко не все были согласны с выбором императора.
Большинство друзей согласились с Торвартом. Вольфгангу повезло, а да Понте уверял, что все это произошло исключительно благодаря его, да Понте, стараниям.
– Я рассказал Иосифу об успехе «Дон-Жуана», и он очень заинтересовался оперой.
– Какое отношение это имеет к моему назначению?
– В газетах появились статьи, что господин Моцарт, наш выдающийся композитор, намерен переехать в Лондон или Прагу. Я сумел убедить императора, что это будет национальным бедствием.
– Бедствием? – Вольфганг скорчил скептическую гримасу. – И Иосиф согласился с вами?
– Ну, он выразил это не в таких словах, но сказал, что ваш отъезд явится для нас потерей. И когда «Дон-Жуана» снова поставят в Вене, нам заплатят, что бывает чрезвычайно редко.
Действительно, чрезвычайно редко, подумал Вольфганг. «Похищение из сераля» обошло в свое время всю Европу, а он не получил за него ни единого крейцера. Теперь то же происходит со «Свадьбой Фигаро». Но какие бы чувства он ни испытывал, надо прикинуться благодарным. Без благодарности не проживешь на этом свете.
– Спасибо вам, Лоренцо, за все, что вы для меня сделали.
Жалованье, которое Вольфганг стал получать на новом месте, позволило ему снова переехать в город. Он снял небольшую квартиру поблизости от дома, где писался «Фигаро». А когда Констанца родила дочь – они назвали ее Те-резией в честь крестной матери, Терезии фон Траттнер, – он почувствовал себя совсем счастливым. С тех пор как родился Карл Томас, Вольфганг все время мечтал о дочери. Он счел ее рождение добрым знаком, и действительно, скоро ему выпала еще одна радость – Иосиф II распорядился поставить на венской сцене «Дон-Жуана».
Но прежде чем успели осуществить постановку, Австрия и Россия объявили войну Турции, и император, возглавив свои войска, покинул Вену.
Вольфгангу пришлось скрыть разочарование и сочинять военные марши и боевые песни для императора.
Все же 7 мая 1788 года оперу «Дон-Жуан» по распоряжению императора поставили в Вене. В последний момент, правда, выяснилось, что император не сможет присутствовать на премьере – ему пришлось отбыть на место военных действий, где австрийская армия потерпела новое поражение.
Вольфганг многого ждал от венской постановки оперы, потому что оперная труппа в Вене была несравненно лучше пражской. Он знал почти всех певцов и ценил их очень высоко. Половина актеров венской труппы принимала участие в постановке «Фигаро»: Бенуччи, так великолепно спевший главную роль; Лаччи, так порадовавшая его в роли графини; синьор и синьора Буссани, оба прекрасно справившиеся со своими ролями; Кавальери, неповторимая Констанца из «Похищения из сераля», выступала в роли донны Эльвиры; Алоизия Ланге должна была петь донну Анну. Только два актера – Альбертарелли – Дон-Жуан и Морелла – Оттавио были совсем незнакомы Вольфгангу. И он убедился, что Альбертарелли придал роли Дон-Жуана страстность и выразительность.
Вольфганг поднял дирижерскую палочку, давая знак оркестру начинать. Трудностей с этой постановкой оказалось не больше, чем обычно. Кавальери потребовала новую арию, и он проявил великодушие, написал более эффектную; Морелла счел, что его арии невозможно петь, и он облегчил их. И по собственному усмотрению изменил либретто. Изъял секстет в конце оперы, чувствуя, что финал излишне нравоучителен и суховат, и закончил оперу сценой, где Дон-Жуан проваливается в преисподнюю.
И все-таки с того самого момента, как раздались грозные начальные аккорды увертюры, в зале стало ощущаться беспокойство. К концу увертюры Вольфганг услышал у себя за спиной разговоры, которые не прекратились и после того, как вступили певцы, наоборот, шум все нарастал. Вольфганг прилагал все усилия, чтобы заставить публику слушать. К середине второго акта он совсем вышел из себя. Публика шумела и не слушала, словно драматизм и страстность музыки «Дон-Жуана» оказались ей не под силу, а интересовали ее лишь забавные сцены. Вольфганг слышал, как люди переходят из ложи в ложу. В конце спектакля было больше свистков и шиканья, чем аплодисментов, хотя Кавальери и Ланге встречали восторженно, словно у каждой были свои клакеры.
