Виктор Ротов - Заговор в золотой преисподней, или руководство к Действию (Историко-аналитический роман-документ)
«При любовных похождениях Распутина бросалось в глаза, что он терпеть не мог навязчивых особ. Но с другой стороны, он надоедливо преследовал не поддававшихся его вожделениям дам. В этом отношении он становился даже вымогателем и отказывал во всякой помощи в делах таких лиц. Бывали также случаи, что приходившие к нему с просьбами дамы прямо сами себя предлагали, считая это необходимой предпосылкой для исполнения их просьбы. В таких случаях Распутин играл роль возмущенного и читал просительнице самое строгое нравоучение. Их просьбы все же выполнял».
«Когда Распутина укоряли его слабостью к женскому полу, он обычно отвечал, что его вина уж не так велика, так как очень многие высокопоставленные лица прямо вешают ему на шею своих любовниц или даже жен, чтобы таким путем добиться от него каких‑нибудь выгод для себя. И большинство этих женщин вступали в интимную связь с ним с согласия своих мужей или близких. Были у Распутина почитательницы, которые навещали его по праздникам, чтобы поздравить, и при этом обнимали его пропитанные дегтем сапоги.
Баснословный успех при дворе сделал его каким‑то божеством. Все петербургское чиновничество пришло в волнение. Одного слова Распутина было достаточно, чтобы чиновники получали высокие ордена или другие отличия. Поэтому все искали его поддержки. Распутин имел больше власти, чем любой высший сановник.
Не нужно было особых знаний или талантов, чтобы при его помощи сделать самую блестящую карьеру. Для этого было достаточно прихоти Распутина».
Назначения, для которых была необходима долголетняя служба, Распутиным проводились в несколько часов. Именно это, наверно, обстоятельство и породило домыслы, что у Николая II было не все в порядке с головой. В свое время Урицкий на допросе В. Коковцева задаст ему вопрос: «А вы не думаете, что бывший император был просто умалишенный?»
Он доставлял людям должности, о которых они раньше и «мечтать не смели».
Впрочем, во взбаламученной России и не такое возможно.
Разве мог сын сапожника Иосиф Джугашвили мечтать о том, чтобы стать диктатором великой державы, вождем и учителем всех времен и народов? Так что уместно было бы задать вопрос Урицкому: «А не думаете ли вы, что ваш брат, замутивший Россию и пришедший к власти, не есть умалишенные люди?»
«Распутин был всемогущий чудотворец, но при этом доступнее и надежнее, чем какая‑нибудь высокопоставленная особа или генерал».
К слову:
Это весьма примечательный вывод Симановича. Дающий, может быть, ключ к пониманию феноменального успеха Распутина.
Канцелярско — бюрократическая система управления обществом приводит ее, эту систему, к самоубийству. Она жалит самое себя, пока не скончается в корчах и муках под свой собственный хохот удовлетворения. Мы в этом убедились еще раз, когда рухнула громада СССР. Причина та же — самоедство канцелярско — бюрократического аппарата. Затхлость атмосферы, порожденной системой. Чем ловко воспользовались прохиндеи от революции. Но и этот горький урок не пошел России впрок — мы снова начинаем громоздить абсурдную машину управления, теперь уже под флагом строительства демократии. А у ветрил этого нового безумия те же прохиндеи. Вернее, их сыновья и внуки. Как оно, это «строительство», идет, ярко продемонстрировал в своем выступлении один из ораторов на известном Собрании граждан России, сгорбузованном демократами перед VI Съездом народных депутатов СССР. Ничтоже сумняшеся, он рассказал, как уже несколько лет тыкается по инстанциям, выбивая клочок земли, чтобы заняться производством сельхозпродукции. Желает стать фермером. Тщетно: Иван кивает на Петра, Петр кивает на Ивана. Да оно и понятно было с самого начала — сыны и внуки революционных прохиндеев и не думают что‑либо создавать, они пришли разрушать. Идея фермерства — это таран, при помощи которого они вознамерились разрушить колхозы, которые худо — бедно, но кормят нас пока хлебом. А им надо, чтоб был голод. Этот оратор в качестве положительного примера рассказал, как в его родном селе, оккупированном немцами, внедряли фермерство: приехал немец на мотоцикле с переводчиком в коляске и говорит через переводчика: «Землю разделите поровну. Скот и лошадей — тоже. И чтоб был порядок». Сел и уехал. Вот и вся перестройка. Четко и ясно.
«По праздникам в прихожей Распутина толпился на, — род: крестьяне, нищие, люд из разночинцев; здесь было немало и высокопоставленных особ. Всем хотелось поздравить всемогущего старца.
