Роман Антропов - Бирон
— Какое же развлечение может быть в этой проклятой Митаве? — апатично произнесла Анна Иоанновна.
Бирон, знавший слабость герцогини к охоте, живо воскликнул:
— А охоту устроить, ваша светлость? Мои егери напали на след нескольких кабанов. Правда, это — опасная охота, но такой великолепный Немврод, как вы, не должен бояться ничего!{13} — И он близко нагнулся к Анне. — И притом ведь около вас буду я, который готов отдать последнюю каплю крови за счастье увидеть хоть одну улыбку на вашем лице!.. — страстно произнес он.
Анна Иоанновна блаженно улыбнулась.
— Ах, до охоты ли теперь, Эрнст Иванович! — уже расчувствовалась она. — Да как-то и неловко теперь выйдет. Время такое тревожное, сам знаешь. «Вот, — скажут, — идет заваруха, а наша герцогиня охотами себя тешит». Пообождем уж малость…
— В таком случае не устроить ли бал? Вы, ваша светлость, не должны забывать, что вы — герцогиня Курляндская. Отчего бы вам не показать митавскому обществу, что все происшедшее — пустяшная комедия для вас, герцогини и племянницы императора?
— Пожалуй… А то на самом деле подумают, что презренный раб Меншиков нагнал и на меня, русскую царевну, такого страха, что я боюсь высунуть нос из своих покоев. А я на него плевать хочу! — сразу всколыхнулась Анна Иоанновна.
Одно лишь имя ненавистного ей человека привело ее в состояние бешенства.
Бирон довольно улыбнулся и тотчас произнес:
— Я говорил по этому поводу с Петром Михайловичем. Он одобряет мой план…
Анна Иоанновна пытливо поглядела на своего тайного фаворита.
— А ты давно стал дружить с Бестужевым?
— Мы сошлись с ним в исходной точке политических взглядов, — важно ответил «конюх».
— А-а… тем лучше, тем лучше… Лучше иметь двух друзей, чем…
— Чем двух врагов?
— Да, да… Ты большой умница, Эрнст Иванович.
— Но это еще не все, что я хотел сообщить вам, ваша светлость, — радостно-возбужденно продолжал «поощренный» Бирон. — Я готовлю вам к этому балу сюрприз.
Вдруг, сразу Анне Иоанновне почему-то вспомнился только что происшедший разговор ее с гофмейстериной Клюгенау. Она вздрогнула и отшатнулась от своего Бирона, который совсем было уж близко придвинулся к ней.
— Если это тот самый сюрприз, который и я готовлю тебе, — промолвила герцогиня, — то советую…
Бирон в недоумении широко раскрыл глаза.
— Какой «тот самый сюрприз», ваша светлость? — воскликнул он. — Откуда вы можете знать?..
— От нее самой, — резко промолвила Анна Иоанновна.
— От нее? — еще с большим удивлением переспросил Бирон. — Позвольте, ваша светлость, я решительно не понимаю, о чем и о ком вы говорите.
Лицо герцогини покрылось румянцем гнева.
— Ты лукавишь, Эрнст! — гневно вырвалось у нее.
— Я? Я лукавлю? Перед вами? Да что с вами, ваша светлость?..
В голосе будущего временщика зазвучали столь искренние ноты изумления, что Анну Иоанновну сразу взяло сомнение.
«Тут какая-то путаница… Не может он так притворяться», — пронеслось в ее голове.
— Ну, хорошо… Расскажи сначала ты мне о твоем сюрпризе, а потом я поведаю тебе о своем, — насмешливо бросила митавская затворница.
— Извольте, ваша светлость. Со дня на день, а теперь с часу на час я ожидаю прибытия в Митаву одного великого человека, которого я выписал.
— Ты выписал? — воскликнула Анна Иоанновна.
— Да, я.
— Великого человека?
— Да, именно великого.
— Кто же он? — помимо своей воли испуганно спросила герцогиня.
Бирон промолчал. Только его глаза, властные, самоуверенные, все пытливее впивались в глаза царственной затворницы. И в это время — был уже одиннадцатый час ночи — в старых печах кетлеровского замка послышался скорбный, заунывный вой…
«У-у-у!.. А-а-а!» — доносились тоскливые звуки.
Анна Иоанновна побледнела. Она бросилась к Бирону и, охватив его шею своими пышными руками, затрепетала на его груди.
— Ты слышишь? Слышишь? — воскликнула она. — Опять этот страшный вой… Спаси меня, Эрнст, я не хочу умирать… Господи, как мне страшно!..
— Анна… милая моя!.. — актерски-сладким голосом воскликнул Бирон. — Приди в себя… придите в себя, ваша светлость…
«Ах!» — тихо пронесся чей-то подавленный шепот отчаяния за портьерой.
Анна Иоанновна, оттолкнув от себя Бирона, стояла в позе холодного ужаса, с широко раскрытыми глазами.
