Станислав Десятсков - Персонных дел мастер
А утреннее пробуждение было неспокойным: пропала последняя его ценность — нательный золотой крестик, матушкино благословение, которое он хотел пронести через все дороги войны.
Он пожаловался было на кражу усатому сержанту, но тот в ответ загоготал, как жеребец: «Го-го-го! У нищего мазилки золотой крестик!» Впрочем, золото есть золото, и сержант устроил повальный обыск среди заключенных. В лохмотьях одного грязного лаццарони и сверкнул золотой крестик.
— Вот оно, матушкино благословение! — вскинулся было Никита, но сержант молвил лукаво:
— Нужно еще доказать, чей это крестик. Сей почтенный синьор,—он показал па бродягу,—тоже ведь твердит, что и у пего была матушка! Истина мне дороже всего на свете, синьоры, так что пусть пока крестик побудет у меня! — И сержант опустил золото в свой широкий карман. А вслед за тем строго наказал Никите:— Не беспокойте меня боле вашими глупостями, иноземец! Сидите и ждите скорого и правого суда за насилие, учиненное вами над нашим синьором Чирелли.— Нет сомнения, на чьей бы стороне оказался сей скорый и правый суд, но заветная звезда в сей час заглянула вдруг в камеру, где томился Никита.
Сначала раздались громкие голоса, и среди них Никита, еще не веря, опознал громкий голос Сонцева, затем зазвенели засовы, и тот же усатый сержант льстиво попросил русского синьора Никиту выйти из камеры. Когда Никита перешагнул порог, жандарм успел сунуть ему нечто в руку. Никита разжал ладонь и увидел золотой крестик — матушкино благословение. А вслед за тем увидел улыбающегося Сонцева и господина Савву Рагузинского.
— Вовремя же мы явились в сие узилище, дабы вырвать тебя из лап альгвасилов! — Сонцев крепко обнял Никиту. У того голова пошла кругом: он видел то Сонцева, то улыбающегося посла, то усатого жандарма, который навытяжку стоял перед адъютантом великого герцога и, выпучив глаза, слушал звонкую речь офицера о вежливом обращении с иноземцами.
— Ба! Да в каком ты непрезентабельном виде, мой Бочудес! — рассмеялся тем временем Со о цен, в котором, как обычно, насмешка взяла верх над чувством.— Взгляни-ка на себя в зеркало!
Никита взглянул в жандармское зеркало и обомлел: кафтан был порван во время стычки с синьором Чирелли и его блистательной супругой, белая нательная рубаха была черной от грязи и тоже порвана, под глазом красовался здоровенный синяк от жандармской длани.
— А ведь Мари Голицына требует сего Рафаэля в снятое ею палаццо!— обратился Сонцев к Савве Рагузинскому.— Не можем же мы представить перед очи ее светлости этакого лаццарони. Придется тебя, мой милый, сначала отмыть и отскрести от грязи! И благослови жадность сего альгвасила. Товарищам его не понравилось, что сей сержант не поделился с ними золотом твоей матушки,— вот они и сообщили в канцелярию великого герцога, что схвачен, мол, и сидит на съезжей некий российский Тициан. А здесь, к твоему счастью, господин Савва заглянул в канцелярию — вручить тебе государев пансион. Пришли тебе наконец денежки из Петербурга! Ну да и я заскочил к тебе часом, по известному тебе делу... — И здесь вдруг Никита вспомнил о томящейся в чулане статуе прекрасной Венеры.
— Едем, немедля едем!— Никита совсем даже невежливо первым вскочил в карету Сонцева и крикнул кучеру:— Погоняй!— И, обернувшись к Сонцеву, объяснил опасность, которая грозила статуе Венеры.
Перепрыгивая через три ступеньки, он взлетел на свой чердак и первое, что увидел,— крепкий замок на дверце чулана. Синьор Чирелли явно посчитал, что там, кроме пыли, у бедного художника ничего нет, и не стал возиться с замком. Зато все холсты мастера исчезли. Но что значат его работы перед знаменитой Венерой!
Никита распахнул дверцу чулана, и потрясенный Сонцев увидел прекрасную статую.
— Ай да Петька Кологривов! Поймал жар-птицу за хвост!— восхитился Сонцев.— Да и ты, сударь мой, молодец! Сохранил статую. Чаю, Россия и государь заслуги твоей не забудет! А пока вот тебе окроме пансиона золотые ефимки от брата твоего Романа! Я ведь в Италию на корабле с русской красной икрой приплыл, и вел тот корабль приятель твой Джованни!
