Юрий Слезкин - Брусилов
IX
Каждый раз, возвращаясь домой после этих встреч и разговоров, Игорь чувствовал себя запачканным. Снимая хаки, стягивая сапоги, принимая ванну, он испытывал блаженство человека, смывающего с себя нечистоты.
Фронт, грязные окопы, вши, кровь казались далеким счастливым сном. Там можно было мечтать о будущем, о прекрасной чистой жизни, которая ждет тех, кому удастся вернуться с полей сражения. В самые тяжкие минуты там тлела надежда, что страдания окупятся, что позор поражений отомстится, что бессмыслица смерти осмыслится пышным мирным цветением, оправдается каким-то новым, небывалым всечеловеческим счастьем. Верилось, что в тылу ждет награда. Без этой веры нельзя было бы идти на смерть. А теперь здесь, в Петрограде, в спокойной обстановке мирных будней, Игорю порою казалось, что, напротив того, только в грохоте и буре войны, в треске и пламени пожарищ можно искупить, стереть в памяти, смыть с души всю мерзость и неисправимую, неописуемую вину тыла.
Сколько раз Игорь в бессонные ночи хотел послать все к черту, вернуться в полк, в действующую армию. Он запутывался все больше. Все труднее было ему разбираться в том, что он видел и слышал. Он перечитывал свои добросовестные записи в блокноте и все меньше понимал, зачем они ему нужны. Чего он хотел достичь этим упорным сыском? Кого изобличить? Кому открыть Глаза? От кого требовать отчета? «Так, значит, прав Похвистнев, что нам осталось только одно — честно умереть. Или признать свою вину, как говорит Мархлевский. Какую вину? Перед кем? А если я грешен, то укажите мне мой грех, и я сам искуплю его. И разве нет у меня права поступать по вере моей? Ну и поступай! Поступай же, черт тебя дери совсем! Чего же ты медлишь? Чего же ты тогда сомневаешься? Иди и делай».
— Видишь ли, если бы Распутин не существовал, его надо было бы выдумать, — так сказал на днях Игорю его старший брат, товарищ министра Константин Никанорович Смолич. — Говорю тебе это с глазу на глаз. Имей в виду. Каков он там ни на есть, — я им как личностью интересуюсь мало. — Константин Никанорович даже поморщился брезгливо. — Но он человек, который не боится вести свою линию. А у нас никто ничего не хочет. Все говорят и да и нет — вплоть до государя. Поэтому служить становится иной раз чрезвычайно сложно, если не ориентироваться на одного человека. Такой человек Распутин. Конечно, здесь не без личной заинтересованности и не всегда все бывает чисто. Но чего же ты хочешь? Человек делает хорошо только то, что отвечает его личным интересам. Свою задачу я, например, расцениваю так — сумей закрепить свое положение, тем самым ты закрепишь существующее положение в стране, ибо мои интересы ни в какой мере не идут вразрез с интересами Российской империи.
— L’état c’est moi![24] — стараясь не выдать себя, сдержанно подытожил слова брата Игорь.
— Конечно! Это блестящая формула. Человек государственной мысли не может не быть уверенным в своей правоте.
А вот что сказал Игорю сегодня его младший брат, гардемарин Олег.
Игорь только что вернулся из клуба после разговора с Манусевичем. Шел четвертый час ночи. Кровь горела в Игоре. Если бы он мог, он бы поджег этот проклятый город. Какие-то стулья попадались ему в темноте на пути к его комнате, он расшвырял их ударом сапога. В конце коридора сквозь щели дверей виднелся свет. Игорь толкнул ногою дверь. Она распахнулась, и он увидел сидящего на кровати Олега.
— Ты не спишь?
— Нет. Я только что вернулся, — ответил брат, снимая брюки.
— Где ты был? — требовательно спросил Игорь.
— С девчонками крутился, — небрежно кинул Олег и, стащив брюки и глянув на брата, добавил удивленно. — А что?
— И ты всегда так проводишь свой отпускной день?
Игорь остался стоять у двери, прислонившись спиной и затылком к косяку, засунув в карманы руки со сжатыми кулаками. Глаза его все еще горели напряженно.
— С маленькими вариациями, — ответил Олег, приглядываясь к брату. — Да чем бы еще мне заниматься, когда я свободен? В карты не играю, в корпусе нас донимают предметами, гонят к ускоренному выпуску, балов нет — скука адовая, одно развлечение — веселые бабцы да винишко…
Он присвистнул, завалился на подушки, закинув под голову руки и потягиваясь.
— О карьере пока думать рано, да и не знаешь, куда повернет завтра. О войне думать надоело: ничего из этой истории путного не выйдет! Живи, пока живется, а кокнут по черепушке — айда рыбку кормить! Это ты все трепыхаешься, на рожон лезешь, доказать чего-то хочешь, геройствуешь… У нас это бросили! За казенные харчи — получайте с нас по штату положенное и ни на волос больше. Все остальное — наше! Самим пригодится.
Олег брыкнул ногами и засмеялся.
