Грегор Самаров - Медичи
— Ты не сказал ему, что сердце твое уже не свободно? Лоренцо лучше всякого другого умеет примириться с неизбежностью, и, может быть, твой брак с девушкой из народа даст и его дому более твердую опору, чем иностранные принцессы, которые всегда останутся чужими народу.
Джулиано покачал головой.
— Лоренцо строг и неумолим, когда это касается блеска и положения нашего дома. Сегодня я не мог отвечать ему, он и так получил неприятное известие, и мне не хотелось в эту минуту нарушать наши сердечные отношения.
— Ты слишком робок, — заметил Антонио. — Какое право имеет Лоренцо распоряжаться твоим сердцем? Разве ты не равен ему по положению, разве он уполномочен опекать тебя?
— Нет, вовсе нет, я это знаю, но этого вопроса лучше не касаться, если только это возможно. О, неужели мне придется завоевывать счастье ценой любви моего брата? Дай мне время, Антонио. Фиоретта будет в безопасности под твоей охраной, а я хочу выбрать удобную минуту, чтобы поговорить с братом. Когда у него не будет хлопот и забот, он скорее будет склонен признавать права сердца наравне с политикой и честолюбием. А если мне и тогда придется указать на мое право, я, по крайней мере, не упрекну себя, что смутил его покой, когда ему нужна вся сила и ясность ума для блага и чести нашей родины.
Антонио согласился, не вполне, однако, убежденный, а Джулиано повеселел, но ненадолго.
— Вот еще что, Антонио, — заговорил он снова. — Несмотря на окружающее нас счастье и радостные надежды на будущее, у меня бывает иногда очень тяжелое предчувствие, будто грозовая туча разорвется, и молния неожиданно поразит меня.
— Какое безумие! — сказал Антонио. — Конечно, наша жизнь в руках Божьих, но во цвете сил и молодости нет оснований думать об особом несчастье.
— Ты, может быть, прав, и, вероятно, страх за мою любовь внушает мне такие мрачные мысли, но, тем не менее, ты должен дать мне обещание. Ты помнишь, что священник в Сан-Донино, венчавший нас с Фиореттой, не знал моего имени и не внес наш брак в книги, и сына моего он крестил под именем Джулио, не подозревая, что присоединяет к лону христианской церкви сына Медичи. Священник был стар и может умереть, да и показание его может быть подвергнуто сомнению… Если со мной случится несчастье, Антонио, то ты скажешь Лоренцо и подтвердишь всему свету, что Фиоретта была перед Богом моей законной женой, а бедный Джулио крещен как мой законный сын.
— Конечно, я это удостоверю, — с улыбкой согласился Антонио, — если когда-нибудь над твоей головой появится воображаемая туча и мое свидетельство потребуется. Но пока оставим эти мысли. Не надо печалиться, когда мы собираемся ввести твою прелестную Фиоретту в мой дом, который, надеюсь, будет ей только кратковременным убежищем. Выпьем еще сиракузского вина, это перл моих погребов, а потом поедем, чтобы к вечеру вернуться обратно.
Друзья вышли и сели на поданных лошадей. Двое доверенных слуг Антонио следовали за ними, вооруженные; лошадь с дамским седлом была уже послана вперед с двумя другими слугами.
Свежий воздух разогнал мрачные мысли Джулиано, и они ехали, весело болтая, вдоль берега Арно, по дороге к Сан-Донино.
В плодородной долине Арно было расположено местечко Сан-Донино, со своими приветливыми домиками, садами оливковых и каштановых деревьев, роскошными полями и виноградниками. Церковь небольшого францисканского монастыря, окруженная величественными вязами, возвышалась над скромными домами, и вечерний колокол гудел в свежем воздухе.
В стороне от Сан-Донино, отдельно, на холме, стоял домик, окруженный садом и виноградниками. В палисаднике перед домом стояла молодая женщина и смотрела через низкую стену, обвитую плющом, на дорогу во Флоренцию, к которой вела спускающаяся к реке тропинка.
На женщине было простое синее шерстяное платье и легкая накидка на плечах. Роскошные черные косы ее были обвязаны пестрым платком, как носят тосканские девушки и женщины; кожа имела тот смуглый и притом нежный оттенок, который дает только южное солнце; черты лица были антично правильны, а большие черные глаза нежно и выжидательно смотрели на извивающуюся белую полосу дороги. Но там ничего не было видно, и она со вздохом сложила руки, при звуке колокола шепча молитву и с мольбой глядя в небо.
