Петр Краснов - Императрицы
– Вам надо выжидать? Вы мне, мне не верите!!
– Графиня… Смею ли я?.. Но я так мало знаю о вас, а вы так много от меня хотите… Позвольте мне подождать, по крайней мере, развязки всей этой истории… Банковское дело не допускает никакой опрометчивости, и оно не может повиноваться фантазии.
– Voila un homme!..[119] – Графиня быстро повернулась спиною к камину, лицом к гостям. – Мосье аббе… Граф… Монтегю, прошу вас, выслушайте всю мою историю… Теперь я вижу – всё сбывается как по писаному… Мартинелли, вам надо понять, что вас тут никто не обманывает и перед вами верное и чистое дело. Гасан, не гремите там своею саблею и оставьте в покое мою арфу.
Графиня, видимо, была очень взволнована, в ней был какой–то надрыв, и казалось, что всё это вот–вот окончится истерикой… Она уселась удобнее в кресло, протянула ноги по ковру и начала, сбиваясь, возвращаясь к рассказанному и повторяясь:
– Вы все, мои друзья… Вы все должны знать всё, всё обо мне. Люди так злы, и они так много говорят того, чего нет. Моё прошлое – это такая грустная и тяжёлая история, что мне так часто плакать хочется, когда я думаю о себе и всё это вспоминаю… Трудно многому поверить.
Красивые косые глаза беспокойно обводили гостей. Те подошли поближе к камину и сели полукругом. Камынин мог теперь всех их разглядеть – как и в Париже, так и тут, все были мужчины, ни одной дамы не было при графине. Она была – как серна среди волков. Она опять тяжело закашлялась и поёжилась под длинным меховым палантином.
– Совсем сибирский холод. Я так хорошо помню Сибирь…
Так начала она, как будто что–то вспоминая, может быть, импровизируя, подыскивая слова, поднимая глаза к потолку.
– Я родилась в Петербурге, в Зимнем дворце. Моя мать – Русская Государыня Елизавета Петровна, мой отец – её венчанный муж – Разумовский. До девяти лет я жила при матери во дворце. Какие игрушки у меня были, какая восточная роскошь меня окружала! Белые медведи играли со мною в залах дворца и грели меня своим чудным мехом…
– Вы, значит, говорите по–русски? – быстро спросил Камынин.
– Я?.. Нет… О!.. Нет!.. Я как–то совсем забыла этот язык… Вы не поверите, что я пережила потом. Государыня умерла, и так как я была её наследницей, я не могла оставаться в Петербурге. Меня повезли в Сибирь. Я прожила там год и чуть не умерла от холода. Разумовский, который очень беспокоился обо мне, разыскал меня и привёз в Петербург. Но… Вы понимаете… Из огня да в полымя… Меня хотели отравить… Государыня Екатерина незаконно захватила власть. Это ужасная женщина, которая ни перед чем не остановится. Я была девочка и, конечно, ничего не понимала во всех этих интригах. Но мой отец непрерывно думал, как меня спасти. Он послал меня к своему родственнику – шаху персидскому. Я там жила, не подозревая тайны своего рождения. Я даже считала себя персиянкой… Когда мне минуло семнадцать лет, персидский шах открыл мне, кто я… Он предложил мне свою руку… Но тогда мне пришлось бы отречься от своей веры и вместе с тем от престола, на который у меня были все права. Я не могла так поступить. Вы поймёте меня. Я всё честно и прямо сказала шаху. Он был благороден. Он щедро одарил меня и отпустил меня ехать, куда я хочу. Я переоделась в мужское платье и с другом шаха – Гали, никем не узнанная, проехала всю Россию. Я узнала во время этого путешествия, как ненавидит народ свою Государыню и как он жаждет видеть на престоле законную наследницу, дочь Императрицы Елизаветы Петровны. В Петербурге я побывала у некоторых знатных особ, друзей моего отца. Они мне обещали помочь, когда настанет подходящее время. Я поехала в Берлин. Я была у короля Фридриха. Король сейчас же признал во мне дочь покойной Государыни. Он протянул мне обе руки и назвал меня «princesse». «Тише, тише, дорогой король, – сказала я ему, – я окружена врагами…» Из Берлина я поехала в Лондон, а потом в Париж. Когда Гали умер, я купила себе в Германии графство Обернштейн. Я могла бы жить в нём в полном довольстве, но меня беспокоили судьбы моего бедного народа. И вот тут я узнаю, что мой брат – Пугачёв начал войну из–за меня с Императрицей Екатериной… Я решила помогать ему и для того войти в сношения с Турцией и прусским королём. Я готова дать Пруссии расширить её владения на востоке, а Турции можно будет дать что–нибудь на юге. Россия так богата землями. Важны не земельные приобретения – важны правда и справедливость и счастье моего народа. Я написала обо всём этом графу Орлову… И вот ответ. – Графиня Пиннеберг встала с кресла и, протягивая руку в сторону Камынина, сказала, повышая голос: – Граф просит меня к себе. Он ждёт меня с целою эскадрою верных мне матросов!.. Мартинелли, я вам ещё раз говорю – вы должны мне, должны помочь. Русская императрица сторицею вам заплатит за эту помощь ей!
