Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
Однако Темучин поступил так, как поступил бы на его месте и я: он принял это предложение не моргнув глазом, несмотря на скрытое в нем унижение. Да что там: он еще больше унизился перед ними, сказав то, что они особенно хотели бы услышать:
— Хорошо, я согласен! Но одержу ли я победу? Ведь я еще никогда не вел в бой четыре тумена, мне никогда еще не подчинялось столько воинов.
Хан Тогрул и Джамуха сделали то, чего я ожидал и на что Темучин втайне надеялся: они громко расхохотались. Но то, что к его словам они отнеслись с полным доверием, следовало из ответа Джамухи:
— Не тревожься! Не о чем беспокоиться, дорогой друг! Если битва с меркитами примет неожиданно плохой оборот, мы с моим старшим братом сразу же вмешаемся, и Вечное Синее Небо нам поможет.
Темучин кивнул.
И снова глаза его сверкнули. Он встал. Но это уже был другой Темучин, а не тот, который за несколько минут до этого якобы проявил малодушие в присутствии вождей кераитов. Мой друг бросил на меня горделивый взгляд, как бы желая сказать: «Вот он, случай, о котором я всегда мечтал!»
В то время, когда отдавшие дань настоявшемуся кумысу Тогрул с Джамухой обменивались поцелуями, а потом приказали слугам привести в их шатер хорошеньких девушек, чтобы развлечься с ними, Темучин, широко расправив плечи, вышел на воздух. Несколько мгновений постоял с нами в лиственничном лесочке, куда еще заглядывали косые лучи заходящего солнца. Он ни словом не коснулся разговора в шатре, немыми свидетелями которого мы были. Он сделал вид, будто этого унизительного разговора и вовсе не было, а ему просто предложили возглавить войско — только и всего.
А люди Тогрула и Джамухи быстро разнесли по всему лагерю весть, что воинов на битву поведет сын Есугея и что все должны ему подчиняться.
Темучин послал несколько небольших групп разведчиков на север, а двум большим отрядам поручил вязать плоты на реке Килхо.
— Вязать плоты средь бела дня? — поразился один из военачальников кераитов. — Мы привыкли делать это в темноте. Днем это обязательно заметят охотники на соболей и рыбаки с другого берега. И весть «Враг идет!» быстро дойдет до слуха меркитов.
— И что тогда? — спросил Темучин.
— Тогда к вечеру, когда мы с главными силами подойдем к переправе, на другом берегу будут стоять главные силы меркитов, которые начнут осыпать нас стрелами — а на плотах не очень-то развернешься!
— Ты говоришь именно о том, во что я заставлю поверить врагов-меркитов. И значит, план мой хорош: к переправе мы выведем только один тумен. В то время, как он свяжет основные силы меркитов, я с двадцатью пятью тысячами воинов внезапно выйду в тыл и разгромлю их.
— Им… в тыл? — удивился военачальник.
— Да, именно так. Я прямо сейчас поскачу во главе двадцати пяти тысяч воинов на восток. А с наступлением темноты резко сверну на север и около полуночи выйду к Килхо в таком месте, где ни один меркит нас не ждет. Ты же со своим туменом выступишь к Килхо только вечером, твой путь короче моего. Оставшиеся пять тысяч воинов я оставляю здесь для охраны лагеря. Ты меня понял?
Военачальник ответил с улыбкой:
— Твой план радует меня! Моим воинам он тоже придется по душе: перехитрить врага — всегда дело веселое!
Свое войско Темучин расставил так: один тумен по левую руку, другой — по правую. На флангах по две с половиной тысячи воинов на самых быстроногих лошадях — чтобы предохранить войско от внезапных обходных атак врага.
Этот грохочущий копытами поток всадников покатился по степи под горячим солнцем прямо на восток, и вскоре солнечный диск занавесила густая пелена пыли.
— Ветер дует в северную сторону! — крикнул мне Темучин. — Моя Борта ощутит привкус пыли на языке и поймет, что буря, поднявшая эти столбы пыли, — это я!
Он все еще любил ее, хотя разлука длилась уже куда больше, чем время, которое они провели вместе. Темучин гордо держался в седле своего белого скакуна. Его темно-вишневый кафтан распахнулся на ветру и напоминал сейчас крылья: мой друг как бы летел к своей Борте, смелый и беззаботный.
Солнце заходило, нам навстречу спускались сумерки, покрасив нас сперва в желтую, потом в серую и, наконец, в черную краску. Только теперь мы повернули на север.
Перед появлением луны на небе мы переправились через Килхо, не встретив по пути ни единого меркита.
Темучин отдал воинам приказ стать в боевые порядки.