— Вот Мезенцев раздобыл сегодня дюжину коньяку, «Бисквит» высшей марки, лиссабонский, от одного лейтенанта с тральщика. Ты небось такого и не пивал! Хочешь, угощу?
Он живо перевернулся на живот, опустил руку, пошарил ею под кроватью и вытащил оттуда бутылку.
— Я пить не буду! — резко оборвал его Игорь.
Олег снова покосился на брата, поставил бутылку на стол и смиренно улегся, как лежал раньше.
— Ну и не надо, — равнодушно протянул он.
— По штату? — неожиданно крикнул Игорь, но не отошел от двери. — А если тебе скажут, что гибнет империя? Что ее разваливают прохвосты, стоящие у трона? Что предатели шпионы продают ее врагу? Что жизнь государя в опасности? Что завтра революция сметет все, чему ты верил?
Игорь задохнулся. Олег приподнял голову.
— Революция? Завтра? — спросил он невозмутимо. — Ты преувеличиваешь.
Но Игорь его не слышал.
— Ты тоже скажешь, что по штату это к тебе не относится?
— Ко мне?
Олег даже присел от удивления.
— Да я здесь при чем? Я-то что мог бы сделать? Революция, брат, такая штука… Нашел дурака с ней спорить! Нет, брат! — Олег оставил свое равнодушие и теперь в свой черед злыми глазами смотрел на брата. — Ты меня не бери на арапа! Я знать ничего не хочу! Я империи твоей не строил, ее не разваливал и спасать ее тоже не собираюсь. Затеяли дурацкую войну! Полезли на немца с голыми руками! Вас бьют за дело и нас заодно — ладно! На то мы казенный хлеб жуем! Так вы еще теперь за наши спины? «Спасайте нас»! Дудки! Дудки, господа хорошие! Мы только служим! По штату и баста! А придут другие, поумнее, — тем лучше. Мы им тоже служить будем…
— Что?
Игорь оторвался от двери. Он вынул руки из карманов и со сжатыми кулаками, тяжело ступая, пошел на Олега.
— Повтори, что ты сказал…
Он был бледен, задыхался. Олег — коренастый, рыжий, круглоголовый, румяный — смотрел на него с нескрываемым удивлением. Он только чуть подобрался на кровати и на всякий случай прибрал подальше бутылки с коньяком. Под взглядом его спокойных зеленоватых глаз Игорь пришел в себя, тяжело опустился на стул рядом с кроватью.
— Мне вино ударило в голову, — сказал он тихо и сжал ладонями виски. Так он сидел несколько секунд молча и скорбно. Потом опустил руки, поднял погасшие глаза на Олега. — Я не хочу верить тому, что ты сказал. Мне стыдно.
— Как знаешь, — примиряюще возразил Олег и подчеркнуто широко зевнул. — Спать охота!
— А если перед тобою был бы заведомый прохвост, шпион? — положив руку на плечо брата и наклонясь к самому его лицу, спросил Игорь. Голос его звучал хрипло. — Ты тоже не убил бы его, потому что это не положено по штату?
Олег не отвел глаз, но молчал. Ему уже все надоело.
— О Распутине ты слыхал? Ты знаешь, кто он? — допытывался Игорь.
Олег шевельнул плечом, пытаясь освободиться от тяжести лежавшей на нем ладони. Игорь принял руку. Олег отодвинулся в глубь кровати, подминая под себя подушку.
— Дрянной, кажется, мужичишка, — произнес он возможно небрежнее, но, поймав тяжелый взгляд брата, добавил решительно. — А впрочем, — говорю же тебе, — я этими вопросами не интересуюсь. У нас даже партия такая образовалась в корпусе: «непротивленцев».
— Это что такое? — спросил Игорь, стараясь вернуть себе равновесие и хладнокровнее приглядеться к брату.
— Да по толстовскому методу — не противимся злу, а всячески его приветствуем! — Олег рассмеялся, довольный, что благополучно отделался от докучных вопросов. — Наша партия со всеми соглашается, лишь бы пили с нами. Так лучше! Ты вот, я помню, страшно дворянством нашим гордился и людей все отбирал — какие там чистые, какие нечистые… А по мне, нынче все на одну колодку. Важно только к ноге подойти. Я демократ в этом смысле. Иная нога грязна и воняет, а далеко уведет!
— Какие ты гадости говоришь!
Игорь произнес это тихо, устало, недоуменно. Он уже не возмущался, не убеждал, не оскорблялся даже. Ему стало противно и неловко, точно случайно зашел в грязное жилище к чужим людям. Невольно пришла на память одна ночь на фронте, в халупе у галичан. В крохотной горнице ночевало их четыре офицера, две женщины, старый, одеревенелый от дряхлости дед, шесть шелудивых ребят и три кошки. Время от времени среди ночи забредала собака из чулана рядом, где на шесте спали куры. Мочи не было от вони, а куда уйдешь в мороз? Куда вообще уйти от всего этого?
![Роберт Сальваторе - Магический кристалл [Хрустальный осколок]](/uploads/posts/books/64264/64264.jpg)
