Наталья Павлищева - Мария-Антуанетта. С трона на эшафот
Но я тут же поняла, что мне нравится быть совершенством, и теперь я могла гордиться тем, что выглядела совсем не так, как Жозефа, хотя была куда ее моложе. А еще я злорадно прошептала Луи:
– Будущая графиня Прованс действительно не отличается ни красотой, ни изяществом, не повезло графу. Думаю, вам, Луи, повезло куда больше.
Супруг внимательно посмотрел на меня и вдруг широко улыбнулся. Я так редко видела у него улыбку, наверное, даже никогда, потому просто замерла. Вот если бы он всегда так улыбался!
Противостояние со Станиславом, как ни странно, сильно сблизило нас с Луи. Мы вдвоем отбивали его нападки, и теперь я все чаще ловила на себе взгляд мужа, и все чаще он был восхищенным.
После свадьбы Станислав стал почти открыто хвастать своими успехами в постели. По Версалю разносилось: «четыре раза за ночь!» Я успела если не подружиться с Жозефой, то хотя бы принять ее в свой круг, потому что понимала, как ей одиноко в малознакомом обществе, и вспоминала себя год назад. Поэтому у меня была возможность осторожно поинтересоваться действительным положением дел. Жозефа изумленно подняла на меня глаза:
– Что, четыре раза, мадам дофина?
Пирожное застряло у меня в горле. Она даже не понимает, о чем я говорю?! А как же потрясающие рекорды Станислава, едва ли не затмевающие успехи деда, по ночам? Не желая обидеть бедную Жозефу, я ни словом не обмолвилась при дворе о настоящем положении дел, но сказала Луи:
– Луи, Станислав лжет о своих делах с Жозефой. У них ничего такого нет.
Дофин изумленно уставился на супругу, потом странновато дернул головой:
– Почему вас это интересует? Не лезьте в чужие дела, достаточно своих.
Антуанетта половину ночи проплакала. Она ведь так хотела помочь мужу, а он просто нагрубил в ответ! Разве ее вина, что он даже не пытается стать действительно мужем? Не в красоте и привлекательности дело, Жозефа куда страшней, но Станислав же не отказывается с ней спать. Пусть даже не четыре раза за ночь, но хотя бы женой ее сделал?
Как много может значить слово…
Тетушки не могли слышать имени мадам Дюбарри! Стоило ему прозвучать, как у всех троих разливалась желчь. Я подозревала, что она разливалась у Аделаиды, а остальные ее просто привычно поддерживали. Фаворитка короля, конечно, не та особа, с которой мне хотелось бы разговаривать, но если бы не тетушки, я не начала бы такую войну против мадам Дюбарри. Хотя именно из-за нее я в первый же день попала в дурацкое положение. Если честно, то из-за себя, но вызвано оно было именно мадам Дюбарри.
Во время обеда я обратила внимание на красивую молодую женщину с большими голубыми глазами. Она мне очень понравилась, и я поинтересовалась у графини де Ноай, кто это. Сначала поступила глупо графиня, ей бы тихонько осадить меня, а моя наставница вместо этого уперлась взглядом в свою тарелку, как и большинство сидящих за столом. Решив, что меня просто не расслышали или не поняли, я повторила вопрос погромче, стараясь четче выговаривать слова. Но и на сей раз все прятали глаза, потом кто-то поинтересовался, нравится ли мне эта дама?
– О, да, очень! Каковы ее обязанности при короле?
Я уже поняла, что она как-то связана с королем, потому что привел ее именно Людовик.
Мой голос был требователен, все же неприятно сидеть и ждать ответа на простой вопрос, кто перед тобой. Графиня де Ноай замямлила:
– Она… доставляет королю удовольствие.
– О, тогда я составлю ей конкуренцию, потому что теперь я буду стараться доставлять королю удовольствие!
Мне действительно казалось, что отныне моя задача – развлекать короля разговорами, как можно чаще улыбаться ему своими исправленными зубами, быть милой и очаровательной, чтобы он всегда был в хорошем настроении.
Но придворные почему-то просто уткнулись в свои тарелки, а многие даже закашлялись. Я сказала что-то не то?
Графиня де Ноай тихонько пояснила:
– Это не совсем то удовольствие, которое вы себе представляете. Это удовольствие особого рода.
Краска бросилась мне в лицо, я поняла, что перед мной любовница короля мадам Дюбарри, о которой, вообще-то, рассказывали еще в Вене. Как же можно было так опозориться?! Хорошо, что дофин ничего не понял или просто не расслышал, его интересовала только еда.
Но как может любовница короля, да еще и с таким грязным прошлым, как у Дюбарри, сидеть за одним столом с приличными людьми, с нами с Луи?! Я уже ненавидела эту наглую выскочку!
Поэтому, когда тетушки объявили, что у них с мадам Дюбарри настоящая война, я безоговорочно встала на сторону тетушек! Она от меня не услышит ни слова. Я в Версале не хозяйка, хотя и первая дама, но разговаривать с ней меня никто не может заставить.