В глубину построение вышло по девять рядов. Вот так мы и шли на запад, готовые к бою, во главе с Темучином. Мимо пролетали высокие тополя, вырастали и тут же пропадали холмы. Луна иногда светила так ясно, что в ее свете несущиеся по степи всадники походили на мятущиеся тени привидений. Пока что воины еще молчали, как молчат привидения, но устрашающий грохот тысяч и тысяч копыт раскатывался впереди нас и наверняка уже звучал в ушах меркитов.
Вот вдали показались огни!
Лагерь!
Юрты и шатры!
— Нахлестывайте лошадей! — закричал Темучин.
И по рядам полетело:
— Нахлестывайте лошадей!
— Пригнитесь к гривам! — крикнул Темучин.
И по рядам полетело:
— Пригнитесь к гривам!
Тысячеголосый рев «Ухуууу!.. Ухуууу!» разорвал ночное небо — и мы с криком набросились на врага, как ураган.
Боевые топоры сверкали в лунном свете, взлетали и со свистом опускались кривые сабли, стрелы шипели, как змеи, лошади падали под всадниками на траву, оглашая поле битвы исступленным ржаньем.
Особенно неистовствовал бой у переправы.
В то время как тумен на другом берегу приковал к себе главные силы меркитов, мы напали на них с незащищенного тыла, заставив принять двусторонний бой, отчего их войско потеряло управляемость и стройность. И сразу же упала и боеспособность меркитов. Вот почему нам удалось переправиться на тот берег без заметных потерь.
Темучин сразу понял, что битва складывается в нашу пользу и враг скоро попятится назад. Поэтому он приказал одному из туменов отойти от переправы и ударить в тыл, по самому лагерю меркитов.
Криком «Борта! Борта!» он как бы подгонял нас, а сам пригнулся к гриве скакуна и как бы слился с ним, защищаясь от случайных стрел.
Если вначале поле брани освещалось лишь тусклым светом луны, в котором и воины, и кибитки, и юрты, и блеющие овцы казались предметами и существами призрачными, то когда мы подожгли юрты и повозки меркитов и пламя быстро прогрызлось в войлок и дерево, к небу взметнулись мириады искорок, которые обрушились потом на нас подобно огненному дождю. Горячий воздух раздирал грудь, дым выдавливал слезы из глаз.
Свет луны поблек.
И хотя меркиты оставили в лагере не так уж много воинов, наши потери были весьма ощутимы: не только мужчины бились с нами, их храбрые жены тоже вышли из юрт и пускали в нас из-за повозок и кустов сотни метких стрел.
Они умирали рядом со своими храбрецами мужьями, и кровь у них была такая же красная, как огонь, и такая же красная, как кафтан Темучина, который развевался сейчас у него за спиной, как языки пламени, когда он вдруг вырывался из гущи схватки и звал свою Борту.
Когда шум битвы начал понемногу стихать и особенно отчетливо слышались крики раненых и стоны умирающих, а из степи доносились отдельные мстительные крики спасшихся бегством меркитов, Темучин нашел наконец свою Борту.
Она жила в юрте человека по имени Чилгер, одного из братьев вождя меркитов Тохты. Самому Тохте удалось избежать плена.
Чилгер, стоявший перед Темучином, стенал и раскаивался:
— Черной вороне уготована судьба питаться падалью, хотя она предпочла бы лакомиться дикой уткой или куропаткой. Вот так и мне, Чилгеру, уготована судьба человека, который сам навлек проклятье на свою черную голову. Зачем я загорелся страстным желанием обладать Бортой? Обыкновенной птице вроде луня уготована судьба жрать мышей и полевок, а ей, видишь ли, вздумалось позариться на лебедей и журавлей. Вот так и я, ничтожный Чилгер, пожелал обладать твоей святой, благородной, прекрасной женой Бортой и навлек этим кару небесную на меркитов.
Борта сидела на подушках с новорожденным младенцем на руках. Платье на ней было порвано, и сквозь прорехи виднелось юное смуглое тело, волосы ее были не убраны.
Темучин преклонил перед ней колени, поцеловал и сказал:
— Тот, что стоит здесь, — и он указал на меркита Чилгера, — и который будет присутствовать при том, как мы будем любить друг друга, сейчас дрожит от страха, зная, что я велю убить его — я, стоящий сейчас на коленях с плачущими и блестящими от радости глазами, потому что вновь обрел самое драгоценное для меня существо, которое вот он хотел навсегда у меня похитить. О моя Борта!
И они обнялись.
Я отвернулся, чтобы не смущать их счастья своим взглядом.
Когда они нежно прикоснулись друг к другу и исполнилась заветная мечта Темучина, Чилгер попытался проскочить мимо меня. Подло, как шакал, бесшумно, как волк, низко, как змея.
