Эдуард Шюре - Жрица Изиды
— Взгляд ее обещал мне предсказание, когда я подал ей цветы лотоса.
— Ты полагаешь?
— Я уверен в этом.
— И с этой-то коварной задней мыслью ты явился просить у меня, чтобы я посвятил тебя в науку Гермеса. Так знай же, что храм Изиды закрыт для насильников и развратителей. Ты не увидишь прорицательницы!
Омбриций побелел, как полотно, губы его дрожали.
— Я пришел сюда в тревоге сердца, с жаждой истины… И вот все, что смогла ответить мне твоя мудрость?
— Истина, — ответил Мемнон, — создана для тех, кто отдается ей безусловно, а не для тех, кто желает пользоваться ею для своих целей и страстей.
— Прощай, — сказал трибун, закутываясь в тогу, и поспешно направился к выходу. Но прежде чем спуститься с лестницы, он обернулся к жрецу и с горечью воскликнул:
— Вот каков свет Изиды!
Альциона взволнованно следила за этим разговором. Наружность гордого трибуна воспламенила ее воображение. Ее девственное сердце страстно стремилось к молодому человеку, обратившемуся с призывом к ее пророческой душе. Но отношение и ответы Мемнона показали ей пропасть, разделявшую двоих людей, которых она любила больше всего. Она предчувствовала, что всю жизнь душа ее будет разделена между этими двумя людьми, и мысль о предстоящих страданиях исторгла у нее глухой стон. От этой невольной жалобы зазвенела бронзовая статуя, за которой она пряталась. Испугавшись ответа этого полого внутри идола, могущего выдать ее, она поспешно бросилась бежать по галерее.
— Статуя, кажется, застонала, — сказал Кальвий с иронической усмешкой, но все же несколько смущенный.
Мемнон, тоже пораженный, на минуту растерялся, но потом, собравшись с духом, воскликнул:
— Где Альциона?
Быстрыми шагами он вышел из храма и отправился в курию. Он нашел свою приемную дочь лежащей в гамаке, спрятавшись лицом в сложенную руку.
— Она больна… она больна… — жалобно заговорила старуха, — и не хочет спать. Все утро она не двигается.
Мемнон долго и внимательно смотрел на нее. Потом сказал:
— Взгляни на меня, Альциона.
Она повернула к нему детское личико с покрасневшими от слез глазами.
— Ты плакала?
— Да, я думала об Египте.
— Ты все еще жалеешь о том, что мы покинули его?
— Да.
— Почем знать, — сказал Мемнон, — может быть, мы скоро опять уедем туда.
Альциона взглянула на своего приемного отца широко раскрытыми от изумления глазами. Тогда он заметил, что в левой руке она крепко зажимает восковую дощечку и стальное острие.
— Зачем у тебя эта дощечка? — спросил жрец.
Альциона покраснела и опустила голову на руку, потом, подняв ее, взглянула на него с улыбкой, прикрывающей ложь, которой любовь так быстро выучивает даже самые чистые души.
— Зачем у тебя эта дощечка? — повторил Мемнон.
— Я хочу перевести на греческий язык песенку, которую поет Нургал.
— Ты слишком волнуешься, дитя мое, — сказал Мемнон, успокаиваясь. — Постарайся лучше заснуть.
Затем он поцеловал ее в лоб и удалился в глубокой задумчивости. Нургал, раскачиваясь на ковре, опять затянула свою песню:
Прелестная чайка, моя белая Альциона,
Приди ко мне в барку…
Между тем молодая девушка, с лихорадочно блестящими глазами, выводила металлическим острием латинские буквы по мягкому воску. Особенно тщательно она начертала первые слова: «Омбрицию Руфу, военному трибуну». А Нургал бормотала нараспев:
Там плоды висят на высоких ветках
Рядом с гнездами голубых птиц…
Но она не докончила песни. Убаюканная собственным пением, она заснула, склонившись над ящичками с талисманами.
IX
Сад Изиды
Омбриций с злобным видом шагал под разрушенным портиком своего пустынного дома на берегах Сарно. Он только что сказал своему управителю: «Завтра я уезжаю в Рим», — как вдруг увидел поспешно направляющегося к нему Кальвия.
— Что привело тебя к моему проклятому очагу в этот убийственный зной? — с недовольным видом спросил трибун, которого раздражала безмятежная ясность стоика.
— Декурион Гельвидий и его благородная жена Гельвидия поручили мне пригласить тебя на торжество в честь Изиды, которое празднуется сегодня за городом, в саду, посвященном богине.
— Мемнон будет там?
— Конечно.
— Тогда я не пойду. Ты знаешь, что этот гордый и ревнивый жрец отказал мне в посвящении, которого я просил у него. Я не желаю больше встречаться с ним.
— Прочти во всяком случае это послание. Содержание его мне неизвестно. Оно от Гельвидии.
— Что может им понадобиться от меня? — пожав плечами, сказал трибун, со времени разговора с Мемноном возненавидевший всех поклонников Изиды.
— Я ничего не знаю, — сказал Кальвий. — Из письма ты, наверное, увидишь, в чем дело.
Омбриций сломал печать, развернул таблички и прочел следующие слова:
Омбрицию Руфу, военному трибуну, привет!
Если ты придешь на праздник Изиды, я сообщу тебе послание богини, у фонтана лотосов…
Альциона.Глаза трибуна вспыхнули. Волна крови залила его смуглое лицо. Итак, Альциона узнала об отказе Мемнона и помимо жреца готова дать ему желанное предсказание! Каким образом угадала она его самое сокровенное желание и склонила на его сторону жену Декуриона? Нежность ли, или вдохновение свыше продиктовали ей это девически смелое письмо? На этот раз тайна души, соединенная с могуществом любви, влекла его к прорицательнице. Она ждет его! Он преисполнился такой радостью и таким страхом, что совсем растерялся.
— Ну, что же, ты пойдешь? — спросил Кальвий.
— Пойдем! — пробормотал трибун, занятый своими мыслями.
На волнистой равнине, тянущейся позади Помпеи, между одиноким конусом Везувия и цепью Апеннинских гор возвышались в то время развалины древнего храма Цереры, окруженные великолепным, запущенным садом. Гельвидий приобрел этот участок земли, назвал его садом Изиды и предназначил его для тайных собраний поклонников Изиды, для этих интимных праздников, на которые приглашались только самые верные друзья. Издали, поверх полей, засаженных виноградниками, виднелся холм, поросший сикоморами и кипарисами, из которых выступал фронтон маленького храма. То было капище Персефоны. Это капище, вместе с портиком храма Цереры, одно сохранилось от древних сооружений, разрушенных землетрясением. Неровная стена, поросшая кактусами и колючим кустарником, окружала этот участок. Заместитель жреца охранял единственные ворота. Омбриций и Кальвий вошли в них.
Трибун и стоик миновали сначала часть сада, совершенно разрушенную землетрясением. Могучая природа уже одела эту вулканическую почву роскошной и буйной растительностью. Смешение развалин и зеленой листвы напоминало то райские поля, то вход в ад. Повсюду виднелись обломки рухнувших зданий, канавы, наполненные кусками разбитых колонн, обломками капителей, грудями искалеченных богинь, вперемежку с головами богов. Искривленные оливковые деревья склоняли свою бледную листву над этими божественными гекатомбами. Дикий виноград гирляндами и фестонами цеплялся за отдельные колонны; как будто вакханки, воскресшие под дыханием Диониса, желали утешить своими вечными объятиями обиженную вулканом землю. Узенькие ручейки, протекающие под мастиковыми деревьями и камнями, питали растительность этой зеленой пустыни. Направо дорога шла по холму, покрытому лесом пробковых дубов, и приводила к храму Персефоны. Здесь находилась темная и священная часть сада. Жалобный напев доносился из глубины рощи.
— Где это поют? — спросил Омбриций.
— Под портиком Цереры. Там сегодня играют часть священной драмы: Смерть Озириса. Это поет хор женщин.
— Кто играет Изиду?
— Гельвидия.
— Ступай туда, — сказал трибун. — Я скоро догоню тебя. Но сначала скажи мне, где находится фонтан лотосов? Я должен выполнить один обряд, прежде чем явиться на зрелище.
Кальвий указал ему каменистую тропинку, окаймленную ирисами и розами и терявшуюся в чаще мирт, и удалился. По выходе из этого лабиринта Омбриций очутился перед источником с неподвижной зеркальной поверхностью. Среди широколистных водяных растений плавали голубые кувшинки и несколько розовых лотосов. Вода источника просачивалась из темного грота, зиявшего позади него в вулканической скале. Великолепная мимоза затеняла кристальную поверхность своими ниспадающими ветвями и цветами, похожими на золотые кудри. Вдали возвышалась коническая громада Везувия. Перед этим гротом стояла на коленях девушка, наклонившаяся над источником. Рука ее осторожно ощупывала водяные растения и искала что-то под водой. Омбриций остановился. Нимфа этого места была одета в голубой пеплум трагических хоров. Склоненная голова не позволяла видеть лица, но по рыжему цвету волос и по венку из нарциссов трибун узнал жрицу Изиды. При шуме приближающихся шагов Альциона выпрямилась и инстинктивным движением прислонилась к мраморной колонне, стоявшей на краю источника и увенчанной небольшой статуей Изиды.