На другой день умытый и щегольски наряженный Никита, после того как вещи его были перевезены в новую мастерскую (при появлении адъютанта великого герцога синьор Чирелли безропотно возвернул все холсты художника), вошел в малую полутемную гостиную старинного палаццо, в углу коей белел мрамор Венеры, а рядом сидела белокурая красавица, напоминавшая распустившуюся розу, в которой он сразу и не узнал прежнюю вертушку и капризницу Мари Голицыну.
«Владычествует четырьмя!»Гангутская виктория укрепила владычество России в Финском заливе, куда ныне шведский флот боялся и нос сунуть, русские овладели всей Финляндией, с Аландских островов создавали прямую угрозу коренным шведским владениям. И все же прямой десант под Стокгольм был невозможен, пока в открытом море стояла шведская эскадра, а русский линейный флот, был еще малым дитятей. Шведам в открытом море надобно было немедля создать противовес, и мысли Петра снова обращаются к Дании и совместной высадке русских и датских войск на южное побережье Швеции, в Сконе. Тем паче что датчане после Гангута сами стали призывать русских. Десант в Сконе стал еще более возможным из-за великой перемены в английских делах. Там после кончины королевы Анны в 1714 году партия вигов пригласила на английский престол Георга I, курфюрста Ганновера. Династию Стюартов в Англии сменил Ганноверский дом. Однако уже в 1715 году сын Якова И Стюарта, претендент, высадился в Шотландии и с помощью своих сторонников — якобитов поднял мятеж. Одно время вся Шотландия оказалась в его руках, и новая ганноверская династия зашаталась, не успев поцарствовать и года. И здесь Карл XII устроил сам себе новые, на сей раз дипломатические, Бендеры, вступив в открытые сношения с партией якобитов. В Лондоне тотчас о том демарше свей-ского короля стало известно, и в ответ Англия послала на Балтику мощную эскадру под командой адмирала Норриса. К своим союзникам — англичанам присоединились и голландцы. Так что летом 1716 года в Копенгагене собрались сразу четыре союзные эскадры — русская, английская, голландская и датская.
Первыми к Копенгагену подошли сорок восемь русских галер, доставивших гвардию и отборные пехотные полки, назначенные в десант. Русская конница шла сушей.
Из Копенгагена для почетной встречи царя вышла эскадра в пять линейных судов. Русские и датчане встретились в море. От датского флагмана отвалила шлюпка, на носу которой гордо стоял востроносый, похожий на кузнечика человечек: его величество король датский и норвежский Фредерик. Таким легким кузнечиком он и скакнул на борт царской шнявы «Принцесса». Петр по русскому обычаю облобызал короля троекратно. Вслед за тем царственные особы, русские и датские адмиралы спустились в кают-компанию.
На овальном столе, покрытом белоснежной хрустящей скатертью, красовался поистине царский обед. Шаутбенахт Бредаль, командующий русской галерной эскадрой, довольно оглядел яства: над серебряной супницей клубился легкий пар от наваристой стерляжьей ухи с черным перцем и гвоздикой; крабы, омары и креветки отражались в пузатых штофах, тонко нарезанная семга стыдливо краснела среди зелени, янтарным желтком отливала на огромном серебряном блюде астраханская осетрина, ревельские угри и миноги перемежались с мясистой сельдью пряного посола.
— Дары морей! — любовно вырвалось у толстяка адмирала, обожающего морскую кухню.
— О, да это настоящий союз Нептуна и Деметры! — развеселился Фредерик при виде такого изобилия.
— Представьте, брат мой, я, человек, столь любящий море, не могу есть рыбу — желудок не принимает! — удрученно признался Петр королю. За столом царь пил на сей раз только минеральную воду, захваченную с курорта Пирмонта, опять же ссылаясь на запреты докторов.
Недуги и воздержания Петра, казалось, только подогревали аппетит короля. Петр и Бредаль с двух сторон усердно потчевали его датское величество цветными водками. И вскоре открылось, что король-кузнечик, увы, слаб на голову и чрезмерно болтлив. Переводчик едва поспевал за ним, и на помощь был приглашен Роман Корнев. Петр I, казалось, нимало не сомневался в способностях своего полковника.
— Чаю, пока ты в королевском гошпитале в Копенгагене обретался, то и речь их стал понимать?— еще утром спросил его царь. Роман уныло склонил голову: опять ему быть толмачом. И вот сейчас он оказался в пьяных объятиях короля Фредерика, который, к общему удивлению, узнал драгуна и воскликнул с некоторым радостным изумлением:
— Черт побери! Да это же тот самый герой, который в конном строю взял батарею под Фридрихштадтом. Я еще наградил его орденом Белого Слона!
По тому, как лукаво усмехнулся Петр, Роман понял, зачем он понадобился в царской каюте. Ведь он был для Фредерика как бы знаменем его собственной воинской славы.