Он принимал ласково, при этом у него был строгий порядок, — шли сначала простые люди и только после них высокопоставленные лица: чиновники, министры, генералы. Но перед ними он обязательно принимал сначала евреев. С обязательным замечанием: «Дорогие генералы, вы привыкли быть принимаемыми первыми. Но здесь находятся бесправные евреи, и я еще их сперва должен отпустить. Евреи, проходите. Я хочу для вас все сделать».
Особенно много было дам из высшего света.
На встречу с этими Распутин наряжался особо: атласная рубаха, подпоясанная шелковым шнурком, широкие бархатные штаны и яловые сапоги с высокими голяшками. Сапоги он густо смазывал де1тем. Ему особое удовольствие доставляло, когда высокородные дамы, лобызая ему руки, пачкали свои дорогие шелковые платья о его сапоги. При этом он не старался быть обходительным, наоборот, хамил по — черному. И это ничуть не смущало представительниц прекрасного пола.
«После приема и поздравлений Распутин приглашал гостей в столовую. При этом было такое неписаное правило — каждый приходил со своим угощением. И выкладывал на стол. И чего тут только не было: и рыба, и икра, и фрукты, и свежий хлеб, и особенно много было вареного картофеля и капусты. Больше всего Распутин любил овощи.
На середину стола водворялся огромный кипящий самовар, и начиналось «чаепитие». Стол ломился от яств и вин. Чего недоставало, тотчас приносили из кладовой Распутина, где не выводились запасы съестного и спиртного.
Из горячих блюд чаще всего подавалась уха. Распутин ел ее особым манером: крошил в нее хлеб большими кусками, затем угощал этими кусками с рук наиболее почитаемых гостей. Было счастьем получить такой кусок из рук божественного старца. Но особенной любовью его пользовались сухари из черного хлеба. Он охотно угощал ими всех направо и налево. Сам громко хрумкал, хрумкали рядом с ним министры и генералы.
— Ну как?.. — время от времени справлялся у них Распутин, посверкивая насмешливо глазами. — Сподобились, голуби мои…
— Сподобились, — подобострастно отвечали именитые гости. — Дай Бог тебе здоровья, Григорий Ефимович…
— То‑то!..»
«Когда все расходились, и он оставался один или с кем-нибудь из особо приближенных собутыльников, он мог рассуждать до поздней ночи, а то и до утра. При этом поглощал мадеру бутылка за бутылкой. Иногда за такой беседой он выпивал до двадцати бутылок. И не пьянел. Только становился красноречивее. Его откровения повергали в ужас даже племянниц Нюру и Катю, живших у него вместо прислуги.
— …Нельзя, — поучительным тоном говорил он собеседнику, нависнув над столешницей кудлатой своей головой, — кажен человек — есть божье творение. Бог сотворил людей по своему подобию. А потому в кажном человеке есть частица Бога. Творя чад своих, он награждал людей мучениями и радостями бытия. И в прихоти, и в похоти — мы движимы божьей волей. Кажному свое — Богу — богово, кесарю — кесарево… Давеча припожаловала ко мне княгиня (имярек) — мужа ейного за решетку кинули. Вишь ты, агитацию против яво, против Папы, проводил. Раздела России им захотелося. Вот тут, — он указал на диван, — мы с ей и сотворили молитву. Так себе бабенка. Пустяшная особа — одни косточки. Но горяча, горяча. И ласковая. Белотелая, будто из молока. Приятственная в обращении. А как в охоту вошла — так и ну визжать и кусаться… Эт — та ни к чему. А мне што, мне раз плюнуть вызволить ее мужичонку‑то. Как же! Люди должны жить рука об руку, помогать друг другу…
Иногда он не спал совсем после ночного кутежа. Но утром, как ни в чем ни бывало, что называется, ни в одном глазу, он выходил к толпе просителей. Их к этому времени собиралось огромное число. Он низко кланялся им и говорил обычные слова: «Вы пришли все ко мне просить помощи. Я всем помогу».
И помогал.
Арон Симанович свидетельствует: «Для Распутина было решающим то, что просители нуждались в его помощи. Он помогал всегда, если только было возможно…» «От природы он имел доброе сердце».
По версии Симановича, он познакомился с Распутиным еще в Киеве, задолго до появления старца в Петербурге. Как, при каких обстоятельствах, он не пишет. Такое свидетельство — скорее расчет, чем правда. Потому что в Киеве Распугни пробыл совсем немного времени и жил в Михайловском монастыре, где Симанович не мог появиться. А вот в Петрограде они встретились случайно у княгини Орбелиани. Потом часто виделись у Вырубовой. Это был период жизни Симановича, когда он изо всех сил старался закрепиться в столице посредством выгодных знакомств и коммерческих сделок. С Вырубовой к тому времени у Симановича уже сложились хорошие отношения. Настолько хорошие, что она даже советовалась с ним относительно Распутина:
