Болеслав Прус - Фараон
Тем временем царица, подсев к фараону, шептала ему:
— Разреши мне действовать, Рамсес. Женщины оказали нашему государству не одну услугу. Вспомни только царицу Никотрису[187] из шестой династии или Макару[188], создавшую флот на Красном море. У нашего пола достаточно и ума и энергии. Так разреши мне действовать… Если храм Птаха не занят и жрецы не подверглись оскорблениям, я помирю тебя с Херихором. Ты возьмешь в жены его дочь, и царствование твое будет преисполнено славы… Помни, твой дед, святой Аменхотеп, был тоже верховным жрецом и наместником фараона. И кто знает — царствовал ли бы ты сейчас, если бы священная каста не пожелала видеть на троне своего отпрыска. И так ты их благодаришь за власть?
Фараон слушал ее и думал, что все-таки мудрость жрецов огромная сила и борьба с ними трудна.
Лишь в начале четвертого явился первый вестник из Мемфиса — адъютант полка, стоявшего у храма. Он рассказал фараону, что храм не взят из-за гнева богов; народ разбежался, жрецы торжествуют, и даже среди солдат началось смятение во время этой ужасной, хотя и столь короткой ночи.
Потом, отведя в сторону Тутмоса, адъютант заявил ему без обиняков, что войско деморализовано, что из-за беспорядочного бегства полки насчитывают столько раненых и убитых, сколько бывает только после сражения.
— Что же с полками? — спросил в ужасе Тутмос.
— Разумеется, — ответил адъютант, — нам удалось собрать и построить солдат, но о том, чтобы двинуть их против храмов, не может быть и речи, особенно теперь, когда жрецы занялись оказанием помощи раненым. При виде бритой головы и шкуры пантеры солдаты готовы пасть ниц, и много времени пройдет, прежде чем кто-нибудь из них осмелится шагнуть за ограду храма.
— А что же жрецы?
— Благословляют солдат, кормят их, поят и делают вид, что солдаты неповинны в нападении на храм, что все это козни финикиян.
— И вы допускаете эту растерянность? — воскликнул Тутмос.
— Его святейшество приказал нам защищать жрецов от толпы, — ответил адъютант. — Если б нам было разрешено занять храмы, мы были бы в них уже в десять утра, и жрецы сидели бы в подвалах.
В это время дежурный офицер сообщил Тутмосу, что еще какой-то жрец, прибывший из Мемфиса, хочет говорить с его святейшеством.
Тутмос окинул взглядом посетителя. Это был еще довольно молодой человек с лицом, как бы изваянным из дерева. Он сказал, что явился к фараону от Самонту.
Рамсес тотчас же принял жреца, который, пав на землю, подал повелителю перстень, при виде которого фараон побледнел.
— Что это значит? — спросил фараон.
— Самонту нет больше в живых, — ответил посланец.
Рамсес с минуту не мог вымолвить ни слова. Наконец, он спросил:
— Как это случилось?
— Кажется, — ответил жрец, — Самонту был найден в одной из зал Лабиринта и сам отравился, чтобы избежать пыток… И, кажется, его обнаружил Мефрес при помощи какого-то грека, который якобы очень похож на ваше святейшество.
— Опять Мефрес и Ликон! — вскричал возмущенно Тутмос. — Государь, неужели ты никогда не освободишься от этих предателей?
Фараон снова созвал у себя тайный совет, пригласив на него Хирама и жреца, явившегося с перстнем Самонту. Пентуэр не хотел принимать участия в совете, а почтенная царица Никотриса пришла без приглашения.
— Боюсь, — шепнул Хирам Тутмосу, — как бы после жрецов у вас не стали править бабы!
Когда вельможи собрались, фараон дал слово посланцу Самонту.
Молодой жрец не хотел ничего говорить о Лабиринте, зато стал рассказывать о том, что храм Птаха совсем не охраняется и что достаточно нескольких десятков солдат, чтобы захватить всех, кто в нем укрылся.
— Этот человек — предатель! — вскричала царица. — Сам жрец, а учит нас насилию над жрецами.
Но на лице посланца не дрогнул ни один мускул.
— Досточтимая государыня, — возразил он. — Мефрес погубил моего учителя и покровителя Самонту, и я был бы псом, если бы не искал мести. Смерть за смерть!
— Этот юноша мне нравится! — шепнул Хирам.
Действительно, среди собравшихся повеяло как бы свежим воздухом. Военачальники подтянулись, гражданские чиновники смотрели на жреца с любопытством, даже лицо фараона оживилось.
— Не слушай его, сын мой! — молила царица.
— Как ты думаешь, — обратился вдруг фараон к молодому жрецу, — что сделал бы сейчас святой Самонту, если бы был жив?
— Я уверен, — решительно ответил жрец, — что Самонту проник бы в храм Птаха, воскурил бы богам благовония, но покарал бы изменников и убийц.
— А я повторяю, что ты злейший изменник! — не унималась царица.
— Я только исполняю свой долг, — ответил невозмутимо жрец.
— Воистину этот человек — ученик Самонту, — вмешался Хирам. — Он один ясно видит, что нам остается делать.
Военные и штатские вельможи согласились, что Хирам прав, а верховный писец добавил:
— Поскольку мы начали борьбу с жрецами — надо ее довести до конца, тем более сегодня, когда у нас есть письма, уличающие Херихора в переговорах с ассирийцами, что является изменой государству.
— Херихор продолжает политику Рамсеса Двенадцатого, — вмешалась царица.
— Но я — Рамсес Тринадцатый, — ответил фараон с раздражением.
Тутмос встал с места.
— Государь мой, — сказал он, — разреши мне действовать. Опасно затягивать состояние неуверенности, и было бы преступлением и глупостью не воспользоваться случаем. Поскольку этот жрец говорит, что храм не защищен, разреши мне отправиться туда с отрядом, который я сам подберу.
— Я с тобой! — вызвался Калипп. — Я знаю по опыту, что торжествующий враг — это слабый враг. И если мы сейчас же ворвемся в храм Птаха…
— Вам незачем врываться силой. Вы можете войти туда как исполнители приказа фараона, поручившего вам арестовать изменника, — заявил верховный писец. — Для этого не требуется даже силы… Как часто один полицейский бросается на целую шайку воров и хватает их, сколько хочет…
— Сын мой уступает, подчиняясь вашим советам, — сказала царица. — Но он не хочет насилия, запрещает вам…
— Гм! Если так, — заявил молодой жрец Сета, — то есть еще одно обстоятельство, о котором я доложу его святейшеству. — Он несколько раз глубоко перевел дух и сказал, понизив голос: — На улицах Мемфиса жреческая партия объявляет, что…
— Что? Что? Говори смело, — ободрял его фараон.
— Что ты, государь, сошел с ума. Что ты не посвящен в сан верховного жреца и даже еще не коронован на царство… Что можно тебя… низвергнуть с престола…
— Вот этого-то я и боюсь, — прошептала царица.
Фараон вскочил с места.
— Тутмос! — воскликнул он, и в голосе его почувствовалась вернувшаяся энергия. — Бери сколько хочешь солдат, иди в храм Птаха и приведи ко мне Херихора и Мефреса, обвиняемых в измене государству. Если они оправдаются, я верну им свою милость. В противном случае…
— Ты понимаешь, что ты говоришь? — остановила его царица.
На этот раз возмущенный фараон не ответил ей, присутствовавшие же члены совета закричали:
— Смерть предателям! С каких это пор в Египте фараон должен жертвовать верными слугами, чтобы вымолить себе милость у негодяев?
Рамсес XIII вручил Тутмосу пакет с письмами Херихора к Ассирии и торжественно обратился ко всем:
— До усмирения бунта жрецов я передаю свою власть начальнику гвардии Тутмосу. Теперь слушайтесь его, а ты, досточтимая матушка, обращайся к нему со своими замечаниями.
— Мудро и правильно поступаешь, государь! — воскликнул верховный писец. — Фараону не подобает бороться с бунтом, а отсутствие энергичной власти может нас погубить.
Все члены совета склонились перед Тутмосом. Царица с воплем упала к ногам сына.
Тутмос в сопровождении военачальников вышел во двор, велел первому гвардейскому полку построиться и обратился к солдатам:
— Мне нужно несколько десятков человек, готовых погибнуть во славу нашего государя.
Желающих оказалось больше, чем нужно было, и во главе их Эннана.
— Вы готовы на смерть? — спросил Тутмос.
— Умрем, господин, с тобой во имя его святейшества! — воскликнул Эннана.
— Вы не умрете, а победите подлых преступников, — ответил Тутмос. — Солдаты, участвующие в этой вылазке, будут произведены в офицеры, а офицеры будут повышены на два чина. Так заявляю вам я, Тутмос, волею фараона главнокомандующий.
— Живи вечно!
Тутмос велел запрячь двадцать пять двуколок тяжелой кавалерии и посадить в них добровольцев. Сам же он, а также Калипп сели на коней, и вскоре весь отряд, держа направление на Мемфис, скрылся в облаке пыли.
Наблюдая это из окна царского дворца, Хирам склонился перед фараоном и тихо проговорил:
— Теперь только я верю, что ты, государь, не был в заговоре с верховными жрецами.
— Ты с ума сошел! — вспылил фараон.