Вдруг от Сан-Донино послышался стук копыт, и молодая женщина, быстро оглянувшись, увидела всадника на сильной, здоровой лошади. Он был в простой одежде, в шляпе с большими полями, без перьев, и широкий плащ висел на ремне, закрывая круп лошади. Несмотря на простоту костюма, видно было, что этот человек знатного происхождения. Его еще молодое, но бледное лицо носило следы страстей, а в глазах блестел беспокойный огонь. Он остановился у дома и почтительно поклонился молодой женщине, которая покраснела и казалась неприятно удивленной его появлением.
— Прелестная Фиоретта, — сказал он, соскакивая с лошади, — позвольте мне сегодня воспользоваться гостеприимством, которое вы уже неоднократно оказывали мне с тех пор, как счастливый случай привел меня к вам в первый раз.
Он повесил поводья на крюк и, войдя в палисадник, поцеловал руку молодой женщине, а она ответила ему, смеясь:
— Мое гостеприимство слишком скромно для вас, синьор, но стакан вина из собственных виноградников найдется для всякого, кто этим удовольствуется.
Она повернулась к двери, но он удержал ее, говоря:
— Вы не хотите впустить меня, прелестная Фиоретта? В эту пору неудобно болтать в саду.
— Я не мерзлячка, — коротко возразила она, — и привыкла к воздуху во все времена года.
— И я воздуха не боюсь, прелестная Фиоретта, особенно в вашем присутствии, которое распространяет тепло и свет, как солнце. Но сегодня я приехал не только попросить стакан вина, но и серьезно поговорить и сказать, что у меня на сердце, а для этого лучше быть в комнате, чем в саду.
Она покраснела и покачала головой.
— Нет, синьор, это неудобно. После смерти моей матери я живу одна, и было бы неприлично и все стали бы говорить обо мне, если бы я ввела в дом чужого человека, тем более что вы всегда приезжаете, когда моего верного Жакопо нет дома. Он и сегодня подрезает деревья в саду. Подождите, я сейчас принесу вам вина.
Она сказала все это строго, повелительно и скрылась в доме.
«Никогда еще ни одна женщина не привлекала меня так, как эта крестьянка, могущая быть герцогиней по красоте и обаянию, — подумал гость. — Этот клочок земли имеет немалую ценность, его можно бы продать, и если бы я тогда с нею появился в свете в Неаполе или еще дальше, она была бы мне отличной помощницей, чтобы управлять людьми и снова привлечь в мои руки деньги. Она умна и могла бы помочь мне восстановить мое надломленное счастье. Я проследил, что она принимает таинственного посетителя, только не мог узнать, кто он. Жаль, что я не первый, хотя, может быть, это и лучше — она будет доступнее, когда мне придется утешать покинутую, и тем послушнее подчинится мне».
Фиоретта вернулась с большим стаканом вина и любезно поднесла его гостю.
Он отпил и ближе подошел к ней, говоря:
— Вы сказали, что я вам чужой человек, и вы не можете меня впустить в дом, но вы уже много раз видели меня и могли убедиться, что я не из тех людей, которых девушка может бояться.
Она опустила глаза, краснея, но сказала с усмешкой:
— А разве вы мне не чужой? Я даже не знаю вашего имени.
— Я вам сказал, что меня зовут Бернардо, а мою фамилию — хорошую и очень известную в Италии — я имею причины скрывать от врагов, которые причинили большое несчастье моей семье и мне самому готовы были бы вредить. Для истинной подруги моя фамилия не была бы тайной, и я приехал спросить: хотите ли вы быть мне такой подругой?
— Подругой… неизвестному? — спросила она.
— Не неизвестному, Фиоретта, а тому, кто любит вас, как никто другой любить не может… Я предлагаю вам руку, чтобы ввести вас в свет, о роскоши и блеске которого вы и представления не имеете. Вы не созданы для этого жалкого одиночества или чтобы быть жертвою лицемерия и измены. Многие, конечно, будут говорить вам о любви, но вас обманут, и вы горько будете оплакивать ваше разочарование, я же предлагаю вам руку и имя, вы будете моей женой перед светом. Поэтому доверьтесь мне, а любовь разгорится в вашем сердце от моей любви… Дайте мне вашу руку, а когда мы будем стоять перед алтарем, вы узнаете и мою фамилию…
Фиоретта, краснея и бледнея, слушала его горячую речь, она отступила перед его страстным взглядом, но когда он хотел взять ее руку, она отдернула ее и резко прервала его:
— Довольно! Я не хочу и не должна слушать ваши слова, в правдивость которых не верю. Я прощаю вас. Вы думали, что имеете право так говорить со мной, но каждое лишнее слово ваше будет мне оскорблением. Вот Жакопо возвращается домой, и я принуждена буду его позвать, если вы не перестанете.
