Бенито Муссолини - Клавдия Партичелла, любовница кардинала
Клавдия склонилась к кардиналу и произнесла громким шепотом:
— Я прошу тебя изгнать наших врагов, всех тех, кто устраивал заговор против нас… О, я не прошу от тебя невозможного или нелепого…
— Но, — возразил кардинал, — гонения только увеличат число врагов.
— Пусть! — ответила Клавдия. — Прежде освободимся от наиболее опасных, а потом будем думать о новых врагах. Настал сладкий час мести! Быть может, нам и не придется бежать, если мы приступим к нашему делу с нужным мужестом.
Эммануил склонил голову.
Женщина восторжествовала…
Глава ХI
Наутро слух о возвращении Клавдии распространился по городу с невероятной быстротой и произвел огромное впечатление. Рыцари, поддерживавшие дружеские отношения с графом Антонио Кастельнуово, сообщили ему новость. Прелаты созвали чрезвычайное собрание и постановили обратиться к папе и императору с новой просьбой вмешаться в дела княжества.
Купцы, ремесленники и лавочники опасались, что с возвращением Клавдии, налоги будут повышены. А бедные классы населения, собираясь в задних комнатах кабачков, открыто говорили о восстании. Даже придворные и замковая челядь, чуяли нависшую в воздухе опасность и, с обычной неблагодарностью слуг, уже готовились перейти к другому господину. Нелепые слухи, низкая клевета и чудовищные сплетни, передавались из уст в уста. Горожане не ждали от будущего ничего, кроме разорения. Светское господство дома Мадруццо близилось к бесславному концу.
У кардинала не было защитников. Со всех сторон, от великих и малых, от богатых и бедных, на него сыпались упреки.
Одно время христианское благочестие кардинала завоевало ему много сторонников; говорили, будто он постится три раза в неделю, кроме дней, в которые положен пост по уставу. Он был известен, как молитвенник за души, находящиеся в чистилище, и ради спасения их совершал множество месс. Теперь все это рассматривалось как лицемерие, ложь, дьявольская уловка. Как, задавали вопрос враги кардинала, может уживаться святость с грехом?
Народ прощал многое. Римская церковь была богата дурными примерами. Преемники апостола Петра отличались развратной жизнью. Немедленно вслед за своим политическим торжеством, христианство превратилось в католицизм, пережило ряд тяжелых кризисов и жестокую борьбу с ересями. Историк IV века Амиано говорит, что епископы его времени, разбогатев от даров матрон, появлялись на улицах не иначе, как в роскошно убранных экипажах. Они чревоугодничали больше, чем светские владыки.
Осудительным ответом на этот образ жизни высшего духовенства, явилось появление отшельников в Египте, где почва для этого была подготовлена недавно исчезнувшим культом Изиды и Сераписа. После цветущих времен с Франциска, церковь снова начала вырождаться. Величайшие поэты накликали бедствия на папский Рим, ставший местом сосредоточия всех пороков. Папы являли собой вместилище грехов мира. Александр VI из рода Борджиа, приобрел славу отравителя и несправедливого человека. Лев X установил цены на отпущение грехов, а Клемент VII содержал у себя в Ватикане целый гарем. Павел III отравил собственную мать. Юлиан III был гомосексуалистом. Пий V вычеканил медаль в память Варфоломеевской ночи, когда католики умертвили более десяти тысяч протестантов. Сикст V отдался во власть иезуитов, одобрил убийство Генриха IV, совершенное монахом по наущению иезуитов, и советовал покончить также с Елизаветой.
Если главы церкви были таковы, то как можно было требовать от остального духовенства примеров христианского смирения и благочестия? Все католическое духовенство было заражено пороком, начиная от самого наместника Петра и кончая последним патером в захудалой альпийской деревушке.
Поведение Эммануила не встречало поэтому открытого неодобрения. По всей вероятности, народная терпимость продолжалась бы и далее, если бы кардинал не довел население до нищеты поборами и подарками Клавдии. Бедные боялись, что Клавдия истощит все запасы князя и доведет страну до голода. А страх голода толкает людей на отчаянные поступки.
Приближалась зима. Горы пожелтели, и деревья начали терять листву. Холодный ветер Тироля уже давал себя чувствовать. Опустошенные поля не кормили бедняков, бродивших по ним в поисках пищи. Души людей были так же печальны, как и небеса. Город казался вымершим. Народ говорил о каждом последнем ужине кардинала, как о преступлении, так как страна голодала.
— В замке пиры не прекращаются! — кричал Сима в таверне, — Только в этом году пирует не испанская королева, а Клавдия. А нам даже крох не перепадет!
