Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли

– Ленивые твари. У них всегда так. Либо итальянцы настоящие герои и воины, как Юнио, – я летал с такими ребятами, – либо их надо подгонять палкой. Под Сталинградом они сдавались первыми, в них нет стойкости арийского духа…  – Хартманн отхлебнул из фляжки крепкого кофе:

– С твоим дядей, милый мой, я познакомился, вернее, поругался, в марте сорок четвертого года, в Берлине. К тому времени я успел побывать в русском плену и бежать оттуда, чуть не заработав пулю от своих ребят…  – в конце лета сорок третьего истребитель Хартманна получил в бою повреждения. Летчику пришлось пойти на вынужденную посадку за линией фронта:

– Увидев русских, я разыграл раненого, – смешливо сказал он Адольфу, – меня уложили на носилки и даже нашли какого-то врача. Жида, судя по лицу. В штаб меня везли в кузове грузовика, но над дорогой начался очередной воздушный бой. Русские отвлеклись, я выдернул у солдата винтовку, открыл огонь и был таков. Правда, когда я добрался до расположения наших войск, меня едва не подстрелили, не поверив, что перед ними летчик…  – Боргезе заглянул в кокпит:

– Все готово. Извини, Малыш, – он развел руками, – парни думают о вечерних танцах в Остии. Каникулы, сам понимаешь…  – Хартманн вздохнул:

– Что с вами поделать, дорогой Черный Князь…  – командир наклонился к динамику:

– Экипаж, занять свои места. Пятиминутная готовность, взлетаем после лондонского самолета «Аль-Италии»…  – он щелкнул зажигалкой:

– В марте сорок четвертого меня и еще пару ребят из эскадрильи вызвали в Берлин для вручения дубовых листьев к рыцарским крестам. Не буду скрывать, в поезде мы выпили, – Малыш Хартманн ухмыльнулся, – и довольно много. Нас встречали машины из рейхсканцелярии, протрезветь на воздухе мы не успели. В общем, мы еле на ногах держались. Полковник фон Белов, адъютант фюрера от Люфтваффе, велел нам сначала прийти в себя. Он сварил нам кофе и оставил в передней. На вешалке висела фуражка, я ее примерил. Здесь открывается дверь и входит твой дядя…  – Хартманн положил руку на штурвал, – в форме, с кинжалом, с железными крестами, с нашивкой старого бойца. Он тогда был штандартенфюрером, а я едва получил звание капитана…  – самолет разгонялся, – как он на меня орал…

Хартманн потушил сигарету:

– Я, видишь ли, сам того не зная, примерил фуражку фюрера, твоего покойного отца. Потом мы с твоим дядей сдружились, я обедал на вашей семейной вилле. Твой дед консультировал люфтваффе, был лучшим приятелем маршала Геринга. Жаль, что он и твой дядя Генрих погибли…  – о предательстве деда и дяди знали только немногие члены братства СС:

– Остальным не стоит слышать о нашем позоре, – холодно сказал Максимилиан, – как и о том, что твой кузен выжил. Твой старший брат тоже не должен стать предметом досужих разговоров…  – Хартманн добавил:

– Твоему кузену, тоже Адольфу, тогда и двух лет не исполнилось. Забавный был мальчишка, – летчик помолчал, – жаль, что он погиб в Патагонии. Графиня Марта сделала правильный выбор…  – официально считалось что вдова дяди Генриха отравилась в мае сорок пятого, – но мальчик остался сиротой. Останься он в живых, он бы стал твоим верным соратником…  – дядя подозревал, что вдова дяди Генриха обосновалась в Лондоне:

– Мой кузен наверняка такой же враг рейха, как и мой брат, – Адольф поморщился, – но я уверен, что их можно склонить на нашу сторону…  – он не почувствовал, как самолет оторвался от бетонки:

– Вы волшебник, дядя Эрих…  – восторженно сказал подросток, – мы словно на магическом ковре, как в арабских сказках…  – Хартманн подмигнул ему:

– Погоду дали отличную, грозовых фронтов не ожидается. Прибудем в Гану на закате, полюбуешься океаном…  – дядя заметил Адольфу:

– Доктор поселит тебя в отдельных комнатах, в коттедже на территории президентского дворца. Он займется твоим досугом, у него под рукой есть проверенные девушки. Обезьяны дорвались до своего…  – Максимилиан брезгливо скривился, – получили белых женщин…  – из слов дяди Адольф понял, что Доктор обеспечивает развлечения членам правительства Ганы:

– Она, наверное, будет меня старше, – подумал подросток, – но это неважно. В конце концов, у меня есть опыт…  – выровняв самолет, Хартманн включил автопилот. Закинув руки за голову, Малыш потянулся:

– Время для тостов и каспийской икры. Под Сталинградом у нас было отличное снабжение. В летных частях подавали вина и сыры, ветчину и гусиный паштет. Говорят, у Нкрумы отменный повар, вроде бы из Франции. Оценим его стряпню…  – летчик позвонил стюардам:

– Сервируйте обед. В русских лагерях меня десять лет держали на баланде, – Хартманн откинулся на спинку кресла, – я соскучился по изысканной кухне…  – под крылом сверкнуло Средиземное море. Командир взглянул на часы:

– Идем точно по расписанию. Посадка в Гане в восемь вечера по местному времени…  – машина пропала в раскаленном, августовском небе.

Пустая бутылка зеленого стекла, с ободранной этикеткой, закатилась под покосившуюся кровать. На щербатой тарелке подсыхали куски салями и сыра. Рядом валялась пожелтевшая сердцевина обгрызенного яблока. Сквозь щели в жалюзи светило заходящее солнце. На узкой улице тарахтели старые скутеры.

Джо не знал итальянского языка, но, прислушавшись к диктору в бубнящем на верху пыльного шкафа репродукторе, он разобрал, что речь идет о покушении на президента Франции де Голля:

– Нет, – Джо склонил черноволосую, потную голову, – вроде бы президент жив, никто не пострадал…  – Джо был уверен, что покушение опять организовали противники независимости Алжира:

– Они один раз стреляли в президента, в прошлом году. Оасовцы не успокоятся, пока де Голль их всех не отправит на эшафот…

Джо не хотелось сейчас думать о де Голле, Кеннеди, Хрущеве или о помятой карте, испещренной пометками, расстеленной у него на коленях. Взяв с пола початую бутылку теплого орвието, он сделал несколько жадных глотков:

– О Шмуэле я тоже не хочу думать, то есть вспоминать, – сказал себе Джо, – на исповедь к нему я не пойду. Никто, кроме Даниэлы, не знает, что я в Риме. Даниэлы и посланцев с Лубянки…  – он поморщился. Мать считала, что он улетел на Корсику, по приглашению бывшего соученика из Горной Школы:

– Мы загораем, купаемся, выходим в море на яхте, – хмыкнул Джо, – без загара я действительно не обойдусь…

В комнате стояла липкая жара, он откинул влажную простыню. Даниэла дремала, уткнув лицо в сгиб локтя. Джо рассеянно погладил белую спину девушки. Нежные плечи испещрили следы его поцелуев:

– Придется ей носить блузки с закрытым воротом, – усмехнулся он, – но в ее университете и так скромно одеваются…  – Даниэла не стала ничего от него скрывать. Он узнал о ее жизни в СССР, о бывшей работе на польскую службу госбезопасности, о задании, полученном ей на Лубянке:

– Я должна соблазнить отца Кардозо, – девушка не отрывалась от его губ, – принять обеты, стать его экономкой, сообщать о его планах русским…  – девушка всхлипнула:

– Но я не хочу этого делать, милый. Послушай…  – зашептала она, – мы всех обманем. Я все придумала. Только не бросай меня, Джо…  – девушка с неожиданной силой обняла его за шею, – я люблю тебя. Вдвоем мы сможем противостоять русским…

Джо боролся с желанием одеться и дойти до ближайшего почтового отделения:

– Тетя Марта должна узнать о месье Вербье, то есть товарище Матвееве, о проклятой девке, соблазнившей меня…  – услышав описание Светы, комитетской куклы, как ее презрительно называла Даниэла, Джо понял, о ком идет речь, – она должна услышать о Микеле Ферелли и об остальных планах русских…  – показав фотографию итальянца, Даниэла заметила:

– Мне не пришлось ничего спрашивать у твоей кузины. Она сама мне все рассказала…  – Данута вспомнила гневный голос девушки:

– Твоя мама была еврейкой, ты меня поймешь. Он антисемит, невежественный фашист и поклонник Муссолини. Он посмел пригласить меня в поход…  – Лаура ловко метнула скомканную карту в корзину для бумаг, – наверняка, он собрал своих мерзких дружков…  – вызвавшись вынести мусор, Данута аккуратно спрятала расправленную карту в бюстгальтер: