Игорь Костюченко - Враг генерала Демидова. Роман
Подав руку Джан, Конин помог ей сойти с «железного коня». Джан, спускаясь с высокого седла и теряя равновесие, припала к плечу Конина – их обоих сразу окутала белая дымка.
– Послушай, – сказал Конин сквозь пыльную пелену, задержав Джан в своих руках, – я давно хотел сказать тебе…
– Что?
– Я люблю тебя.
– Это я уже слышала.
Джан посмотрела в лицо Конина – на белом, как маска, лице лучились лазурные горячие глаза.
– И я тебя. Люблю.
– Выходи за меня, Джан. Давай поженимся.
– Хорошо, – просто сказала Джан.
Улыбнулась.
– Только скажем об этом папе? Что душа в пятки? Испугался, женишок?
– Пуганые мы, – улыбнулся Конин.
– Тогда пойдем к нам. Я познакомлю тебя с гостями.
– С удовольствием! Идем!
Конин обнял Джан. Они прошли к парадному, миновав у подъезда большой черный автомобиль, возле которого скучал и покуривал долговязый командир с майорскими шпалами на петлицах. Конин на ходу дисциплинированно козырнул майору. Но майор не ответил. Он мрачно размышлял о чем-то своем. И не обратил внимания на влюбленную парочку.
Глава двенадцатая
Вильно. 1941 год, апрель
Разгоряченные и радостные, от полноты чувств поцеловавшиеся на бегу, Конин и Джан появились в большой профессорской квартире. Их внезапный приход заметил разве что только Шмуйль Гиршкевич. Он вскочил, как ужаленный, из-за своей шахматной доски.
Профессор Бергер был слишком увлечен беседой с гостем, который сидел перед профессором, обратив обтянутую мундиром прямую спину к входным дверям. На рукаве его золотилась пятиконечная звезда. Между собеседниками дымился самовар. Профессор пытался подлить коньяку прямо в чайную чашку своего гостя. Но тот быстро и жестко отстранил руку старика, отказался.
– В другой раз, служба.
– Папа, предложи гостю своей вишневой наливки. Уверена, от нее-то он не откажется, – весело предложила Джан.
Гость обернулся. Заметил вошедших. Встал. Одернул мундир. Подтянутый, выбритый, коротко остриженный, он выглядел моложаво и бодро. Приветливая вежливая улыбка застыла на напряженных сухих губах.
Профессор суматошно всплеснул плоскими ладонями…
– Ох, Серж, про наливку я и забыл. Сейчас, сейчас.
Крикнул.
– Василиса!
– Генерал-майор Демидов, – представился военный.
– Да, да… Джаночка, познакомься! Мой старинный друг и приятель – Сергей Сергеевич Демидов.
Демидов протянул руку Джан.
Джан задорно стиснула крепкую генеральскую ладонь, сказала.
– Очень приятно, товарищ Демидов. Отец про вас много рассказывал.
И тут же рванула руку из генеральской ладони, отступила к Конину.
– Женя… Конин. Мой жених.
– Так уж сразу и жених, – проворчал профессор Бергер. – Рановато еще тебе женихаться, дочка. Курс в университет не кончен.
– Папа! – воскликнула, укоряя отца, Джан.
Отец сразу взял примирительный тон.
– Будет, будет, проходите, Женя, вам здесь всегда рады. Ну, что вы? Смелее, смелее… Присаживайтесь к столу… Чай еще горячий…
Из коридора вышла в гостиную дородная, простоватая женщина с голыми локтями – кухарка Бергеров Василиса.
– Звали? Ян Виллимович?
– Ты вот что, Василиса… Еще чашку… принеси… поскорее… И закуски… Что там еще в буфете. Пирог? Рыжики? Краковскую нарежь… Детей покормить бы с дороги…
Домработница степенно поклонилась и ушла.
Профессор собственноручно раскладывал янтарное варенье по крошечным синим плошкам, хлебосольно потчевал гостей. Охотно объяснил дочери.
– Товарищ Демидов приехал принимать дивизию, в которой твой Женя служит. Вот сразу и решил навестить старого товарища. Меня то есть. Мя с Сержем… ведь еще в гражданскую… под Царицыным… Помнишь, Серж?
– Такое не забывается, – согласился Демидов. И в тоне его проскользнуло едва заметное неодобрение. Комдив поспешно спросил Конина.
– А вы, капитан, каким подразделением командуете?
– Седьмой разведбатальон.
– Почему не в лагерях?
– Увольнительная, товарищ комдив.
Взметнулась бровь Демидова.
– Однако! С сегодняшнего дня все увольнительные отменяю.
– Есть отменить увольнительную. Разрешите отбыть к месту службы?
Демидов озабоченно покосился на свои часы.
– Вам, капитан, пока разрешаю остаться.
Щелкнул полированным ногтем по стеклу циферблата.
– До восемнадцати ноль-ноль.
