Мэри Рено - Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
Дожидавшийся ее старый Лисимах, мимо которого Олимпиада пронеслась, ничего не замечая, поздоровался с царицей. Не с большим трепетом, как если бы она была женой крестьянина в его родной Акарнании, он спросил:
– Как мальчик?
Никто не обращал внимания на Лисимаха. Он всегда был поблизости, гость во дворце еще со времен первых лет правления Филиппа. Лисимах приходил на помощь, когда требовалась поддержка, был приятным собеседником за ужином и в награду за преданность получил руку богатой наследницы, состоявшей под царской опекой. В поместье, принесенном женой, Лисимах занимался земледелием и охотился. Но боги отказали ему в детях: не только от жены, но и от всех женщин, с которыми он когда-либо ложился. Любой мужчина, пожелавший его оскорбить, не преминул бы напомнить об этом, и Лисимах полагал, что высокомерие ему мало приличествует, поэтому проявлял скромность. Единственной привилегией Лисимаха был доступ к царской библиотеке. Филипп расширил прекрасное собрание Архелая и мало кому позволял пользоваться им. Из глубин читальни часто слышался голос Лисимаха, бормочущего над свитками. Он перебирал слова, пробовал каденции, но из этого так ничего и не вышло – ни трактата, ни хроники, ни трагедии. Его ум, казалось, был так же бесплоден, как и его чресла.
При виде его честного грубоватого лица, выцветших голубых глаз, седеющих светлых волос Олимпиада ощутила уют и покой. Она пригласила Лисимаха в свои покои. Сразу же опустившись в предложенное кресло, Лисимах спокойно слушал жалобы мечущейся по комнате царицы и присовокуплял какое-нибудь безобидное замечание всякий раз, когда та останавливалась, чтобы перевести дыхание; наконец Олимпиада выговорилась и замолчала.
Тогда Лисимах сказал:
– Дорогая госпожа, теперь, когда мальчик слишком вырос, чтобы оставаться на попечении няни, не хотите ли вы подобрать ему хорошего педагога?
Она обернулась так резко, что ее украшения зазвенели.
– Никогда! Я не соглашусь, и царь это знает. Кого они хотят сделать из него – слугу, торговца, управляющего? Он чувствует, кто он такой. Целыми днями эти низкорожденные педанты трудятся над тем, чтобы сломить дух моего сына. С той минуты, когда Александр встает, и до той, когда ложится, у него едва ли находится час, чтобы вздохнуть спокойно. И ты хочешь, чтобы я превратила его в жалкое подобие пойманного вора, порученного попечению раба? Пусть никто не смеет заговаривать об этом в моем присутствии. И если царь послал тебя с такими намеками, передай ему, Лисимах, что, прежде чем моему сыну придется испытать этот позор, я пролью кровь, да, клянусь Гекатой Тривией[27], пролью кровь!
Лисимах выждал, пока царица успокоится настолько, чтобы услышать его, и сказал:
– Мне тоже было бы печально смотреть на такое. Уж скорее я сам стану для Александра наставником. На самом деле, госпожа, я и пришел, чтобы просить об этом.
Олимпиада опустилась на свое высокое кресло. Лисимах терпеливо ждал, зная, что сейчас, пока длится пауза, она раздумывает не о том, почему рожденный благородным берется за рабскую работу, а о том, справится ли он с нею. Наконец Лисимах сказал:
– Мне часто казалось, что в Александре возродился Ахилл. Значит, ему нужен Феникс[28]… «Думая так, что, как боги уже не судили мне сына, сыном тебя, Ахиллес, подобный богам, нареку я; ты, помышлял я, избавишь меня от беды недостойной»[29]. Он это сделал? Когда Феникс произносит эти слова, Ахилл уже вырван из убежища во Фтии и привезен под Трою. И то, о чем просил старец, Ахиллес ему так и не дал. А если бы дал, это избавило бы его от печали. Может быть, тень его вспомнила об этом. Как мы знаем, прах Ахилла и Патрокла был смешан в одной урне, и даже бог не смог бы отделить один от другого. Герой вернулся, соединив ярость и гордость Ахилла с тонкими чувствами Патрокла. Каждый из них страдал по-своему; этот мальчик будет страдать за двоих.
– Есть кое-что еще, – заметила Олимпиада, – и люди это увидят.
– Так далеко я не загадываю. Позволь мне попытаться. Если мальчику будет тяжело, я не стану его принуждать.
Олимпиада встала и прошлась по комнате.
– Да, попытайся. Если ты встанешь между ним и этими дураками, я буду твоей должницей.