Вольфганг не хотел идти на банкет, устроенный в честь труппы тут же, в театре, но Гайдн, хотя и возмущенный враждебностью, с какой был встречен спектакль, сказал, что Вольфганг непременно должен пойти; публика, которая ходит па премьеры, часто мало что понимает, успокаивал Гайдн, а вот второй спектакль пройдет с успехом.
Гайдн взял его под руку, и Вольфганг не мог отказать другу.
Розенберг и Торварт с самодовольным видом потягивали вино; ван Свитен и Ветцлар сидели рядом с Констанцей, а Алоизия первой высказала свое мнение:
– Какая изнурительная музыка. На ней можно голос сорвать.
– Надо пользоваться голосом умело, тогда не сорвете, – ответил Вольфганг.
– Нет, музыка чересчур сложна. Не удивительно, что публика восприняла ее равнодушно и холодно.
Сестра неправа, сердито думала Констанца, у Вольфганга в каждой ноте гораздо больше чувства, чем Алоизия вложила во всю свою роль. Констанца сказала:
– Ты могла бы спеть лучше. Донна Анна у тебя получилась какой-то сварливой бабой, и все потому, что больше всего тебя заботило показать свои верха.
– Моя сестренка, выйдя за маэстро, сделалась крупным музыкальным авторитетом.
– Вот подожди, в новой его опере ты первая захочешь петь.
– Никто не захочет в ней петь, если публика будет скучать, как на сегодняшнем представлении, и потом, такая музыка способна развратить публику, – сказал Розенберг.
– Император выразил желание, чтобы опера стояла в репертуаре, пока он ее не прослушает, но она вряд ли ему понравится. Мне кажется, его величество сочтет оперу непристойной, – добавил Торварт.
– Музыка довольно мелодична, но разве это опера, что вы скажете, да Понте? – произнес Сальери.
Да Понте только плечами пожал. Его дело сторона.
– Маэстро Сальери, – сказала Алоизия, – я думаю, вашу новую оперу будет гораздо легче петь и она всем доставят гораздо больше удовольствия.
Сальери скромно поклонился и сказал:
– Думаю, у господина Моцарта были самые лучшие намерения.
Вольфганг ничем не выдал своих чувств. Но его поразили злобные замечания Алоизии. В свое время он написал для нее несколько своих лучших арий, и она при каждой возможности их исполняла. Неужели его равнодушие так ее задевает? Но защищаться не стоит. Что бы он ни сказал сейчас, все будет выглядеть как попытка оправдать себя.
– Сюжет довольно безнравствен, – сказал ван Свитен, – но музыка прекрасна. Как по-вашему, господин Гайдн?
С первых аккордов увертюры Гайдн понял: с «Дон-Жуаном» ни одной опере не сравниться. Но какой толк объяснять это ослам вроде Розенберга и Сальери – разве их переделаешь?
– Дон-Жуан – отрицательный персонаж, – заявил Розенберг. – Эгоистичный, тщеславный. Нелепо преподносить публике такого героя. Не пройдет и года, как оперу забудут.
Ветцлар и ван Свитен не согласились, и, когда голоса стали слишком громкими и раздраженными, Гайдн сказал:
– Господа, я не могу разрешить ваш спор, но знаю только одно: Моцарт – величайший из ныне живущих композиторов, и никто из нас, здесь присутствующих, никогда не слышал и не создавал ничего похожего на то, чему мы имели счастье быть сегодня свидетелями.
Вольфганг хотел поблагодарить Гайдна, но тот отвел его в сторону и поздравил с императорским назначением.
– Эта добрая весть порадовала меня. Мне кажется, Иосиф по достоинству оценит «Дон-Жуана».
– Если когда-нибудь услышит. Война с турками все разрастается. Поговаривают даже, что в целях экономии средств, которые нужны для ведения войны, император намерен упразднить итальянскую оперу, как он уже сделал с немецкой.