– Я позволю себе, графиня, подождать того момента, когда вы и точно станете Императрицей. Я предпочитаю немного выждать событий.
– Какой ужасный человек!..
– Нет, графиня, просто – банкир.
Мартинелли подошёл к столу, на котором лежали карты, и, взяв колоду, подошёл к графине.
– Не гневайтесь на меня, графиня. Les affaires sont les affaires…[120] Я был бы плохим банкиром, если бы давал закладные под воздушные замки…
– Вы сегодня невозможны, Мартинелли…
– Увы, как всегда. Вы не возьмёте карту?..
– Нет, я не в состоянии сейчас играть. Я слишком потрясена воспоминаниями.
Играли на двух столах. Графиня отозвала к себе Камынина и села с ним в стороне от гостей, у камина.
– Послушайте, мосье Станислав, вы слышали всё… Всю мою трагическую историю. Вы, как поляк, знаете лучше них русские дела. Неужели и у вас есть какое–нибудь сомнение?
– Графиня, я не сомневаюсь, что вы всё это искренне рассказываете. Но… другой раз… мой искренний, дружеский вам совет… Не называйте Пугачёва своим братом. Он простой казак… И, сколько я знаю, он уже выдан Императрице и едва ли не казнён.
Графиня сильно покраснела. Она смутилась, но смущение её длилось недолго, она сейчас же и нашлась.
– Я немного спутала. Когда говоришь людям, которые ничего не понимают в русских делах, невольно говоришь не так, как надо. Это правда – Пугачёв никогда не был моим братом, но, когда я была совсем маленькой девочкой и жила у матери, однажды Разумовский привёл ко мне казацкого мальчика, вот его–то и звали Пугачёвым. Мы с ним играли, и он мне стал как брат. Императрица, видя его смышлёность, послала его в Берлин, чтобы он там мог получить основательное военное образование… Он очень ко мне привязался и вот и теперь пошёл за меня сражаться… Вы говорите – пойман, выдан, казнён? Это было бы ужасно… Не может этого быть! Откуда вы всё это знаете?..
– Графиня… Что, если бы вы?.. Впрочем… Я не имею права ничего вам ни говорить, ни советовать… Так что прикажете передать орловскому адъютанту?..
– Скажите господину Христинеку, чтобы он послезавтра пришёл с доверенностью к моему секретарю Флотирону. Тот передаст ему мой ответ графу Орлову.
– Слушаюсь, графиня, ваше желание будет исполнено.
Глаза Камынина встретились с косыми глазами графини. Такие обречённость, растерянность, страх и подавленность были в глазах графини, что Камынину вдруг стало необычайно жаль эту женщину.
– Графиня, – начал он и не мог продолжать. Вдруг вспомнил то, что так резко запечатлелось в его памяти: разговор с Орловым о том, что такое беспредельная преданность Государыне. И понял, что подошёл к этому пределу, и уже не мог удержаться. Не было, значит, у него орловской твёрдости.
– Что скажете?..
– Графиня… Я думал, что иногда бывает лучше, чтобы то, что надвигается, – отошло…
– Я вас не понимаю, о чём вы говорите?
– Я сознаюсь – неясно я говорю… Знаете?.. Вдруг исчезнуть… Сделать бывшее, сказанное, написанное – не бывшим, отречься от писаного, обратить в шутку сказанное… Словом, уйти, исчезнуть с той сцены, куда взошли. Отказаться от роли…
– Исчезнуть?.. Да… Может быть… Я сама знаю, мне врачи намекали – я недолговечна… Но если сгореть?.. Так сгореть блестящим огнём!..
Она встала и выпрямилась и, гордо протягивая руку Камынину, сказала важно:
– Мой долг, мосье Станислав… Вы исполните ваш – пришлёте сюда господина Христинека.
Камынин низко поклонился и, поцеловав протянутую ему руку, пошёл из залы.
Он шёл пешком домой, на ту сторону Тибра, и думал: «Какой, однако, вздор вся человеческая жизнь. Глупая женщина, так мало знающая Россию, совсем её не любящая, орудие международной политики, сама не понимает, на что она идёт… Никто из предающих её ей не верит, ни на грош, все отлично понимают, на что её толкают, и всё–таки тащат её куда–то, взвинчивают и ведут… на плаху… Во имя чего?.. Чтобы только хотя немного помешать торжественному шествию к величайшей славе Екатерины… Международная политика – глупый заговор… А впрочем, глупы только те заговоры, которые не удаются, а удайся?! Такая женщина на престоле российском!.. Готовая всё и сама себя продать… Нет, прав Орлов… Тысячу раз прав… Пусть гибнет… Ей остаётся только надеяться на милость милосерднейшей матери нашей всемилостивейшей Государыни Екатерины Алексеевны».