Но больше всего ненавидели Клавдию женщины, к злобе которых примешивалось чувство ревности к счастливой сопернице. Ах, если бы они могли протащить ее по улицам, предварительно украсив ее желтым шарфом, — символом позора! А еще лучше устроить на соборной площади, огромный костер и сжечь распутницу!
Эти желания высказывались чаще всего теми матронами, которые сами не отказывались от плотских наслаждений, имели любовников среди духовенства, но молчали по совету духовников. Они не были целомудренны, эти матроны Трента, но зато они были осторожны. Они ненавидели Клавдию, потому что она вместо того, чтобы скрывать свою связь с Эммануилом, объявила о ней и гордилась ею.
Клавдия между тем планомерно осуществляла свой замысел. Она чувствовала сети ненависти, с каждым днем все сильнее стягивавшиеся вокруг нее. В глазах придворных она нередко читала злобу, страх и презрение. Необходимо было действовать, если она хотела разрушить железное кольцо, смыкавшееся вокруг нее и Эммануила.
Настал сладкий час мести. Сперва были смещены народные сановники. К концу ноября Людовико Партичелла, по распоряжению кардинала, осудил двух рыцарей на пятилетнее изгнание. Это были рыцари, сопровождавшие графа Костельнуово во дворец Альбере. Сима пропал, как в воду канул.
Однажды мутные волны Адиже выкинули на берег труп священника. В нем опознали богослова.
Побежала молва об убийстве. Город, помня о неосторожных словах богослова на пиру, приписал его смерть Клавдии, отомстившему ему с помощью наемного убийцы.
Императорский канцлер начал следствие, не давшее результатов. Клавдия продолжала свое дело мести. Кардинал одобрял ее предложения, а Людовико исполнял.
Наступило Рождество, но преследования и казни не прекращались. Клавдия решила отправиться в кафедральный собор на всенощное бдение. Кардинал приложил все усилия, чтобы отговорить ее. Но молодая женщина настояла на своем.
— Ты опасаешься за мою жизнь? — спросила она. — Будь спокоен, я заставлю дорого заплатить за нее. Никто не посмеет прикоснуться ко мне. Никто не осмелится оскорбить меня. Я уверена, что народ расступится, чтобы пропустить меня. Трент не ответит на мой вызывающий взгляд, но покорно склонит голову. Правда, среди народа будут друзья графа Кастельнуово. Но даже и они не тронут меня. Рождественский сочельник не располагает к мести. Бывают дни в году, когда наступает перемирие само собой… Но, в конце концов, я не особенно дорожу жизнью. Будь, что будет!
Кардинал приказал двум телохранителям следовать за Клавдией, чтобы защитить ее в случае необходимости. Клавдия, со своей стороны, приняла некоторые меры предосторожности и спрятала за пояс острый кинжал. Она взяла с собою жену испанского посла, приехавшего в то время в Трент.
Обе женщины вышли из замка около полуночи и направились к Санта-Мария-Маджоре, церкви, знаменитой тем, что столетие тому назад в ней происходил церковный поместный собор.
Ночь была ясная, звездная и холодная. На улицах Трента царило оживление. Церковные колокола призывали к молитве. Христианский миф, Палестинская легенда в те времена вызывала более благочестивое настроение в людях, чем теперь, толпы христиан текли в собор. Санта-Мария-Маджоре была полна, когда Клавдия прибыла туда. Она вошла в церковь и направилась к алтарю. Склонившись у скамьи, она сложила руки и начала молиться. Она молилась не страшному Богу мести, не Богу ненависти, а Богу любви и всепрощения.
Клавдия вымаливала прощение за все, содеянное ею. Она не раскаивалась в своей страсти, но просила послать ей покой и любовь. Высокие свечи горели перед алтарем. Коленопреклоненный народ время от времени поднимал головы в ожидании увидеть чудо. Наконец, занавес упал, и в колыбели, сверкающей драгоценными камнями, появился младенец из дерева и воска. Священники, облаченные в драгоценные одежды, повернули к нему лица и склонили головы.
Клавдия бросила взгляд в их сторону. Она знала их. О, если бы эти служители алтаря знали, что Клавдия находится здесь! Их круглые лица исказились бы ужасом, их голоса, славившие Христа, стали бы хриплыми, их руки вытянулись бы, чтобы поразить женщину, осмелившуюся сделать вызов им, вызов церкви!..
Но ни один из священников не подозревал о присутствии Клавдии. Богослужение продолжалось. Гремел орган, и звуки его улетали под темные своды храма. Дым кадилен вился вокруг божественного младенца. Руки священников простирались, как бы обнимая молящихся. Мужчины, женщины и дети склонялись в благоговейном ожидании.