Короля удивило мое неприятие мадам Дюбарри и упорство в нежелании с ней общаться. Я действительно проходила мимо, не поворачивая головы в ее сторону и не отвечая на ее приветствия. Если нам приходилось какое-то время стоять рядом, например в ожидании короля, я норовила уставиться в окно, принималась напевать какую-то мелодию, заговаривала с совершенно неинтересными мне людьми, только бы не общаться с ней.
Двор поделился на две части и замер в ожидании развязки. Но я ни ссориться, ни сдаваться не собиралась, я просто не замечала ту, перед которой склонялись многие другие. Мне можно, я дофина, первая дама Версаля.
Короля сначала эта ситуация забавляла, потом начала сердить. Видно, очень уж сильно на него наседала сама мадам Дюбарри, требуя, чтобы он заставил меня сказать ей хоть слово. Я сопротивлялась, как могла. Король вызвал нашего посла Мерси д’Аржанто и выговорил ему из-за моего поведения. Пришлось и мне выдержать натиск Мерси. Я устояла. Во время второй беседы король на посла уже кричал. Но не на меня же, потому я все равно не замечала мадам Дюбарри.
Придворные уже заключали пари, тетушки ежедневно уверяли меня, что я единственная защитница целомудрия в этом вертепе, а по сему просто героиня.
– Так ей! Не вздумайте с ней разговаривать!
– Не вздумайте! – подтверждала слова старшей сестры Аделаиды Виктория.
– Разговаривать! – соглашалась Софи.
Я «не вздумывала».
Все закончилось неожиданно. Я писала матушке каждый месяц и каждый месяц получала от нее письмо. Распечатав очередное, я была просто потрясена: матушка выговаривала мне за неправильное поведение с мадам Дюбарри!
«Я не понимаю вашего поведения, Антуан. Какое-нибудь слово о ее наряде, ничего не значащая фраза, произнесенная по ее поводу… пустяк вызывает у вас столько гримас? Вам передали пожелание короля, и вы посмели не выполнить его волю? Вам следует видеть в Дюбарри всего лишь даму, допущенную ко двору и к обществу короля. От вас не требуется ни дружбы с ней, ни низости, ни фамильярности… Нужно всего лишь безразличное слово, взгляд, это не для самой дамы, а для короля, вашего деда и покровителя».
Мария-Антуанетта опустила руку с письмом, не решаясь поверить в то, что прочитала. Ее строгая в вопросах нравственности матушка советовала признать развратную женщину?! Антуан хорошо помнила, что у отца тоже бывали любовные связи, но никому не приходило в голову представлять дам легкого поведения ко двору и требовать к ним внимания.
В таком виде ее и застал австрийский посол Мерси д’Аржанто.
– Мадам дофина, я полагаю, ваша матушка не стала бы давать вам неподходящий совет…
– Я не ожидала от императрицы столь странного совета. Признавать распутную женщину? Это не в моих правилах.
– Мадам, всего лишь сделав вид, что не подозреваете о том, чем занимается мадам Дюбарри в спальне короля, вы окажете большую услугу Австрии, потому императрица и вынуждена просить вас о такой мелочи.
– Но почему?!
– Императрице Марии-Терезии нужны кое-какие уступки от Франции, на которые Его Величество Людовик мог бы пойти в обмен на вашу любезность. Подумайте, несколько ничего не значащих слов могут помочь вашей Родине. В конце концов, вас это ни к чему не обяжет, а вопросов разрешится множество, мадам.
– Я подумаю…
Мария-Антуанетта не скрывала, что она в шоке, но кто мог ее понять? Таковы правила французского двора, здесь принято не только признавать очередную фаворитку короля, но и всячески угождать ей и добиваться ее милостивого внимания.
Королевы обладали куда меньшей властью, чем любовницы. Неужели так будет и в ее собственной жизни? Неужели Луи тоже заведет себе фаворитку, которую придется терпеть ей, супруге? Ужасно!
Но пока от простого слова шестнадцатилетней девочки зависело международное положение, и она сдалась – сказала это слово.
Королевский прием 1 января 1772 года был многолюдным, Версаль запружен разодетыми, благоухающими, сверкающими дамами и кавалерами. Когда в зале появилась маленькая дофина, мадам Дюбарри невольно выпрямилась, сейчас эта девчонка снова покажет свое презрение, пройдя мимо с высоко поднятой головой или демонстративно отворачиваясь. Напрягся и король Людовик, предчувствуя новые выговоры со стороны своей любовницы. С одной стороны, он даже уважал упрямство маленькой дофины, с другой – оно начинало надоедать, ведь за каждой такой встречей следовало бурное объяснение с мадам Дюбарри. Черт бы побрал эту настырную австрийку с ее моральными ценностями! Научила Мария-Терезия дочь моральным ценностям на его голову. И вдруг…