— Ты слышал? Слышал? — пробормотала она.
— Что? Я ничего не слыхал…
Голос Бирона тоже задрожал.
«Ах, эти проклятые бабы! — промелькнуло в его голове. — Они могут хоть кого свести с ума своими нелепыми страхами!..»
— Там… за портьерой… кто-то плакал и кричал страшным страданием, — продолжала лепетать Анна Иоанновна.
Бирон стал успокаивать ее. Он «воровским поцелуем» целовал пышные волосы русской царевны, и та, чувствуя около себя присутствие сильного мужчины, мало-помалу успокоилась.
— Так кто же этот «великий» человек, о котором ты говоришь, Эрнст Иванович? — спросила она.
— Это — тот человек, для которого прошлое, настоящее и будущее является открытой книгой. Он всемогущ; он может все предвидеть, все предугадать, все предсказать.
— Колдун? — по-московски затряслась «ее светлость».
Бирон, презрительно усмехнувшись, произнес:
— Ах, ваша светлость, вам, казалось бы, давно было пора отрешиться от «мамушкиных сказок»! Колдуны, бабы-яги, домовые и лешие — не по вашему сану. Нет, тот человек, о котором я говорю, которого я выписал и который скоро должен прибыть в Митаву, — не колдун, а величайший ученый, прозорливец. Он изучил тайны великого Востока, разодрав завесу таинственной Индии, этой колыбели человечества. Он постиг ту высшую премудрость, перед которой все наши познания — жалкий лепет ребенка. Для него нет неведомого, ибо он — великий магистр.
— Кто? — со страхом переспросила Анна.
— Великий магистр тайного ордена «Фиолетового креста». Зовут его Чезаре Джиолотти. Он — итальянец по происхождению, но почти все время пробыл в Индии…
— А ты… ты откуда же знаешь его? — спросила герцогиня.
— Я встретился с ним в Москве, когда имел честь сопровождать вас, ваша светлость, на коронование императрицы…
— Ты виделся с ним? Говорил?
— Говорил.
— И что же он предрек тебе? — сильно волнуясь, спросила Анна Иоанновна.
Бирон словно наслаждался волнением царственной женщины; прищурив глаза, он медленно ответил:
— Он сказал мне, что я буду иметь счастье держать в своих объятиях…
Портьера распахнулась.
На пороге стояла Эльза фон Клюгенау.
Лицо красавицы баронессы было искажено злобой, которую она хотела замаскировать притворным волнением.
— Около окон нашего замка я слышала сейчас выстрелы, ваша светлость!.. — воскликнула она.
Анна Иоанновна побелела от бешенства.
— А кто дал вам право врываться ко мне без стука? — крикнула она. — Да я тебя, паск…
Бирон выручил баронессу.
— Ваша светлость! — воскликнул он. — Ваше высочество, я сию минуту разузнаю причину этих выстрелов…
— Ступайте вон! — крикнула племянница «гневного, неистового Петра» на свою «служанку».
Та, понурив голову и закусив губу, медленно вышла из «бодоара» герцогини.
По ее уходе Анна Иоанновна словно преобразилась.
— Стойте, стой, Эрнст Иванович! — промолвила она. — Твой сюрприз я знаю теперь. Не угодно ли тебе узнать и мой: эта баба устраивает мне чуть ли не сцены ревности. Она влюблена в тебя, Эрнст Иванович. Она просила меня даже быть свахой!..
«Ложь! Вы сами обещали…» — послышалось из-за портьеры.
— Так вот, теперь я спрашиваю вас, мой обер-камер-юнкер: что должно это означать? Если вам угодно заводить любовные интриги, то изберите для этого другое место кроме моего замка! — Анну Иоанновну колотила дрожь сильнейшего волнения. — Я… я ничего не имею против того, чтобы…
Бирон, не дослушав, вышел.
VIII
Накануне бала
Немало была удивлена митавская знать, когда получила приглашение из герцогского замка на бал.
Полускандальная история неудавшегося претендентства Морица и его сватовства была еще слишком жива в памяти курляндской аристократии и служила поистине притчей во языцех. Да и не сезон еще был для балов.
Однако никто не отказался от приглашения.
Митавские модистки заработали вовсю. Супруги и дочери высших должностных лиц и почтенных обер-ратов старались друг перед другом в выдумке роскошных и богатых туалетов.
Пришлось и Анне Иоанновне позаботиться об этом. Ее гардероб, не отличавшийся изяществом вкуса, был к тому же невелик. Причиной являлась скудость средств, получаемых герцогиней Курляндской. В своих «слезных» письмах в Москву и Петербург она нередко жаловалась, что ей «большую конфузию приходится претерпевать пред придворными и митавскими дамами, понеже нет у нее достаточной толики и в нарядах и бриллиантах». Таким образом, показания некоторых лиц в истории, что двор ее светлости блистал неслыханной роскошью, удивлявшей даже иностранцев, едва ли справедливы.