– Спасибо, товарищ Демидов. – поблагодарила генерала Джан, – Женя очень хороший командир… Знаете, какие у него бойцы? Ребята – во, настоящие ворошиловцы! А что вы варенье не кушаете? Папа сам варил. Без косточек. Царское. Хотите вам положу?
Демидов поджал сухие губы.
– Сладкого не употребляю. Извините.
Но, подумав, согласился.
– Впрочем, хорошо. Положите, пожалуйста…
Джан с упоением продолжала, потчуя генерала вареньем.
– А еще Женя пишет прекрасные стихи.
Демидов неодобрительно поморщился.
– Я не люблю, когда мой комсостав стихи пишет.
– Вот как, почему? – Джан вскинула на генерала прекрасные лукавые глаза.
Комдив отрезал без тени иронии.
– Видите ли, Джан… Стихи хороши для салонных барышень. А на войне требуются уставы. И никакой лирики.
– Или музы? Или пушки? Небогат выбор, по-вашему, товарищ комдив, – иронично вздохнула Джан.
– Ну, знаете, – развел руками комдив.
Василиса принесла поднос, уставленный закусками. Быстро заставила стол тарелками с бутербродами, судками, соусниками. Сверкнул в ее белых руках заветный графинчик – прямо со льда, запотевший, прозрачный.
Профессор наполнил водкой рюмашки.
– Назначение обмыть полагается…
И щедро намазал хлеб маслом, черной икрой…
Василиса заботливо подлила в его стакан с крепким чаем рому из пузатой заграничной бутылки…
Бергер запротестовал, замахал готовым бутербродом…
– Гостям, гостям…
Шахматист Шмуйль шагнул к столу, устав томиться в своем углу за шахматной доской.
– Может быть, я пойду, Ян Виллимович?
– Ни в коем случае, Шура. Вы, к счастью, не в армии. Что вы, как неродной? Аппетит потеряли? Сейчас по рюмочке. И настроение улучшится. Давайте. Попробуйте водочки, вернется аппетит… Поверьте старику. К столу, к столу…
Шмуйль нерешительно присел к столу рядом с отцом Джан, сторонясь Демидова.
Профессор налил в стаканчик водки, поставил перед Шмуйлем… Тот нерешительно посмотрел на дно стакана, поморщился. Пить не стал. Трагически посмотрел на Василису.
– Лучше чаю. Пожалуйста.
Все улыбнулись, глядя на Шмульку.
Отец Джан поднял свой стаканчик.
– Предлагаю выпить за непобедимую Красную Армию. И за то, что в ней есть такие командиры, как Серж Демидов. Наслышан, наслышан о твоих подвигах.
Демидов улыбнулся, поднял стакан с чаем.
Джан с интересом посмотрела на Демидова.
Демидов залпом выпил, повернулся к Джан, не садясь…
– А когда вы нам расскажете… про боевые подвиги ваши, товарищ Серж Демидов?
– В следующий раз обязательно, моя дорогая. А пока разрешите оставить вас. Служба.
Демидов галантно поклонился Джан, кивнул Конину, остальным, вышел.
Джан встала из-за стола, подошла к окну, откинула занавеску.
В раскрытое окно всем в гостиной было видно, как Демидов усаживался в свой черный автомобиль, как взмахнул рукой на прощанье, а потом уехал.
Джан проворчала, задумчиво глядя на пыльный двор.
– Что он себе позволил? Моя дорогая…
Глава тринадцатая
Вильно. 1944 год, август
– Долго собираетесь меня здесь держать, майор? – спросил Агапова Конин.
– Пять или шесть дней, не больше. Требуется согласие Москвы на работу с вами. И потом… Полковник Сабатеев потребовал вашего немедленного ареста. Самое разумное, Макс, для вас – оставаться в этом отеле. Под охраной моих людей.
– Пять дней… У нас нет их, майор. Сутки, в лучшем случае двое – и на Демидова подготовят новое покушение. Скоро наступление.
– Откуда вы знаете?
– Об этом все говорят в городе. И не только.
– Вы неплохо осведомлены.
– Конечно. О Демидов е немцы знают все. Или почти… все. Ведь фюрер объявил его своим личным врагом.
Голос Конина потонул в грохоте, лязге…
– Танковая колонна прошла, – сказал Агапов, выключив магнитофон. В тот момент мимо отеля действительно один за другим шли и шли тяжелые танки «Иосиф Сталин». Технику перебрасывали через весь город к плацдарму, с которого планировалось начинать наступление. Стоя у окна отеля и беседуя с Кониным, Агапов подумал тогда, что зря выбрал этот отель в центральном квартале. Содержать Конина следовало бы в менее шумном месте, где-нибудь в одном из особняков предместья. Запись разговоров была бы более качественной. В Центре не любили, когда оперативные материалы были подготовлены неряшливо.
Шилов, злой и решительный, звякнул кареткой пишущей машинки.