Александр был в лихорадке всю ночь и проспал большую часть следующего дня. Лисимах, заглянув к нему наутро, увидел, что мальчик сидит на окне, свесив наружу здоровую ногу; своим высоким чистым голосом он переговаривался с двумя гетайрами из конницы, прибывшими из Фракии с поручением к царю. Александр жаждал новостей о войне. Новости он узнал. Александр захотел кататься и предложил всадникам поймать его, когда он выпрыгнет из окна. Со смехом простившись, гетайры отказались и поскакали прочь. Когда мальчик, вздохнув, отвернулся от окна, Лисимах отнес его обратно в постель.
Александр без ропота подчинился, он знал Лисимаха всю свою жизнь. Едва лишь выучившись ходить, он уже сидел у старика на коленях и слушал его рассказы. Тимант в разговоре с Леонидом сказал, что Лисимах – не настоящий ученый, а кое-как натасканный школяр. Мальчик был рад повидать его и поведать, слегка прихвастнув, о своих приключениях в лесу.
– Ты сейчас можешь ступить на ногу?
– Нет, я прыгаю. – Александр с досадой нахмурился: нога болела.
Лисимах подложил под ногу мальчика подушку:
– Слабое место Ахилла. Береги ногу. Мать держала Ахилла за пятку, когда опускала ребенка в Стикс, и забыла смочить ее после.
– В этой книге описано, как умер Ахилл?
– Нет. Но он знал, что умрет.
– И небожители не предостерегли его?
– Ахилла предупреждали, что его смерть последует за смертью Гектора, но все же он убил троянца. Он мстил за Патрокла, своего друга, убитого Гектором.
Мальчик погрузился в глубокую задумчивость.
– Патрокл был его самым лучшим другом?
– Да, еще с тех пор, как они были детьми и росли вместе.
– Почему же тогда Ахилл не спас его?
– Он увел своих воинов с поля битвы, потому что верховный царь оскорбил его. Грекам становилось все тяжелее без него; так и было предсказано. Но Патрокл, у которого было доброе сердце, пришел к Ахиллу, чтобы смягчить его гнев, потому что не мог видеть страданий своих товарищей. «Одолжи мне свои доспехи, – попросил он, – позволь мне появиться на поле боя. Троянцы подумают, что ты вернулся; этого будет достаточно, чтобы их устрашить». И Ахилл согласился, и Патрокл совершил великие подвиги, но…
Лисимах остановился, поймав возмущенный взгляд мальчика.
– Он не должен был этого делать! Он был командующим! И он послал друга на гибель, вместо того чтобы идти самому! Это его вина, что Патрокл умер.
– Ну да, Ахилл знал это. Он принес друга в жертву своей гордыне. И пророчество о его смерти сбылось.
– Как царь оскорбил его? С чего все началось?
Лисимах уселся на обтянутую крашеной овчиной скамью рядом с кроватью.
История разворачивалась, и Александр, к своему удивлению, обнаруживал, что все это в любой день могло бы случиться в Македонии. Легкомысленный младший сын, похитивший жену своего могущественного гостеприимца, привез ее и вместе с ней раздор во владения своего отца – старые дома Македонии и Эпира насчитывали десятки таких историй. Верховный царь созывал свои войска и войска подвластных ему правителей. Царь Пелей, уже слишком дряхлый, чтобы сражаться самому, послал сына, Ахилла, рожденного от царицы-богини. Явившись шестнадцатилетним на равнину Трои, Ахилл уже был лучшим из воинов.
Сама война походила на какую-то междоусобицу горных племен: воины криками вызывали друг друга на единоборство, не спрашивая позволения; пехота, разношерстный сброд, грызлась между собою за спиной хозяев. Александр слышал о дюжине подобных войн, сохранившихся в памяти людей. Войны разгорались из старой вражды, вспыхивали из-за пролитой в пьяной ссоре крови, передвинутого межевого камня, невыплаченного приданого, насмешек над рогоносцем на пиру.
Лисимах пересказывал гомеровский эпос так, как представлял его себе в дни своей юности. Он прочел рассуждения Анаксагора, изречения Гераклита, историю Фукидида, философские сочинения Платона, драмы Еврипида, полные вымысла трагедии Агафона; но Гомер вернул его в детство, в те дни, когда он сидел на колене у отца и слушал рапсода, глядя на своих статных братьев, расхаживавших под бряцание висевших на бедре мечей, как ходят мужчины на улицах Пеллы до сих пор.
Александр, который сперва плохо понимал Ахилла, поднявшего весь этот шум из-за какой-то девчонки, узнал, что она была наградой за доблесть, и эту награду царь отобрал, чтобы унизить героя. Теперь он хорошо понимал, почему гневался Ахилл. Он представлял Агамемнона коренастым человеком с пышной черной бородой.
